У жены фараона было довольно широкое худощавое лицо с пологим лбом и прямым нежно очерченным носом. Большие продолговатые глаза прикрыты тяжелыми веками. Дуги бровей высоко изгибались. Полные, однако не выступающие губы; волевой, хотя вовсе не тяжелый, подбородок. Стройная шея, слегка плавно выгибаясь вперед, несла наклоненную голову. Умеренно смуглая кожа; черные брови и ресницы, темные глаза; невысокого, изящного сложения. Такой была самая известная женщина невообразимо далекого прошлого, фактически первая представительница прекрасного пола, чье имя отложилось в памяти веков и народов.
По своему происхождению Нефертити могла претендовать на почести и власть, но отнюдь не на такие, что выпадут ей впоследствии, не на царские. Подлинной властительницей Египта ее, подобно свекрови, но в большей степени сделает любовь к ней фараона – ее мужа. Царица Нефертити была близкой родственницей своего мужа, но не была его сестрой. Тем не менее родственные связи их несомненны – от внешнего сходства до существования кормилицы будущей жены фараона, которую звали Тэйе и величали «Кормилицею большою жены царевой великой Нефр-нефре-йот Нефр-эт – жива она вечно вековечно!» и «кормилицею большого, взрастившею божественную». Эта Тэйе была женой первейшего вельможи мужа Нефертити фараона Эхнатона Эйе, именовавшегося даже «отцом божьим», т. е. «отцом» божественного фараона, хотя бы только молочным – по супруге, вскормившей «божественную». В конце концов Эйе сам займет трон фараона. Так что положение кормилицы Нефертити и ее мужа-вельможи, с одной стороны, свидетельствуют о том, что жена фараона была в родстве с правящей династией и до брака (ибо подобный ранг кормилицы невозможен на ином уровне знатности), но, с другой, говорит и о том, что их самое предельное возвышение над общим уровнем знати проистекает из факта особого отношения фараона к жене, когда возвышались и награждались все близкие к ней (недаром таким почетом и любовью пользуется при фараоновом дворе сестра Нефертити и всеобщая любимица Бенре-мут).
Все это свидетельствует лишь об одном – особой, исключительной любви Эхнатона к жене, в которой он сам признается неоднократно. Так, основывая новую столицу государства, фараон произнес клятву верховному божеству о его новом городе, и клялся он своим отцом, богом и своею любовью к жене и детям, с которыми Эхнатон старался проводить как можно больше времени. Вплоть до того, что он берет с собой Нефертити, когда ездит обозревать заставы вокруг столицы или занимается награждением сановников. Не говоря уже о времени тихих семейных радостей, коих фараон предпочитал многому другому, что доселе считалось непременным времяпрепровождением-атрибутом верховной власти фараона. Даже в этом виден некий эпатаж господствующей общественной морали.
Вся история Египта не знала больше подобных взаимоотношений фараона и его супруги, с которой он был воистину неразлучен (практически наберется весьма малое количество изображений, где фараон предстает без супруги, для всех же остальных его предшественников и последователей подобное гордое одиночество – норма).
Особенно неправдоподобно такие чувства смотрелись на фоне предшествующих столетий истории Египта, Египта времен правления ХVIII династии. Основателем династии был фараон Яхмос I, ведущий победоносную, хоть и изнурительную войну с азиатским племенем чиксосов, которые к этому периоду уже сто пятьдесят лет порабощали завоеванный ими Северный Египет. Яхмос изгнал захватчиков из пределов родной страны, после чего сам перешел в наступление. Сын Яхмоса, его сын Аменхотеп I, Тутмос I и особенно Тутмос III более сотни лет вели беспрерывное наступление на всех нежелавших покориться их могуществу и раздвинули пределы государства с севера на юг более чем на три тысячи километров. Богатства лились в Египет нескончаемым потоком. Богатства фараонов не знали пределов – и царь Митании Душратта, ужас и проклятие всего Двуречья, писал фараону покорные и льстивые письма: «Пусть брат мой пришлет золото в очень большом количестве, без меры, и пусть он пришлет мне больше золота, нежели моему отцу, ибо в стране моего брата золото все равно, что пыль…»
Эхнатон и Нефертити. Древнеегипетское изображение
Это послание адресовано к фараону Аменхотепу III (1455–1419 г. до н. э.), отцу Эхнатона и тестю Нефертити, при котором Египет переживал апогей своего могущества. Фараон за годы своего долгого правления почти не прибегал к оружию, доказывая покоренным народам свое право на владение ими – это было видно и так. Так же, как и помнилось.
