Выражение злобы на его лице сменилось улыбчивой маской, голос зазвучал ровно, с деланной приветливостью, как если бы громкой перепалки, которую слышала Кики, никогда не бывало.

– Вы из школьной газеты? – Не дожидаясь ответа, он продолжил: – Заходите, пожалуйста!

– Кот… – промямлила Кики, продолжая глядеть в глубину коридора.

– Миссис Джанссен полагает, что у нас тут не музей, а зоопарк, – сказал мужчина, вводя Кики в кабинет и закрывая дверь. – Она вечно приносит на работу своих питомцев. Реставрационная мастерская превратилась в зверинец. Хотя этого зверя я, признаться, раньше здесь не видел… Вот сюда! Проходите и садитесь в это удобное кресло.

С европейской галантностью он взял её под локоть и подвел к креслу. Кики быстро оценила ситуацию. В реставрационной мастерской музея, где работает любительница животных, Рыжик будет в безопасности. «Возьми интервью, помалкивай о том, чей этот кот, а Рыжика заберешь на обратном пути», – мысленно сказала себе она.

Теперь Кики сосредоточила внимание на докторе ван Кайзере, который расположился в кресле напротив неё. Между ними стоял низкий круглый столик черного дерева, поверхность которого была инкрустирована перламутром. Обстановка кабинета поражала чрезмерной роскошью: толстый ковер на полу, тяжелые шторы, антикварная мебель, дневной свет, падающий через световой люк на потолке. По обеим сторонам от двери стояли высокие парные бронзовые вазы, а вдоль стен, обшитых панелями красного дерева, шли ряды полок с антикварными диковинками, которые производили впечатление редких и ценных вещиц.

– Елена Морган сегодня не совсем здорова, – объяснила Кики. У её собеседника была представительная внешность; с его лица не сходила теперь любезная улыбка, которая не вязалась с холодным блеском в его светлых глазах. – Поэтому меня прислали вместо неё. Меня зовут Кики Коллир.

– Рад с вами познакомиться, мисс Коллир, – сказал он, протягивая ей руку. Хотя его отполированные ногти давали основание предположить, что это человек изнеженный, Кики отметила, что рукопожатие у него крепкое. – Меня зовут Людвиг ван Кайзер. Я дам вам свою визитную карточку, чтобы вы смогли правильно написать мою фамилию, – продолжил он, вручая ей тисненую карточку цвета слоновой кости. – О чем же будет ваша статья?

Сообразив, что доктор ван Кайзер, по-видимому, куда лучше её знает, как берутся интервью, Кики почувствовала себя неловко. Её опыт интервьюера пока что ограничивался школой: она брала интервью у тренера по бейсболу, у школьной медсестры, у одной из уборщиц, и с ними она чувствовала себя легко и просто. Доктор ван Кайзер не принадлежал к этой категории людей, и, кроме того, этот человек, несмотря на свои любезные манеры, был ей чём-то неприятен. Её впечатление от него совпало с реакцией Рыжика, а Рыжик никогда не ошибался в людях.

– «Курьер» публикует серию статей о профессиях, – стала объяснять она, – чтобы дать учащимся более полное представление о возможностях получить работу по той или иной специальности. В вашем случае мы заглянем за кулисы мира искусства.

Доктор ван Кайзер откинулся на спинку кресла и устремил взор мимо неё в пространство, улыбаясь так, словно наслаждался шуткой, которую не поймут непосвященные.

– В нашей области возможности получить работу, разумеется, крайне ограничены, – начал он, высокомерно давая понять, что только немногим избранным вроде него дано достичь столь высокого положения. Далее он повел речь о том, каким требованиям должен отвечать музейный работник, и Кики принялась записывать: ученое звание доктора искусствоведения, стажировка в музее с признанной репутацией, многолетний опыт распознавания подлинной ценности произведений искусства, наконец неодолимая, страстная увлеченность древностями, которая оставляет мало времени для личной жизни.

«Подлинной ценности…» – повторила про себя Кики, неожиданно вспомнив одну газетную вырезку из подшивки, которую забросил ей сегодня утром Эндрю.

