Литмир - Электронная Библиотека

Что она опять сделала не так? Почему эти ужасные перемены случились вдруг так внезапно? Если Тоби – гомосексуалист, то почему он спит с ней? Если он еще только превращается в гомосексуалиста, то почему она его так боится? Многие из числа их друзей были «голубыми», но они не внушали Кейт никакого страха; с Тоби же все было иначе. Причем больше всего ее пугали не косметика, не волочащаяся походка, не подбитые ватой кружевные лифчики, не этот ужасный корсет из красного атласа и даже не то, как Тоби пытался спрятать между ног яички, – неудивительно, что у него при этом делалась такая странная походка, особенно когда он надевал туфли на высоких каблуках. Нет, наибольший ужас вселяли в Кейт его гримасы, ужимки, вся его мимика. Абсолютно искренняя, она со всей очевидностью обнаруживала, каким он представляет себе внутренний мир и душевный склад женщины. Это был какой-то скверный шарж, оскорбление всему ее полу; именно это и шокировало больше всего Кейт, никогда не слышавшую слова «трансвестит».

Она закатила Тоби сцену, но Тоби пригрозил, что уйдет от нее.

Кейт уступила.

Потом она устроила ему еще одну сцену, и Тоби мягко напомнил ей, что она просто тридцатилетняя бесплодная сука и потому пусть лучше заткнется, мать ее… «Ой, извини меня, дорогушенька, не надо так плакать, давай лучше поцелуемся и помиримся, а? Один только маленький детский поцелуйчик», – загундосил тут же он, склонился над ней и притянул ее за подбородок к своим грубо намалеванным губам. Каждая пора на его лице вдруг будто выросла и показалась Кейт увеличенной, точь-в-точь так же, как показались ей увеличившимися поры на лбу миссис Трелони – на белом лбу, из которого торчали жесткие черные волосы, – тем ужасным вечером, в ванной, когда она была еще школьницей. Вот и сейчас, как тогда, она с жуткой ясностью, во всех мельчайших подробностях видела частички ярко-красной помады в трещинках губ Тоби и в порезах на верхней губе, оставшихся после бритья. Он так и не научился как следует пользоваться помадой.

Страдания Кейт усиливались, ее мучил стыд, и каждый вечер она надеялась, что сегодня ночью это не повторится, что нашедшее на Тоби наваждение вдруг пройдет так же внезапно, как оно наступило. Кейт страстно хотелось с кем-нибудь поделиться своими страхами и сомнениями. Хотелось, чтобы ей объяснили поведение Тоби, чтобы ее успокоили, чтобы ей сказали, что так происходит со всеми, что это нормальный и естественный этап в жизни любого мужчины. Но она и сама понимала, что ничего нормального и естественного в таком поведении не было. А кроме того, с ней рядом не было человека, которому бы она доверяла и на кого она могла бы вывалить рассказ об этих неприятных и унизительных вещах.

Когда она как-то предложила Тоби переговорить обо всем с их семейным врачом, Тоби смертельно побледнел, уставился на нее не мигая, сжал свои накрашенные губы, потом вдруг бросился на нее и стал выворачивать ей руку за спину, да так, что Кейт испугалась, не вывихнет ли он ей руку совсем. Потом он грубо стащил ее на несколько ступенек вниз по небольшой лесенке, что вела из их спальни в ванную комнату. Там он повалил ее на пол, а сам уселся на Кейт сверху, уперев руки в бока и сверкая глазами. Кейт вынуждена была пообещать ему, что она ничего не расскажет ни доктору, ни кому бы то ни было еще. «Да и кто мне поверит, если даже расскажу?» – с безнадежным отчаянием подумала она, наблюдая за этой вспышкой непонятного ей гнева и страсти Тоби.

– А если расскажешь, – произнес Тоби ледяным тоном и обычным своим мужским голосом, – я просто буду все отрицать. Ты ничем не докажешь, что эти женские вещи ношу я. В конце концов, висят они в твоем шкафу. – Он с видимым удовольствием подвигал на себе вверх-вниз черный кружевной корсет. «Ему надо лечиться», – подумала Кейт. Но она хорошо понимала, что никогда не осмелится предложить ему это.

