— Если предположить, что они бандиты, то, конечно.

— Я узнаю это до того, как мы скажем "до свидания".

Я отрезал от катушки в рулевой рубке еще кусок кабеля и отвел своего пленника в кормовую каюту. Я приказал ему сесть на палубу спиной к стоящему посереди помещения пиллерсу[4]. Примотал к нему проводом тело пленника, так, чтобы встать он не мог. Концы кабеля я привязал к трубе в углу комнаты, дотянуться до узла он не мог, хотя руки у него остались свободными. Он мог шевелиться, мог пользоваться полотенцем и ковшом с холодной водой, которые я ему оставил. Но он не мог дотянуться до стекла или какого-нибудь другого острого предмета, чтобы освободиться или покончить с собой. Хотя, по правде говоря, последнее меня сильно не беспокоило. Я запустил двигатель, выбрал якорь, включил навигационные огни и "Файркрест" направился к "Шангри-Ла". И тут я вдруг почувствовал, что не чувствую больше усталости.

Примерно в двухстах метрах от "Шангри-Ла" я заглушил мотор и отдал якорь. Он с лязгом ушел в глубину. Я погасил навигационные огни и свет в рулевой рубке, спустился в салон и закрыл за собой дверь.

— Долго мы будем сидеть? — спросил дядюшка Артур.

— Недолго. Лучше бы вам надеть непромокаемый плащ, сэр. После следующего дождевого заряда мы пойдем.

— Как вы думаете, они наблюдали за нами в ночной бинокль, пока мы пересекали бухту?

— Что за вопрос? Они и сейчас не сводят с нас глаз. Они очень беспокоятся, беспокоятся потому, что все идет не так, что-то случилось с их приятелями, которых послали взять у нас интервью. Конечно, если они — бандиты.

— Они начнут их искать.

— Не сразу. Не раньше чем через час или два. Они будут ждать их возвращения. Подумают, что те слишком долго добирались до "Файркреста", и мы снялись с якоря до их появления. Или что-то случилось с резиновой лодкой. — Я услышал, как дождь с силой забарабанил по крыше салона. — Пора отправляться.

Мы поднялись на палубу, прошли на корму, тихо спустили шлюпку на воду и слезли в нее. Я оттолкнулся. Ветер и прилив тут же понесли нас вперед, в гавань. Сквозь струи дождя мы с трудом различали "Шангри-Ла", раскачивающуюся на волнах, в то время как нас несло метрах в ста мимо ее левого борта. Где-то посредине между "Шангри-Ла" и берегом я запустил мотор и повернул назад.

По правому борту "Шангри-Ла" был отшвартован за конец выставленной за борт шлюпбалки большой катер, его корма была в каких-нибудь пяти метрах от освещенного трапа. Я подошел с правого борта, против ветра, и причалил к трапу. Матрос в непромокаемом плаще и французской бескозырке с помпоном сбежал по трапу и принял носовой конец.

— А-а… Добрый вечер, приятель, — сказал дядюшка Артур. Он не пытался изображать что-то: именно в таком тоне он обычно и разговаривает с людьми. — Сэр Энтони на борту?

— Да, сэр.

— Надеюсь, я могу встретиться с ним ненадолго?

— Если вы подождете… э-э… — Он осекся, уставившись на сэра Артура. — О-о, это вы, адмирал!

— Адмирал Эрнфорд Джейсон. А вы тот самый парень, что отвозил меня в отель "Колумбия" после обеда?

— Да, сэр. Я провожу вас в салон, сэр.

— Моя лодка подождет меня здесь некоторое время. — Тем самым адмирал давал понять, что я всего лишь его матрос.

— Никаких проблем, сэр.

Адмирал вскарабкался по трапу и прошел на корму. Десять секунд я потратил на осмотр съемных стоек леерного ограждения нижней площадки трапа. На одной из стоек был закреплен фонарь. Я решил, что эту стойку можно выдернуть без особого труда, и последовал за адмиралом и его сопровождающим на корму. Я прошел коридором, ведущим в салон, и спрятался за вентиляционной трубой. Почти тут же матрос вернулся обратно. Секунд двадцать он будет размышлять, куда я делся, но меня мало занимало, чем он будет занят в эти двадцать секунд. Подкравшись к приоткрытой двери салона, я услышал голос дядюшки Артура:

