– У меня есть боров, да такой жирный, что жирнее его на свете ничего и нету! Он – жирнее самого жирного!

Воевода смеётся, аж за живот держится. Сказать хочет, да ничего сказать не может, только по земле катается, пальцем на богатого братца кажет да пуще прежнего заливается.

А как успокаивается, и бедного братца вопрошает:

– Ну, а ты что сказывать станешь? – а сам ему улыбается, в глаза заглядывает, мудрого слова ждёт-дожидается.

– Земля жирнее самого жирного на свете, – бедный братец ему сказывает, – оттого что она из ничего родит и растит разные плоды! – говорит, а сам до земли самой кланяется, земельку руками берёт да её целует.

Дивится воевода мудрому слову бедного братца да сам ответ держит:

– Кто тебе эдакое сказывал?

– Доченька – Семилетка! – держит ответ бедный брат пред воеводой да ему кланяется. А сам в глаза воеводе смотрит да ждёт от него милосердия к безмудрию старика.

А воевода мудрому слову дивится, да сам себе о мудром слове Семилетки мысль крутит… Да в смятении третью загадку загадывает:

– Ну, что же! Теперече отгадайте: что на свете милее самого милого?

А сам смекает: мудра его дочка, ой, мудра. Мала, но мудра. А сам светится. Радость не показывает, но бедного братца к себе располагает.

А бедный братец к непривычному настораживается. Сам себе мысль накручивает, что сейчас воевода чего-то худое супротив него замысливает: ведь не зря к себе так располагает, да что-то от него эдакого ждёт.

Братья крепко задумываются над последней загадкой воеводы, что в ответ на ум им ничего не приходит. Так и идут они домой, хоть горем не убитые, но и без радости. А бедный братец ещё и с настороженностью – чего от них с Семилеткой воевода хочет.

Приходит бедный брат домой и молвит Семилетке: так и так, мол, воевода от твоего ответа на загадку мысль себе накручивает. Третью загадку нам сказывает, а сам от тебя в ожидании! Чего-то ждёт! А что ждёт – не знаю?

– Что теперече делать? – спрашивает он дочку, да сам плечами жмёт, на месте топчется, да не смеет в дом войти.

А Семилетка Батюшку слушает да своё дело делает. А как он свой сказ закончил, ему молвит:

– Не тужи, Батюшка. Отведай пирога с капустой да запей молочком телушки – силушки наберись. Сходи в баньку: попарься, хворь свою убери да дурны мысли выпари. Помолись Спасу да спать ложись. Утро вечера мудренее.

Батюшка дочку слушает: ест пирогов с капустой, запивает парным молочком от любезной телушки да радуется такому кушанью. Да в баньке парится, банным духом забавляется, дурны мысли из себя выгоняет, омолаживается. После спасу молится да спать ложится.

Утром его Семилетка будит да молвит ему:

– Вставай, Батюшка! Пора идти к воеводе.

Батюшка виновато встаёт, молока с чёрным хлебом отведывает, да Спасу молится, чтоб воевода приплод у них оставил. А дочка тут Батюшке и молвит:

– Не тужи, Батюшка. Как воевода велит тебе ответ держать, сказывай ему: что милее самого милого на свете человеку сон. Во сне – всякое горе забывается!

На радостях таких Батюшка и не замечает, как в миг оказывается у палат воеводы. А тут к нему уже и богатый братец поспевает.

А воевода их уже на крыльце ждёт-дожидается, интерес свой высиживает. А как они к нему подходят, братцев и вопрошает:

– Ну, сказывайте: что на свете милее самого милого?

Богатый наперёд бедного к воеводе подбегает да криком ему сказывает:

– Моя жена! Жена милее самого милого на свете!! Она краше и милее самых прекрасных и милых на свете!!!

Воевода от такого ответа не удерживается: в голос смеётся да так, что за живот держится, да на месте топчется. Хохот воеводу с ног валит, что он на прясло опирается, чтобы не упасть, да прям с пряслом-то и сваливает. А как с Матушки-Земли подымается, так ответ бедному братцу держать велит:

– А ты что сказывать станешь?

Тут бедный братец воеводе до земли кланяется, в глаза ему смотрит да настороженно приговаривает:

– Сон на свете милее самого милого для человека. Во сне – всякое горе забывается!

Воевода дивится мудрому слову бедного братца и вопрошает его:

– Кто тебе этот сказ сказывает? Кто тебя этому надоумевает?