Но внешний блеск власти оборачивался нищетой и прозябанием подданных, которые именно в эти годы сложили знаменитое в веках восхваление небытия: «Смерть стоит сегодня передо мной, как выздоровление перед больным, как благовоние мирры, как сидение под парусом в ветренную погоду, как запах цветов лотоса… Смерти ждет моя душа, как воин ждет возвращения домой на военном корабле после многолетнего пребывания в плену». Согласимся, такие речетативы произносят не от хорошей жизни.
Однако воинственность фараонов и тяготы их подданных не пропали даром – из покоренного пришлыми кочевниками и несущего ярмо государства Египет превратился в крупнейшую державу Древнего мира, в фактическую первую мировую империю. Мировую, ибо владения фараонов занимали весьма и весьма весомое место в общем количестве обжитого древними народами пространства.
Как следствие подобного универсализма начала назревать религиозная реформа – ибо до сих пор религиозная система Египта представляла собой сложную иерархию локальных божеств, некоторые из них имели тяготение стать божествами общими, но тем не менее не разрывали и местной пуповины. Не говоря о том, что подобная иерархия божеств, большая часть которых, по сути, недалеко ушла от анималических тотемов, разобщала само царство Верхнего и Нижнего Египта, она была абсолютно непонятна завоеванным народам и вместо того, чтобы консолидировать их под скипетром фараона, она их отторгала. Кроме этого, стоит вспомнить, что наследственные правители отдельных областей Египта – номов – номархи, образовавшие сильные династии, были по традиции еще, как правило, и верховными жрецами местных божеств, что создавало большую потенциальную опасность оппозиции верховной власти фараона. О чем последние, естественно, могли задумываться. Особенно, возвеличивая какое-нибудь местное божество, они тем самым возвеличивали и знать, и жречество данного нома. Так произошло и в XVIII династии, когда расцвел культ бога Атона, центром поклонения которого были Фивы – столица владений фараона. Подобная ситуация подспудно предопределяла поиски религиозно-идеологических альтернатив светской власти, которая, хотя и выросла из власти жреческой, теперь периодически пыталась выйти из-под опеки и обрести полную самостоятельность. Одной из подобных попыток и стала религиозная реформа фараона Эхнатона, мужа царицы Нефертити.
Религиозная по форме, эта реформа была по содержанию и весьма светской, ибо должна была внедрить культ единого общегосударственного божества, замыкающегося фактически прямо на фараона, который своей волей сотворял из небытия жречество нового бога, покорное светской власти и не имеющее корней в традиционном жреческом корпусе. Ибо отрицать роль касты жрецов было невозможно – они были первым и становым хребтом государства, оно было их творением, и, естественно, они не признавали подобных новшеств, подрывающих и искореняющих их доселе незыблемое могущество. Религиозная же форма реформы Эхнатона объясняется еще проще – тысячелетия и тысячелетия религия была господствующей формой идеологии, в которой сливались нравственные, эстетические, политические представления, в символах которой формировались начала идей философских. Игнорировать данное положение дел не было позволено ни тогда, ни многие века спустя. Муж Нефертити, учитывая ряд аспектов подобного массового сознания, в ходе своей реформы забыл об иных аспектах этого явления, а именно о его консерватизме, и проиграл, т. к. был глубоко уверен в преобразующей и созидающей силе – близкой к абсолюту – верховной власти, вкладывая в это понятие уже чисто мистический смысл и игнорируя реальное положение дел, при котором носители власти, по сути, являются лишь выразителями четких или подспудных идей большинства, которое и делегирует эту власть правителям. Явное противопоставление и противостояние ценностных установок верхов и низов возможно лишь на какой-то весьма ограниченный срок, затем глубинные интересы побеждают.