Понимала она и то, что долго такой жизни ей не вынести. Ей надо куда-то уехать, подальше от Лондона и от Тоби. Сексуальное поведение Тоби, вызывавшее у Кейт отвращение и замешательство, повергало ее во все большую депрессию. В те дни, что Кейт жила у Пэйган, она ничего не сказала подруге: у той было больше чем достаточно и собственных проблем. Но когда Пэйган возвратилась из свадебного путешествия и, захлебываясь от восторга, описывала ей Нью-Йорк – даже несмотря на то, что там у Кристофера произошел сердечный приступ, – когда она передала ей приглашение от Джуди, Кейт решила поехать и месячишко провести там. Ей хотелось просто сбежать куда-нибудь и хоть на несколько недель позабыть о всех своих несчастьях.

Во время войны, когда Кейт было семь лет, как-то на Рождество в своем чулке с подарками она вдруг обнаружила апельсин. Апельсин в то время, когда в Англии никто их не видел уже долгие годы! Отец купил его в пивной у какого-то моряка за дикие деньги. Кейт уже даже не помнила, что такое апельсин: их не было в природе, как не было бананов или мороженого. Остались только одни слова. Но Дед Мороз явно помнил, что это такое. Кейт продолжала еще сомневаться, не веря собственным глазам, но апельсин в ее руках постепенно развеивал все сомнения. Она тщательно и осторожно обнюхала его со всех сторон, потом вонзила ноготки в шкурку, быстро очистила его так, что шкурка снялась одной вьющейся лентой, ни разу не оборвавшись. А затем ела этот апельсин целый день, тщательно обсасывая каждую дольку и наслаждаясь восхитительным соком, смакуя во рту каждую его капельку. После чего она еще целую неделю грызла по кусочку оставшуюся кожуру.

Нью-Йорк оказался для Кейт таким же Изумительным Апельсином. Она знала Лондон, бывала в Париже и в Каире и ожидала, что Нью-Йорк – просто еще один очень большой город, такой же, как все остальные. Но Нью-Йорк оказался совершенно иным, чем она его себе представляла. И теперь из окна своей спальни она, как ребенок, посылала городу воздушные поцелуи.

Джуди суетилась вокруг нее, как могла, устроила в честь Кейт специальную вечеринку, всячески баловала ее, рассказывала всем, какой Кейт удивительный человек, – и Кейт вдруг снова ожила. Глаза у нее заблестели, и казалось, что быстрый темп и суета города одновременно и успокаивают ее, и придают ей новые силы и энергию. Нью-Йорк подействовал на нее так же, как укол, который ей когда-то делали в больнице: после него появлялось ощущение, будто она может сделать что угодно, и возникало желание сделать хоть что-нибудь.

Вечером накануне того дня, когда ей предстояло возвращаться в Лондон, Кейт решила рассказать Джуди о маскарадах, которые стал устраивать Тоби. Она поведала ей абсолютно все и под конец своей горькой исповеди уже просто орала на подругу:

– Я не могу этого больше выносить, не могу! Что мне делать, скажи?!

Кейт на мгновение смолкла, а потом разревелась.

– Ты все еще этим занимаешься? По-прежнему ревешь время от времени? – рассеянно спросила Джуди, на самом деле усиленно обдумывавшая услышанное.

– Это фо… фо… фо… форма самовыражения. Я лю… лю… люблю плакать. Когда я плачу, то и люди понимают, как я себя чувствую. И мне самой становится лучше.

– Ну ладно, детка, кончай реветь и давай сосредоточимся. Мне кажется, что, как только ты вернешься в Лондон, тебе надо прямым ходом двигать сразу к психотерапевту.

– Тебе кажется, что со мной что-то не так?

– Нет, успокойся! Мне просто кажется, что тебе надо обсудить создавшееся положение со специалистом, который сумеет в нем разобраться и понять, что к чему. Потому что пока ни ты этого не понимаешь, ни я, да, по-моему, и Тоби тоже.

Вернувшись в Лондон, Кейт отправилась к психиатру, принимавшему на Харлей-стрит. После первого посещения она стала приходить к нему дважды в неделю, садиться в глубокое кресло с подлокотниками, стоявшее сбоку от камина, и рассказывать. Врач сидел в таком же кресле напротив нее, по другую сторону камина, подперев голову рукой, и внимательно слушал. Поначалу он постарался убедиться в том, что Кейт действительно ясно и определенно сказала когда-то Тоби, что ей совершенно не нравятся эти его упражнения с переодеваниями. Потом он предложил ей снова высказать Тоби свое к ним отношение. Кейт выполнила эту рекомендацию и вновь оказалась на полу в ванной. Тогда врач написал Тоби письмо, в котором просил его зайти для разговора «по одному очень тревожащему вашу супругу вопросу».

19
{"b":"91050","o":1}