– Но мы ещё не видели завершения вашей карьеры, ваше величество. Возможно, однажды Англия сочтёт нужным вернуть вас со Святой Елены.
– Франция никогда не простит Бурбонам их возвращения к власти на иностранных штыках, – произнёс Наполеон. – Сейчас Франция хочет мира. Но пройдёт время, и те, кому расскажут обо всём, что было после революции, вернут империю. Бурбоны могут надеяться только на десять, пятнадцать от силы, лет.
– Было бы очень интересно, ваше величество, узнать ваше мнение о ваших противниках – короле Пруссии и царе России.
– Король Пруссии – малозначительная личность. Его королева намного его умнее. Она умоляла меня сохранить ему Магдебург, но я уже принял решение. Она была очень элегантна и невероятно красива… как только может быть красива женщина тридцати пяти лет. Но её было невероятно трудно прервать. Она всегда подавляет в разговоре и всё время возвращается к нужному ей предмету, но очень деликатно. На неё нельзя сердиться – то, чего она хочет, для неё чрезвычайно важно. Я мог отложить её дело, но вместо этого попросил Талейрана и князя Куракина урегулировать проблему Магдебурга с ней самой и проследить, чтобы на этот счёт был подписан соответствующий договор с царём. Я знаю, она говорила царю, что я не выполняю своих обещаний, хотя он и пытался это отрицать. Нет, она никогда не простит мне Магдебург. Именно эта королева в действительности правила Пруссией. Царю Александру она очень понравилась. Он спрашивал меня, могут ли они встретиться без короля. Я это организовал.
– А что вы думаете о царе, ваше величество?
– Характеры Александра и Фридриха Вильгельма сильно различаются. Он умнее и много активнее, чем любой европейский правитель, но невероятно неискренен. Он остроумен, обворожителен, но всегда приходится помнить, что он настоящий византиец.
– А что вы скажете о других своих противниках, ваше величество?
– Ну, я считаю, что Людовик был прав, когда сказал, что должен благодарить вашего принца-регента за свою корону. Но и принц-регент также должен поблагодарить графа д’Артуа, брата короля. Он подарил вам лучший флот, которым Франция когда-либо располагала, и этим дал вам превосходство на морях. Я знаю одну историю о д’Артуа, которая хорошо говорит о нём самом и о том, чего он добивается. И ясно показывает разницу между домом Бурбонов и тем, что я представляю. Один англичанин, имевший дела с графом, когда тот был в ссылке в Англии, посетил Париж и готовился вернуться обратно. Перед этим он навестил д’Артуа и сказал, что граф и его королевское величество будут помнить его как друга, хоть он и относится к другой национальности. «О чём вы говорите? – удивился д’Артуа. – Я знаю только две национальности – аристократы и толпа. Милорд, я думаю, мы оба принадлежим к одной и той же национальности, не так ли?»
Граф д’Артуа – умный политик в отличие от короля. Вскоре после того, как я стал первым консулом, король написал мне письмо. Его вручил мне третий консул Лебрен, который, в свою очередь, получил его от аббата де Монтескью, секретного агента короля в Париже. В своём письме он заявил, что я слишком долго занимаю его трон. Он похвалил мою политику, но сказал, что со мной Франция никогда не будет счастлива. Письмо кончалось словами – я не помню их точно: «Вы всегда будете необходимы государству, и я предоставлю вам высокий пост вовсе не в знак благодарности со стороны своей семьи».
– По-видимому, он хотел, чтобы вы стали вторым генералом Монкон, ваше величество, – именно он подготовил вступление на престол Карла II.
– Граф д’Артуа пытался уладить это дело намного дипломатичней, – продолжал Наполеон. – Он попросил мадам де Гиш, очень красивую даму, нанести визит Жозефине – она всегда принимала людей из высших аристократических кругов. Жозефина пригласила её в Мальмезон, и за столом мадам де Гиш поделилась новостью: что несколько дней назад она случайно услышала разговор между д’Артуа и его фаворитом. Тот спрашивал графа, как может быть вознаграждён Бонапарт, если подготовит путь для возвращения на трон дома Бурбонов. Граф ответил: «Мы сразу сделаем его коннетаблем со всем, что из этого следует, и затем воздвигнем на Плас дю Каррусел величественный монумент Наполеона, коронующего Людовика XVIII».
