– Значит, лыжи берем?
– Берем, берем…
Опять всем всё понятно, один я как дурак сижу. Ну, за спрос в лоб не ударят…
– Что, искать-то будете?
Евдокия тяжело вздохнула.
– Детишки малые… Ещё один… В Килемарских лесах клад они ищут…
– А, что – мы, рыжие? Все ищут, а нам – нельзя? – Федор с недоумением на свою супругу взгляд бросил.
Я усмехнулся. Рыжие… Ну, кум-то у Федора – точно рыжий. Рыжее не бывает. У самого хозяина дома тоже некоторая рыжинка имеется… Особенно, в щетине на подбородке.
– Рыжие, рыжие… – усмехнулась Евдокия. – Вот вам клад и не даётся…
Тут я про этот самый клад историю и выслушал. Тайной она не являлась, я, наверное – как не местный, только её и не знал.
– В Килемарских лесах, что нам по дороге будут, недалеко от Красного моста сторожка, говорят, имеется. Все про неё знают, но найти вот уже сколько лет никто не может… – начал кум Федора.
– Да, да, – влез в рассказ кума Федор. – Разбойнички в ней свою добычу прятали. Причем – долго. Не одно поколение их на Екатерининском тракте промышляло. От деда к отцу и внуку они своё дело передавали. Сторожка та не маленькая – четыре на шесть метров с одним окошечком. Сама – из полуметровых дубовых бревен…
Во, как точно всё… Размеры домика даже известны…
Я на лавке поерзал, удобнее устроился. Про клады разные я читать и слушать любил. Говорят, их раньше много было. Вот и я теперь попал в это раньше.
– Под сторожкой лежат два полых трёх метровых бревна. Золотом и серебром полные… – с придыханием произнёс кум. – Набрали добра разбойнички много, но потом мор там был и они все померли. Сокровища без хозяев и остались… Перед смертью самый старый их них дорогу к избушке заговорил. Известно, что он с нечистой силой водился, вот она и не дает сторожку ту найти. Она, нечистая сила, их и от полиции защищала, никак поймать их не могли…
В нечистую силу тут крепко верили. За время нахождения здесь, в чём-чём, а в этом я убедился.
– Вот и нам клад тот не даётся. Пока.
Федор завершил рассказ.
– Да, Федя, новость ещё у нас. – кум на Евдокию почему-то глаза перевёл, хоть и обращался к Федору. – Агапит, братец мой, из Вятки вернулся. Сбежал, видно, опять из больницы… Что делать будем?
Так, так, так… Братец, значит…
Глава 8 Лучший расписной
Что делать? Что делать…
Федор тяжело вздохнул.
В артели, пока у него кукушечка не закуковала, Агапит самым лучшим расписным был…
Да, и раньше тоже…
В самой младшей вятке, когда ему ещё двенадцати не исполнилось, кто лучший костыга? Агапит. Сомнений нет. Ему среди костыг первому на шею пояс набросили и увели как за уздечку в более старшую беседу, уже в подшалимки…
Там он тоже не долго пробыл. Бои-то обычно всегда младшие вятки начинали, а старшие и смотрели – кто как себя проявляет. На Агапита смотришь – глаз не оторвать, хорош…
В старшую вятку-беседу обычно после семнадцати лет попадали, а Агапит в ней с пятнадцати лет уже был. И, не по жеребьевке бумажку из шапки вытянул, за заслуги. В пятнадцать лет «парнем» стать – о многом говорит.
Скоро его и во взрослую артель взяли. Рано его детство закончилось, мужики как равного пустили в свою компанию и он начал женихаться.
В атаманы Агапит никогда не рвался. Понимал – не по его уму. Да и не из той он семьи. Даже от дракового прозвища отмахнулся, так де, Агапитом и буду. Ну, тут – хозяин-барин.
Хотя, старший брат его – кум Никола, в помощниках у атамана ходил. В узком кругу Змеем его кликали. Понятное дело, свои. На каждом углу Николу так не величали. Не то что, это как-то запрещено было, а вот не принято.
Федор снова вздохнул.
Эх, Агапит, Агапит…
Хорош был боец…
Кулаком кирпичей из печки не вышибал, один без оружия по сорок человек не гонял, но…
Техничен был до невозможности. На нём артель даже новую тактику боя строить начала, но вот умом попутался боец.