– Дочка – Семилетка, – ответ держит бедный братец. А сам на воеводу искоса поглядывает, да ждёт, что станет дале.

– Ну что ж, мужик, погодь меня, – говорит бедному братцу воевода, да сам направляется в свои палаты.

А немного погодя, выносит воевода из палат решето с яйцами и наказывает бедному:

– Теперече посмотрим: тверда ли дочь твоя, мудра ли? Как она ответ на три загадки держала – сама, иль кто помогал ей – познаем. Тогда и решим, чей приплод станет. А сейчас ступай да отнеси своей дочери это решето с яйцами, пусть она из них к завтрашнему – цыплят выпарит!

Берёт бедный братец дрожащими руками решето с дюжиной яиц да печальными глазами на воеводу смотрит. А тот ему в дорогу приговаривает:

– Посмотрим, посмотрим, кто мудрее – аль кто помогал – посмотрим.

Бедный братец на то тяжело вздыхает, и про себя мысль крутит: «Делать нечего, уже произошло. Зависть людская в пропасть загнала, а коль попал в неё – неси свою ношу, пока из ямы не выбрался». И с этой мыслью идёт он домой. А ноги его не идут, и из глаз слёзы сами катятся.

Так он не знамо, не гадано и доходит до дома. Плачет да Семилетке молвит: так, мол, и так. Воевода сказывал: «К утру принесть цыплят, да чтоб как мной сказано – сделано было».

– Ты, Батюшка, не тужи да крепись! Отведай супец. А опосля принеси соломы, помолись Спасу да спать ложись. Утро вечера мудренее! – ответ держит пред Батюшкой Семилетка, да поклоном и взмахом руки в дом приглашает.

На другой день Семилетка будит его со словами:

– Батюшка, Батюшка, вставай, пора к воеводе идти. Вот возьми немного зёрен проса, отнеси ему да сказывай, что цыплята вскоре станут готовы, да необходимо их накормить белояровым пшеном. Да накажи воеводе: так, мол, и так, пусть они это зерно посеют, да чтоб через полчаса пшено поспело, а как поспеет, чтоб в тотчас же пшено к ней прислали.

Изумляется батюшка своей дочке, а сам взбадривается, встаёт и бежит к воеводе.

А воевода его уже ждёт, дожидается: глазами вдоль дороги рыщет, волнуется, а прям на подходе его и вопрошает:

– Ну, что, принёс цыплят?

– Дочь сказывала, что через полчаса цыплята станут готовы. Да что их необходимо накормить белояровым пшеном. Так что послушайте её наказ: так, мол, и так, присылает она вам несколько зёрен пшена, чтобы вы их посеяли, да чтоб через полчаса уж было готово, чтоб можно было цыплят накормить.

– Бог с тобой, мужик. Да разве можно, чтоб зерно в полчаса выросло и созрело?

– Бог-то со мной, а разве можно, чтоб цыплята выпарились в одну ночь?

Нечего на то было ответить воеводе – перехитрила его Семилетка.

Тогда воевода мысль заводит другую: негоже ему в дураках ходить, необходимо её уличить. Берёт он пряжу, даёт её бедному братцу да наказывает:

– Пусть твоя дочь к завтрашнему дню соткёт полотно да сошьёт мне из него рубашку!

Мужик берёт пряжу, сам печалится. Тяжело вздыхает, да про себя молвит: «Делать нечего, а домой идти необходимо». Домой приходит и молвит об этом Семилетке. А она ему радостно в ответ:

– Не тужи, Батюшка, да крепись. Отведай хлебца с молоком, да наберись сил к завтрашнему. Помолись Спасу, да спать ложись! Утро вечера мудренее!

Бедный братец так и делает: молится, с хитринкой спать ложится и сладостно засыпает, себя вопрошая, что же его чудная дочурка на этот раз воеводе учудит.

На следующее утро его Семилетка будит со словами:

– Вставай, Батюшка, вставай! Пора к воеводе идти… Ступай к нему, отнеси льняного семени да сказывай, что рубаха ему готова, да нечем прострочить воротник. Так вот накажи ему: пусть они это семя посеют, и чтоб оно выросло, и чтоб через полчаса его ко мне прислали!

Батюшка дивится такому слову Семилетки, бежит к воеводе пуще прежнего, спешит передать наказ дочки.