– А что вы ответили королю, ваше превосходительство?
– Кажется, я написал что-то вроде: «Я всегда с сочувствием относился к вам и постигшим вашу семью несчастьям. Вашему королевскому величеству не стоит думать о возвращении во Францию, поскольку это возможно только через смерть 100 000 французов. Хочу добавить, что я всегда буду делать всё от меня зависящее для того, чтобы смягчить вашу судьбу и помочь вам забыть ваши несчастья».
…К острову Святой Елены «Нортумберленд» подошёл 14 октября, на якорь встал 15-го. Наполеон вышел на палубу. Перед ним вздымалась из моря косматая стена воздвигнутых вулканом скал – остров Святой Елены. Стена поднималась почти вертикально – восемнадцать сотен футов. И нигде не было ни дерева, ни признака какого-либо другого растения. Коричневые и красные цвета вулкана казались единственными красками этого острова. Наполеон, быстро схвативший топографию местности, опустил подзорную трубу и пробормотал:
– Это ужасное место. Мне лучше было остаться в Египте; в этом случае я был бы сейчас императором всего Востока.
Адмирал Джордж Кокберн
С прибытием на Святую Елену «Нортумберленда» и двух кораблей из его сопровождения на острове была получена пресса двухмесячной давности. Из неё обитатели Святой Елены узнали о поражении Наполеона при Ватерлоо, его отречении от престола и ссылке. Это крайне обострило интерес к поверженному императору. Три дня на набережной Джеймстауна, единственного городка на острове, собиралось почти всё его население, жаждавшее лицезреть Бони.
Высадка Наполеона на берег состоялась 17 октября в семь часов вечера. Император и его тюремщики специально выбрали это время: на острове была уже почти ночь. Тем не менее его обитатели были на месте своего дежурства. Наполеон шёл к отведённому ему жилищу между двумя лентами людей, теснившихся на дороге. Бетси Балькомб вспоминала об этом эпизоде в её тринадцать лет:
– Сгорая от нетерпеливого желания увидеть знаменитого пленника, мы[2] решили спуститься в долину, чтобы присутствовать при высадке. Уже почти совсем стемнело, когда мы добрались до порта: и почти в тот же момент от «Нортумберленда» отчалила шлюпка, и когда она подошла к причалу, мы увидели, как из неё вышел человек, который, как нам сказали, и был императором, но темнота не позволила нам рассмотреть его черты. Вместе с адмиралом и генералом Бертраном он прошёл между выстроенных в два ряда солдат, но так как он был закутан в плащ, я сумела разглядеть лишь блеснувшую на его груди бриллиантовую звезду.
Толпа собралась столь многочисленная, что сквозь неё едва можно было пройти, и, чтобы сдерживать её напор, пришлось вдоль всего пути следования кортежа, вплоть до города, расставить часовых с примкнутыми к ружьям штыками…
Наполеона и его свиту разместили в невзрачной таверне, именовавшейся «Портес-Хаус». Довольный концом корабельных мучений, император бросился на постель. И тут земные терзания: помещение кишело клопами, с улицы доносились крики и ругань пьяных матросов и мяуканье диких котов, спустившихся с гор. Сон пришёл уже на рассвете, и тут явился генерал Джордж Кокберн, назначенный лондонскими властителями губернатором острова.
Император начал одеваться. Эта задержка вывела Кокберна из равновесия, и он произнёс несколько грубых слов.
– Господин адмирал не слишком-то учтив, – заметил его «подопечный».
Этот блестящий офицер служил под началом Нельсона и стяжал известность, спалив в 1813 году Вашингтон (после чего и стал адмиралом). Суровый и высокомерный, он не питал ни малейшей симпатии к Бонапарту и его свите. Однако за время плавания от Плимута до Святой Елены изменил своё отношение к пленным, поддавшись влиянию Наполеона. Чтобы доставить ему удовольствие, он стал говорить сам и потребовал, чтобы прочие также говорили за столом по-французски. Он позволял императору сидеть во главе стола, вставал, когда тот выходил из-за стола, прогуливался вместе с ним по палубе. Но если долг не возбранял этих уступок, то он не допускал никаких послаблений, особенно после того, как 15 октября познакомился с инструкцией индийской компании:
