Протеже – мы. Те, кто выжил после укуса Высшего вампира. Странно было слушать часами напролёт, как Ровен перечислял имена тех, кто умер. Имена его детей. Я тоже стала его дочерью, но не сразу прониклась той любовью, которую он дарил нам.
Отдельной кастой шли охотники. Они были когда-то вампирами, но отреклись от своих отцов и матерей. Мы как-то с тобой обсуждали наших родителей и ты сказала мне, что никогда бы не бросила Кирепис.
Врушка.
Но я не сужу тебя, Сави. И тебе не следует, хотя именно тебя направили по нашему следу.
***
Сави со злостью отбросила от себя записки. Открытый тайник, который она разворотила, когда так и не смогла найти ключ или подсказку, зиял чёрной дырой в стене. За окном прогремел гром. Она, забыв на мгновенье, что неслась по запаху друзей, прильнула к холодному стеклу – вид на ночной Нью-Йорк успокаивал. И пусть многие не любили шум неспящего города, она думала о том, как многое он дал ей, превратив из жалкого вампира в охотника. Она любила свою работу. И до недавнего времени была уверена, что находится на правильной стороне, но появление Соломона и Багиры в её жизни многое изменило.
И фраза о Кирепис заставила мёртвое сердце вздрогнуть. Сави и правда бросила свою мать, заставила ту думать, что всё ещё верна ей, но, отдала себя во власть Джакомо. Но ведь не предала, пронеслось в голове охотницы, не убила.
Оставила…
Сави достала из кармана сигарету и прикурила. Щелчок зажигалки раздался в абсолютной тишине и темноте, прерываемой лишь вспышками грозы. Она была в этой квартире столько раз, что с закрытыми глазами могла пройти от двери до спальни Багиры, и не зацепиться ни за один предмет.
Сави разозлилась на слова Багиры, которая выставила охотников чудовищами, убивающими своих же братьев, но это было не так. Охотники лишь следили за порядком и старались соблюдать правила, написанные в Кодексе, а если из-за этого кто и погибал, то… Сави называла это издержками профессии, хотя сама большую часть своей ночной жизни проводила за управлением ночного клуба. Этот клуб был её детищем, как она была протеже Кирепис, гречанки, обратившей Сави в 1976 году, когда ей было двадцать лет.
Сави отогнала от себя воспоминания о доме в Италии и, докуривая сигарету, стала думать о первых днях, когда познакомилась с Соломоном и Багирой.
День первый.
Их машина уже остановилась у нужного здания, но Соломон не спешил. Он накрыл ладонь Багиры, ощутив холод её пальцев, и тихо произнёс, пока водитель выходил из машины.
– Держись легенды и всё будет хорошо.
Багира кивнула, но он увидел, как она нервничает. Ему тоже было не по себе, но кто-то из них двоих должен был быть “трезв”. Она всегда терялась, когда нужно было проявить хладнокровие.
Слишком добрая, как отец.
Иногда Соломон ревновал Ровена к дочери. У них оказалось общего больше, чем было у него с отцом, но вскоре, когда их отношения с Багирой сдвинулись с мёртвой точки, он понял, что она была не разрушительницей, а клеем. Всегда вставала на сторону Соломона. Сначала он принял её порывы доброты за издёвку, потому что, поддерживая брата, она бубнила, как Сол был неправ, но каждая её речь заканчивалась тем, что она упрекала Ровена.
– Ты же старше и мудрее, ты должен уступить ему.
И Ровен уступал. Всегда. Со временем Соломону самому надоели споры и ругань, и он научился слушать собеседников.
Багира вышла из машины, окунувшись в шум города. Зная, что за её спиной шёл друг, она успокоилась. Что если бы они захотели допросить их по одному, а затем, сопоставив показания, отдать судье на растерзание?
Но они вошли в здание вместе.
Двери лифта разъехались, показав коридор в красных тонах. Белые стулья и цветы в вазах у стен были похожи на зубы, а ковровая красная дорожка – на высунутый язык, будто над ними издевалась Кали после всего того, что им пришлось вынести.
В конце коридора их ждал судья. По традициям вампиров, им должны были отдать прах Ровена, разделив поровну.
