Джуди задумчиво ворошила кочергой угли в камине.

– Но, общаясь в гостиничных номерах и за ресторанными столиками, мы так никогда и не узнаем друг друга.

Дверь открылась, и в комнату вошла Лили – великолепная в своем темно-зеленом шелковом мини-платье. И тут же вся гостиная наполнилась ароматом духов.

– Ну, я пошла!

Больше всего на свете Марк хотел бы сейчас тоже встать и уйти, но не решался: Джуди могла воспринять его уход как нежелание быть с ней. И в то же время Марк прекрасно понимал, что, если он сейчас останется, выяснения отношений не избежать, и тогда все, с таким трудом загнанное им внутрь, выплеснется наружу. «Вот мы сидим здесь, потягивая коктейль, – думал он, – а часовой механизм подложенной под наши отношения бомбы уже работает». Он вдохнул запах духов Лили и, сам того не желая, представил себе, как капли стекали вниз с ее золотистой кожи, когда она выходила из ванной.

Лили закрыла за собой входную дверь и повесила на плечики зеленое замшевое пальто. Они еще не ложились; из комнаты раздавались голоса.

– Но почему, Марк? Почему в течение вот уже четырех часов ты пытаешься убедить меня выдворить Лили из этой квартиры?

– Ради Христа, Джуди! Неужели ты не понимаешь? И вдруг Джуди действительно все поняла.

– Ну конечно! Как я была слепа! Ты ведь влюблен в нее, правда, Марк? Я просто ослепла!

– Я не хотел причинить тебе боль.

– Однако же причинил, дорогой. – Она сверкнула глазами в сторону Марка. – Мужчины всегда говорят, что не хотят причинить боль, перед тем как нанести женщине смертельный удар.

– Но я бы не хотел также обидеть Лили. Она доверяет мне. Я не собираюсь портить ни ее жизнь, ни твою жизнь, ни твою жизнь с Лили, ни мою собственную. – Он старался говорить тихо. – Для Лили я единственный мужчина, который не пытается залезть к ней в постель.

– Ну, если не считать того, что на самом деле тебе только этого и хочется. Правда ведь? – резко прервала его Джуди.

Последовала долгая пауза, а потом приглушенный голос Марка отчетливо произнес:

– Если ты действительно желаешь услышать правду, то я не думаю, что кто-либо из мужчин сможет устоять перед сексуальностью Лили.

Лили молча смотрела на свое отражение в старинном, в стиле Людовика Пятнадцатого, зеркале.

«Что это такое есть во мне, – размышляла она, – напускающее порчу на любого мужчину, кто бы мне ни встретился. Что это? Я этого не вижу. Неужели я не смогу от этого отделаться?»

Будто в унисон ее мыслям из соседней комнаты раздался крик Джуди.

– Но я этого не понимаю! И никто из женщин не понимает! И поэтому просто дико видеть, как вы теряете из-за нее голову!

Глядя на свое отражение, Лили думала о том, как устала она быть сексуальным божеством, устала от того, что и мужчины и женщины поклоняются ей: мужчины – потому что хотят ее, а женщины – потому что хотят на нее походить. Лили поняла, что ее фатальное обаяние фатально в первую очередь для нее самой.

– Лили знает об этом? – Джуди пыталась держать себя в руках: слишком важен был для нее ответ на последний вопрос.

– Нет, – ответил Марк, – и я не хотел бы, чтобы она узнала.

– А как она к тебе относится?

– Мне кажется, она доверяет мне. – Марк на минуту задумался. – По-моему, она видит во мне брата.

– Что? Скажи, а мы с тобой живем в один и тот же век? – неожиданно взвизгнула Джуди. – Брата, как же!

– Но я не собираюсь угрожать безопасности домашнего очага, который Лили после всех мытарств обрела.

– Отлично! Просто отлично! – теперь голос Джуди звучал тихо и горько. – Я теряю свой журнал, деньги, работу; ты устраиваешь так, чтобы я потеряла еще и дочь, а мой любовник стал мне врагом. И в довершение всего ты преисполнен сочувствия к ней, а не ко мне.

Теперь Марк тоже перешел на крик:

– Послушай, я не хочу Лили. Я хочу тебя. Но я хочу тебя такой, какой ты была раньше.

Джуди расслышала боль в его словах и поняла, что страсть к Лили – это действительно нечто, вспыхнувшее помимо его воли.

