Попасть во ВГИК оказалось на редкость просто и сложно одновременно. В первый год Валентина не поступила. На самом деле она и не думала поступать. Абсолютно уверенная, что преподаватели начнут ее переделывать в Гурченко, как только увидят перед собой необычайно одаренную девушку, она приехала в Москву к началу занятий, то есть к 1 сентября. И страшно удивилась, когда охранник не позволил ей зайти внутрь. Потом, правда, сжалился и подсказал с начала весны следить, когда начнутся прослушивания будущих актеров. И готовиться к ним.

Домой возвращаться – только позориться. Да и осмотреться показалось нелишним, знакомства среди звезд завести, поэтому Валентина, с подсказки того же охранника, устроилась работать в буфет столичного театра. Но сколько она ни высматривала, ни одного артиста, особенно звезды, не заметила.

Не выдержав, пожаловалась напарнице на неудачу.

– Так у них свой буфет. Вернее, столовая. Внутри. Ты, что ли, не видела за костюмерными, сбоку от малого зала, узкий коридорчик? Пройдешь его насквозь, и ты на месте.

Так Валентина узнала, что буквально в нескольких метрах от буфета для зрителей мимо протекает совсем другая жизнь.

В столовую приходили и рабочие сцены, и режиссеры. Некоторые забегали по два раза, кто-то брал еду на ужин.

Валентина проводила в столовой все свободное время. Сначала ее не замечали. Привыкнув, стали улыбаться, останавливались поболтать. И она продолжала сидеть часами с чашкой чая или кипятка, если на пакетик заварки не хватало денег.

Вскоре она поняла, что чаще других возле нее задерживается среднего возраста мужчина невнятной внешности. Она бы на него внимания не обратила, но однажды услышала, как перед ним лебезит актриса.

Валентина была девушкой сообразительной и догадалась, во-первых, выяснить, что это худрук театра, и во-вторых, просчитать выгоду от его ухаживаний.

В марте они с Андреем поженились, а в августе Валентина сообщила родителям, что она, как и планировала, поступила во ВГИК. О муже, его должности в театре и участии в поступлении она не то чтобы умолчала, просто забыла.

Учиться оказалось трудно. К заданному Гурченко эталону она не шла, скорее ползла по-пластунски. К тому, что студенты не умели правильно двигаться и говорить, преподаватели оказались готовы – тому и учили. От остальных студентов Валентина отличалась отсутствием насмотренности и начитанности, поскольку она никогда не смотрела серьезных фильмов, считая их скучными, а от открытой книги ее клонило в сон.

Так что в институте Валентине приходилось не только учиться наравне со всеми, но и догонять других. Не раз она думала сдаться и забрать документы, но продолжала учиться из чистого упрямства и по вредности характера. Тем более что преподаватели не выгоняли, терпели ее.

Муж помогать отказался. Его не прельщал удел Пигмалиона, да и его Галатее не хватало не только лоска. За богато одаренной внешностью жены Андрей не сразу разглядел непритязательность ее внутреннего мира. Заметив же, вместо того чтобы помочь и направить, отстранился во всем, кроме секса. И даже спать перебрался в другую комнату.

За окном снова раздался жесткий стук. Не обращая на него внимания, Валентина двинулась на кухню. Скучно осмотрев полку с чаем, вздохнула и полезла за штопором. От этого простого действия свет на кухне стал ярче, а жизнь интереснее. Налив треть стакана, она вернулась в комнату.

До диплома Валентина не доучилась, поскольку забеременела, хотя они с Андреем оба предохранялись. Она ходила на занятия до последнего и все же не успела: в день, когда однокурсники готовились к первой читке дипломного спектакля, скорая увезла ее в роддом.

Несмотря на то что роды прошли быстро, а новорожденный мальчик и мама чувствовали себя хорошо, Валентина не нашла в себе сил сразу выйти на сцену. Пришлось оформлять академ, а потом и вовсе забрать документы: в недрах театральной столовой Андрей обнаружил новую буфетчицу, мечтающую стать актрисой, и сообщил, что планирует привести ее домой.