— Нет, нет, я искренне сожалею, что ворвался к вам столь бесцеремонно… Да, благодарю вас, пожалуй не откажусь, если вам не трудно. Да, и содовой, пожалуйста. — Казалось, дядюшка Артур пожаловал лишь для того, чтобы промочить горло на сон грядущий. — Спасибо, спасибо. Ваше здоровье, леди Скурос. Ваше здоровье джентльмены… Не хотелось бы вас задерживать, но буду очень благодарен, если вы поможете нам. Я и мой друг, мы очень обеспокоены, поверьте очень… Куда же он подевался? Я думал, он идет следом за мной…

Так, время реплики Калверта. Я опустил воротник непромокаемой куртки, который закрывал нижнюю часть лица, откинул зюйдвестку, скрывавшую лицо до самых бровей, вежливо постучал и вошел:

— Добрый вечер леди Скурос. Добрый вечер, джентльмены. Прошу прощения за вторжение, сэр Энтони.

Кроме дядюшки Артура их было шестеро — в дальнем конце салона, у камина. Сэр Энтони стоял, остальные сидели. Шарлотта Скурос, Дольман, управляющий Скуроса, Лаворски — его банкир, лорд Чернли — маклер, и пятый, которого я не узнал. Все держали в руках бокалы.

Их реакция на мое внезапное появление была интересной. Старин Скурос изобразил нечто среднее между неудовольствием и задумчивостью. Шарлотта Скурос послала мне натянутую улыбку. Дядюшка Артур не преувеличивал: кровоподтек у нее на лице был внушительный. Лицо незнакомца ничего не выражало, лицо Дольмана было непроницаемо, у Лаворски оно, казалось, было высечено из мрамора. Зато у лорда Чернли было такое выражение, словно он в полночь забрался в церковь на кладбище и кто-то схватил его за плечо. Конечно, мне могло это показаться. Но что уж мне точно не показалось, так это звон упавшего на ковер его хрустального бокала. Прямо сцена из мелодрамы викторианских времен. Наш маклер-аристократ, видимо, еще сохранил остатки души. За других я бы не поручился. Дольман, Лаворски, и, особенно, сэр Энтони могли заставить свои лица выражать все что им было нужно.

— Боже мой, Петерсон — Тон Скуроса выражал удивление, но не удивление при виде человека, восставшего из могилы. — Я и не подозревал, что вы знакомы друг с другом.

— Господи, да, конечно же. Мы с Петерсоном коллеги, Тони. ЮНЕСКО, вы же знаете. — Дядюшка Артур всегда выдает себя за представителя ЮНЕСКО, эта крыша помогает ему оправдывать частые поездки за границу. — Морская биология настолько же составная часть культуры, как и науки. Петерсон один из лучших моих организаторов. Я имею в виду публичные лекции. Он выступает в Европе, Азии, Африке, Южной Америке. — Это было близко к истине, только не с лекциями я туда ездил. — Я даже не знал, что он здесь, пока мне не сказали об этом в отеле. Но, дорогой мой, речь не о нас. Речь идет о Ханслетте. Коллеге Петерсона. И моем, конечно. Мы не можем его найти. В деревне его нет. Ваше судно ближайшее. Вы его не видели?

— Боюсь, что нет, — сказал Скурос. — А остальные? Нет? Никто? — он нажал кнопку звонка, появился стюард. Скурос велел ему расспросить команду, и стюард вышел. — Когда он исчез, мистер Петерсон?

— Понятия не имею. Я оставил его, когда отправился на работу. Меня не было целый день, я собирал образцы. Медузы, — невесело рассмеялся я и потер пылающее лицо. — Боюсь, что какой-то ядовитый вид. А когда я вернулся, от него не осталось и следа.

— Ваш друг умеет плавать, мистер Петерсон? — спросил незнакомец. Я посмотрел на него: мрачный коренастый тип лет сорока, с цепкими черными глазами, глубоко посаженными на загорелом лице. Бесстрастные лица были здесь в моде нынче, поэтому и я постарался остаться бесстрастным. Но это было нелегко.

— Боюсь, что нет, — спокойно сказал я. — Боюсь, что вы думаете о том же, что и я. У нас нет на корме леерного ограждения. Один неосторожный шаг и… — Я замолчал, поскольку явился стюард и доложил, что никто Ханслетта не видел. После этого я продолжил: — Думаю, надо немедленно сообщить об этом сержанту Мак-Дональду.