– Тебе трудно сочувствовать, Джуди. – Марк наконец нашел внешний повод для своего раздражения. – Ты очень изменилась с тех пор, как мы познакомились. Ты была такая забавная. Амбициозная, преуспевшая, трудолюбивая, жесткая – да! Но забавная. Ты была сильна и добра к людям. Ты дала мне поддержку и уверенность в себе.

– Но теперь я нуждаюсь в поддержке.

Давно накипевшие чувства Марка вдруг выкристаллизовались в слова.

– Ты потеряла уверенность в себе, Джуди.

– Что ты имеешь в виду?

– Я не узнаю тебя больше. Не ты ли объясняла мне, что веру в себя нельзя надеть утром вместе с шелковой кофточкой, чтобы продемонстрировать ее миру. Уверенность в себе зиждется на некоем твердом знании – что ты можешь, а что нет. Теперь, кажется, ты сама забыла об этом. Что с тобой, Джуди?

– Что со мной? – Теперь Джуди казалась даже спокойной. – Я содрогаюсь при мысли, что буду жить так же, как моя мать, – наблюдая за соседями и ожидая чего-то. Я не хочу оказаться вдруг такой же бессильной, как она, и замереть посередине жизни, ожидая конца.

– Но в пользу подобного образа жизни можно многое сказать. – Марк почувствовал вдруг, как его захлестнула волна гнева. – Во всяком случае, такие женщины не ревнуют к собственным дочерям. – Он не мог пересилить желания нанести последний удар по ставшей вдруг такой ранимой Джуди. – Ты всегда говорила, что ревность – наказание тем, кто думает лишь о внешнем. Ты говорила, что всегда будут женщины моложе, красивее, сексапильнее. Ты говорила, что ревность неведома уверенной в себе женщине.

– И теперь знаю, что ошибалась, – опять закричала Джуди. – А ты понимаешь, что это значит – в моем возрасте оказаться вдруг матерью, да еще выяснить, что твоя дочь – одна из самых красивых женщин в мире?

Лили не хотела больше этого слушать, но, загипнотизированная, как лягушка под светом фар надвигающегося автомобиля, не могла двинуться с места.

– Ты действительно хочешь знать, что это значит – быть матерью Лили? – продолжала между тем Джуди. – Это означает чувствовать, как постепенно ты становишься никем! Некоей невидимой женщиной. Мало-помалу я теряю свою индивидуальность. Я теряю дело, на которое потрачено двадцать лет жизни: теряю работу, статус, деньги. Я перед лицом финансового и профессионального краха… – ее голос сорвался. – Все рассыпается, и я просто боюсь, Марк.

Слишком поздно она решилась открыть ему свои тревоги.

Джуди сидела за столом, медленными глотками выпивая свой утренний «напиток бодрости» – апельсиновый сок, чайная ложка меда, сырое яйцо. Его готовили на завтрак каждый день, и в общем-то, он не был на вкус такой дрянью, какой казался на вид. Сила привычки заставила ее встать, как обычно, в шесть утра, хотя Марк ушел еще ночью, наскоро запихнув вещи в свою дорожную сумку цвета хаки. Он был измотан и рассержен, потому что Джуди, как казалось ему, даже не сделала попытки его понять. Она фактически обвинила его в предательстве, в то время как он старался оставаться честным и верным.

Обычно тактичная, уверенная в себе Джуди – храбрый маленький барабанщик – неожиданно превратилась в растерянную, отчаянно рефлексирующую женщину, и он просто не знал, как с этой женщиной обращаться. Он видел, что его присутствие для нее тяжело. И потому ушел. Это все-таки лучше, чем выяснять отношения всю ночь до утра.

– Береги себя, Джуди, – сказал он у порога и вышел, оставив ее в горьком недоумении: почему люди всегда говорят «береги себя», когда сами уже не хотят о тебе позаботиться. Никогда раньше она не испытывала такой острой, почти физической необходимости в присутствии рядом мужчины. А он ее оставлял.

Марк надеялся получить командировку в Никарагуа. Он мог бы с тем же успехом улететь на Луну. Для Джуди это было почти одно и то же.

Когда Джуди отставила в сторону пустой стакан из-под коктейля, раздался телефонный звонок. Это был Том.

– Плохие новости, Джуди, – предупредил он.

– Ну что ж, бей, я выдержу, – отчеканила она их с Томом обычный ответ в трудные времена.