Джакомо впустил Соломона и Багиру, закрыв за ними двери. На столе лежали две небольшие железные коробки, похожие на шкатулки с ключиками. Багира и Соломон сели на стулья, и одновременно протянули руки к остаткам Ровена, запертым в коробках. Джакомо ухмыльнулся. Он не верил им, поэтому пригласил Сави понаблюдать. Она пряталась за ложной стеной кабинета и, как каждый охотник, была неуязвима для протеже.
Джакомо сел, скрестил руки на груди. Седая голова блеснула под лунным светом, когда облака раскрылись на мгновенье. За его спиной в окне мелькали огни Нью-Йорка.
– Ровен отдал жизнь за вас. Цените это. Мы так и не смогли найти того, кто отправил ему письмо, так что вы оба всё ещё в опасности. Моя семья согласилась принять вас, но из соображений безопасности вас поселят отдельно.
Он потянулся к ящику стола и бросил ключи к коробкам, всё ещё лежащим перед глазами вампиров.
– Питаться теперь будете сами. Работу я вам подыщу, адрес сброшу письмом. Свободны.
Джакомо был немногословен. Багира и Соломон поднялись, схватив всё, что им причиталось, и покинули кабинет судьи.
Стена, с тихим шелестом, отъехала в бок. Из тёмного проёма показалась итальянка Сави. Она достала сигарету и закурила, села на край диванчика, что стоял рядом.
– Они напуганы, – она выпустила глубок дыма. – Взять их под опеку было хорошей идеей, но…
Джакомо встал, приблизился к Сави, сверкнув кошачьими глазами зеленого цвета.
– В преданности Ровена сомнений не было. Мне жаль, что его пришлось убить. Только он один всегда переживал за своих протеже. Даже позволил расправиться с собой, чтобы охотник не смог найти его детей. Мне всё ещё интересно, что же это за мифический следопыт, который не получал приказа ни от меня, ни от Ли? И как этот вампир или человек, узнал имя Высшего вампира?
Сави пожала плечами, зацепившись за то, с какой интонацией Джакомо произнёс слово вампир.
– Думаешь дело рук человека?
– Не думаю, но, Сави? Всех охотников, всех охотников я знаю, но они клянуться, что не преследовали Ровена, да и зачем? Угроза, что была в письме, несущественна. Он вполне мог бы существовать дальше, если бы не показания этих двоих. Они описали его, как чудовище, причастное к массовым убийствам в Атланте и Косто-Рике, отдали нам доказательства, но мы замяли те дела и о них не было слышно десять лет.
– Охотник клялся, что знает имена и Соломона с Багирой. – она потушила сигарету о собственную ладонь и бросила окурок в карман. – Он потребовал смерти Ровена, а взамен согласился оставить его детей в покое.
– Мы проделали большую работу в поиске того, кто был заинтересован в смерти Высшего вампира, но так и не нашли никого. Трудно поверить, что какой-то охотник ускользнул от нас. – Джакомо вернулся на своё место. – Странно. Очень странно. В любом случае, судьи решили всё единогласно.
Сави кивнула. Джакомо был судьёй триста лет, а охотником – пятьсот. Именно он подал идею создания ордена и всё стало ещё запутанней. Джакомо держал список кличек охотников в строжайшей секретности. Они стали псами на службе ордена и помогали найти тех, кто ставил таинство существования вампиров под угрозу, но были и те, кто видел в охотниках высшее зло. Сави знала, что многие тайно принадлежали к её касте, но не знала кто именно. Её друзья могли быть ими и, оступившись, Сави могла стать их жертвой.
Сложно.
А Сави не любила сложности. Она предпочитала простые приказы, а сейчас ситуация была неоднозначной. Ровен позвонил Джакомо пять недель назад. Сказал, что ему пришло сообщение на телефон странного происхождения, в котором говорилось о просьбе ответить за свои деяния перед судьями. Ровен принял всё за глупую шутку, но вскоре ему пришло ещё одно письмо, в котором Высший вампир нашёл своё истинное имя и имена своих детей. Теперь уже охотник требовал смерти всех троих. Ровен принял решение, которое далось ему не легко. Джакомо пытался помочь. Ему было наплевать на Соломона и Багиру, но терять Высшего не хотелось, но поиски не принесли результатов. Самым странным было то, что Ровен не совершал те убийства людей, на которые намекал охотник.