– Мне хотелось бы вернуться к вашему замечанию об умении отличать подлинные предметы искусства от подделок, – сказала она, прервав монолог хранителя музея. Кики понимала, что она отклоняется от заданной темы. Но теперь, когда она вспомнила о прочитанной статье, что-то в её содержании заинтересовало и насторожило её; к тому же и доктор ван Кайзер все больше действовал ей на нервы. Кики тщательно выбрала слова: – Недавно в газете появилась статья о том, что какой-то экспонатов Галльярдском музее оказался подделкой. Как же могло случиться подобное, если персонал музея обладает такой высокой квалификацией и если при оценке экспоната принимались меры предосторожности, о которых вы рассказывали?

Ослепительная улыбка её собеседника несколько поблекла.

– Да, – сказал он. – Одна ваза в греческом зале, приобретенная, по-моему, ещё до моего прихода в музей, оказалась поддельной. Это обнаружилось в моё отсутствие: я делал закупки для музея в Лондоне. К счастью, такое случается редко. К сожалению, пресса, даже школьная, – он холодно посмотрел на Кики, – любит раздувать сенсации. – Из этого его саркастического выпада Кики поняла, что она ненароком вторглась на запретную территорию.

Все ещё думая о той газетной вырезке, она нахмурилась и решила продолжить расспросы, несмотря на язвительные комментарии доктора ван Кайзера.

– В статье говорится, что подделка была обнаружена кем-то из работников музея. Кем работает этот человек? Доктор ван Кайзер помолчал. – По-моему, реставратором, – ответил он. – Будь я тогда здесь, та статья никогда бы не увидела свет. Это была грубая копия. Даже любителю ничего не стоило бы распознать в ней подделку! – Он махнул рукой, давая понять, что случай этот не заслуживает дальнейшего обсуждения, но в голове у Кики рождались все новые вопросы.

– Кто ещё из работников музея, помимо вас и реставратора, обладает достаточными познаниями, чтобы заметить подделку? – спросила она, вспомнив недавно услышанный ею спор.

– Галльярдский музей, мисс Коллир, – это маленький музей с отличной коллекцией. Я тут единственный знающий специалист. В штате музея нет ни помощника хранителя, ни официального оценщика. Когда возникает необходимость, мы приглашаем консультантов со стороны. Оценщик, производивший экспертизу той вазы, вычеркнут из списка апробированных агентов Галльярдского музея. Мы расходуем наши средства на приобретение предметов искусства, а не на оплату многочисленного персонала.

Кики положила блокнот на колени и упрямо задавала один вопрос за другим.

– Вы упоминали реставрационную мастерскую, или реставрационную лабораторию. Какой профессиональной подготовкой должны обладать её работники? Сколько человек в ней работает? Разве реставратор не должен тоже обладать большими познаниями в области искусства?

На лице хранителя музея появилось нетерпеливое выражение.

– Реставраторы нужны крупным музеям, которые обладают неограниченными финансовыми возможностями и постоянно меняют свои экспозиции. В нашей реставрационной мастерской в настоящее время работает одна-единственная малоквалифицированная служащая, которую наняли только потому, что за это из сострадания проголосовали некоторые члены попечительского совета, – в большинстве своем, кстати сказать, дилетанты, коллекционеры-любители. Я предлагал вообще закрыть здесь реставрационную мастерскую на том основании, что нам следует приобретать только хорошо сохранившиеся предметы старины. Однако моё предложение отклонили. – Он встал. – А теперь извините, я должен сделать несколько важных звонков. – Он улыбнулся такой же фальшивой официальной улыбкой, какой приветствовал Кики вначале, и ловко выпроводил её за дверь.

Кики минутку постояла в коридоре, размышляя. Она явно затронула больное место, иначе хранитель не стал бы так оправдываться. Её интуиция, которая, по словам Эндрю, вечно навлекала на неё неприятности, подсказывала ей, что в Галльярдском музее творятся странные вещи. Доктор ван Кайзер так и не ответил на её вопрос о том, какая профессиональная подготовка необходима реставратору. Та женщина, с которой он спорил, должно быть, и есть работник музея, обнаруживший подделку. Что он имел в виду, говоря «проголосовали из сострадания»? Из-за чего они спорили? Чему, интересно, «никто не поверит»?