Некоторые расписные в одиночку любят драться, без тростки на противника выйти. Был у них такой. Перед праздниками его родные во сне связывали и к кровати приматывали. На все дни, пока народ гулял. Это, когда успевали. А, не успеют – как-то он пятьдесят человек с тростями и ножами на землю положил, но руки у него так отбили, что две недели поднять их не мог. Страда самая, а он из работников выбыл…
Агапит бои ульем вёл. Вокруг него даже не тройка, а пятерка была. Молод-молод, а мог… Такой бой особого умения требует, взаимодействие с пятеркой обычно тренируется с детства, совершенствуется годами в кулачных, палочных боях и в поножовщине. Ему даже особые наигрыши на гармошке не надо было слушать или заветных слов в частушках ждать. Словно всё само-собой у него получалось.
Старый атаман только головой вертел…
Другие роли среди артельщиков Агапиту и не предлагали. Резаку из него не готовили. Найдётся кому и без Агапита по слову атамана совершить месть за убийство или ранение товарища. Исполнят по приговору атамана виновных забубенные головушки.
Заводила – это тоже не Агапитово. Тут острым на язык надо быть. Во время задора надо колкостей противникам наговорить, а ещё и своих словами в особое состояние ввести перед боем. Это уметь надо, тут хитростей на трёх возах не утащишь…
Обычай боевого задора в глубину столетий уходит. Задорные частушки уметь петь надо, а из Агапита тот ещё певец…
Младший брат кума Николы и халявщиком не был, за халявой – голенищем сапога ножа не носил. Его инструмент – тростка. Тут уж он – мастер.
Подносчик из младших вяток ему не нужен. Нет никаких законов против тросток. Вон, тростка Федора в избе на самом видном месте у дверей стоит. Причём, не просто так. Незваного гостя на входе чтобы встретить. Пойдёт Федор на улицу и с собой её возьмёт. Никола тоже сюда не без тростки пришёл, но на крыльце её оставил. Гостю не принято с тросткой в чужую избу заходить. Правда, исключение для древних стариков делается – им тростка уже не для боя нужна…
У Евдокии, между прочим, тоже тростка имеется, вернее – ручник. Коротенький, около полуметра. Из сломанной Федора тростки сделанный. Попробуй к Душе с таким в руках подступись… Долго в земской больнице на коечке стонать будешь.
– Так, что с Агапитом делать будем? – повторил свой вопрос кум Федора.
– Что, что – не знаю… Который раз он уже сбегает?
– Третий… – поприкидывал в уме и сосчитал на пальцах кум Никола.
– Третий… – протянул Федор.
Мыслей про Агапита в голове Федора я, понятное дело, видеть не мог. Да, и увидев бы – не всё понял. Какие-то вятки-беседы, костыги, подшалимки, подносчики… Что там они подносят расписным? Позднее узнал – холодное и огнестрельное оружие. Чтобы оно в нужный момент в руках взрослого бойца оказалось. Мальчика-подносчика также обучали при необходимости это оружие и незаметно сбросить или спрятать, утопить, так, чтобы на нём отпечатков пальцев не осталось. Во время боя подносчики за взрослым строем шли и за мужиками подранков добирали. Многие костыги и подшалимки так свои карьеры начинали…
Ещё и не все знакомые слова здесь то же, что и дома значили. Не раз уже я в просак попадал, так что теперь чаще старался помалкивать.
(Здесь и далее, при рассказе о бойцовских артелях частично использован этнографический материал из кандидатской диссертации уважаемого Григория Базлова)
Глава 9 Егор-гармонист
В сенях загремело, как будто кто-то ведро пустое свалил. Так у Мадам на второй день здесь со мной было, и вот опять сейчас. У Федора.
Дверь распахнулась. На пороге молодой парень появился.
– Атаман, Егора-гармониста зарезали!
Кум Никола с лавки вскочил.
Евдокия ойкнула и руками всплеснула.
У Федора лицо позеленело, а затем побелело. Это – самое страшное. Те, кто в гневе краснеют – яры, но отходчивы. Зеленого и белого увидел – жди беды, он точно порвёт тебя на тряпки… Загрызёт…
– Где? – чуть слышно прошептал Фёдор сквозь сжатые зубы.