Валентина выслушала новость и не заплакала – ее кумиру это вряд ли понравилось бы. Слезы Людмила Марковна проливала только в кадре – искусственные, считая, что по-настоящему горевать надо дома, когда никто не видит. На горевать времени не было.

Валентина вернулась на малую родину. Ребенка отнесла бабушке, а документы – в местный театральный вуз. Бабушка не слишком обрадовалась перспективе оказаться в няньках: ее жизнь без правнука была и интересной, и интенсивной. Тем не менее она согласилась присмотреть за «мальчишкой» на время дипломного спектакля.

Театральные преподаватели обрадовались еще меньше и оказались куда несговорчивее, чем бабуля. Скучно глянув на ее документы, сахарновежливый декан предложил Валентине восстановление с потерей года.

Выбора не было. Вспомнив, что она – актриса и наследница великой Гурченко, Валентина разыграла сцену радости, хотя в голове до шума в ушах билась тревога – как уговорить бабушку сидеть с правнуком дольше запланированного.

Согласие Валентина получила неожиданно легко. Правда, с условием найти отдельное жилье. Бабушка не хотела, чтобы ее критиковали за то, чем она кормит малыша, во что одевает и как с ним общается. Либо она делает все по-своему, либо готова вернуть «дитя прямщаз». Сказала и ухмыльнулась в удивленное лицо внучки. Дескать, какие наши годы, мы еще и не на такое способны.

Снова начав учиться, Валентина практически перестала видеть сына: она бесконечно что-то смотрела, читала, репетировала, а квартиру нашла на другом конце города. Но приезжать старалась всегда с подарками и оставалась поиграть с подрастающим ребенком, хотя, что скрывать, это оказалось ужасно скучно. В институте было куда интереснее: там назревал роман с художественным руководителем курса, о неприступности которого постоянно ходили слухи.

Валентина усмехнулась мыслям и сделала глоток. Вино оставило на языке приятную терпкость, похожую на воспоминания о том времени.

В последнем семестре роман таки приключился, поэтому никого не удивило, что Валентина получила роль Софьи Фамусовой в «Горе от ума» в дипломном спектакле. А после него – приглашение в труппу Драматического театра города.

Она переехала в центр, где у мастера был шикарный по местным меркам коттедж в два этажа. На первом гостиная, кабинет хозяина и кухня, на втором три комнаты. «Самое время забрать сына», – думала Валентина, с содроганием оттягивая момент, насколько возможно. Собравшись, поехала.

Сын устроил истерику. Она привыкла к его радостной улыбке при каждой встрече и не подозревала, что он может так долго и отвратительно визжать. «Не хочу уезжать с тетей! Не хочу на машину! Не хочу большую комнату! Хочууууууу… ки».

С огромным трудом Валентина разобрала, что он хочет жить у бабушки. Растерянно посмотрела на нее.

– Оставляй, – вздохнула та. – Только приезжай почаще, иначе забудет и проблем не оберешься. Валентина стремительно поднялась с колен и, поклявшись быть часто, позорно сбежала. Придушив легкое расстройство и жалость к себе в зародыше, она порадовалась свободе: можно погрузиться в искусство.

Погружение вышло не сразу. Пришлось переждать и перетерпеть пересуды, неприязнь, отсутствие даже небольших ролей из разряда «кушать подано» и каверзы старожилов.

Муж поддерживал, объяснял, наставлял, выводил в свет. Она покорно ходила, но после столичных приемов тихонько посмеивалась над усилиями местной знати казаться важной и респектабельной.

Мужу она во всем доверяла и рассказывала все-все, кроме одного: о сыне Валентина сказать не могла. Не боялась или волновалась, просто не могла. И навещала их с бабушкой крайне редко, одновременно боясь очередной истерики и не понимая, как объяснить мужу, откуда взялся подращенный мальчик. Через некоторое время одна за другой пошли роли, и Валентине стало не до ребенка или старушки. Она как-то не сомневалась – им живется замечательно.