Люди пили воду из этих ручьев, использовали их для полива садов и строили проточные фонтаны[47]. Проснувшись, Осман рассказал свой сон шейху. Тот ответил: «Осман, сын мой! Власть была дарована тебе и твоим потомкам» и отдал свою дочь Малхун в жены Осману.
В этом сне будущий успех Османа был предсказан суфийским шейхом, с семьей которого ему предстояло породниться. В дополнение к исламским суфийским атрибутам его сон содержит монгольские шаманские природные элементы: горы, тенистые деревья и текущие ручьи[48]. Бог якобы благоволил османам, о чем свидетельствует толкование сна Османа святым человеком. Но эта мечта не принадлежала скотоводу XIII в., а отражала перспективу оседлого общества бывших кочевников-земледельцев XV в. Сочиненный более поздним хронистом Ашык Паша заде (ум. 1484 г.), сон предсказал переход османов от кочевничества к оседлой империи после Османа[49].
«Священная война» и обращение в ислам
Османские хронисты XV в. вспоминали свои и предшествующие столетия как эпоху «священной войны» между христианами и мусульманами. Старейшее из дошедших до нас повествований об Османской династии, «История королей Османской династии и их борьбы с неверными», датируемая началом XV в., изображает ранних османских правителей как гази (святых воинов, моджахедов), сражающихся с неверными[50]. Авторское видение династии ясно: в отличие от монголов, угнетавших людей, Османская империя лишь вела газават (священную войну, джихад) против неверных[51]. Чувство справедливости автора оправдывает геноцид: османы и их воины уничтожали всех до единого вражеских мужчин и мальчиков и порабощали всех женщин и девочек.
Поучителен отрывок из этой первой хроники, посвященной османам. Сельджукский султан послал несколько человек на запад «убить [христианина] неверного». Но поскольку монголы нападали на сельджукские владения на востоке, султан отступил в Конью, оставив Эртугрула продолжать битву с христианами[52]. Когда Эртугрул скончался в середине или конце XIII в., его сын Осман продолжал, как и прежде, воевать против неверных[53], послав своих солдат во все стороны. Воин гази, владеющий мечом, упоминается как «инструмент истинной религии [ислама]», который служит Богу, «очищая эту землю от грязи многобожия [христианства]».
В то время как «газават» обозначал священную войну против неверных-христиан, а «гази» означало «святой воин», та же самая «История королей Османской династии и их борьбы с неверными» рисовала гораздо более сложный мир, чем просто разделенный расколом на христиан и мусульман.
Газават также использовался для описания войны против тех самых туркменских мусульманских князей, которые обычно называли себя гази, сражающимися с неверными во имя Бога[54]. Гази сражался против гази, тюркский мусульманин убивал тюркского мусульманина. Любой, кто оказался на постоянно расширявшемся пути Османа на запад в северо-западной Анатолии – независимо от религии или этнического происхождения – был не на той стороне и заслуживал карательного похода. Осман часто воевал против некоторых из других почти двух десятков туркменских мусульманских княжеств в Анатолии – особенно против гермиян, базировавшихся в Кютахье, примерно в ста километрах к югу от Сёгюта, – и против византийцев. Кроме того, он сражался с татарами и турко-монголами, которые тогда, вероятно, были буддистами.
В то же время, отношения Османа с греческим воителем и другом по имени Безбородый Михаил, местным князем или правителем, были лучше, чем с туркменом-мусульманином из гермиян и даже с членами его собственной семьи. Осман пустил стрелу в своего дядю Дюндара, убив родственника, которого некоторые хотели сделать лидером, когда Эртугрул скончался[55]. Безбородый Михаил, описанный османским хронистом как «очень близкий друг» Османа, оставался христианином, сражаясь вместе с Османом в течение полутора десятилетий, прежде чем принять ислам в 1304 г.[56]
В течение этого времени, куда бы Осман ни отправлялся, его всегда сопровождал Безбородый Михаил. Большинство слуг Османа также были христианами.
В случае с Безбородым Михаилом термин «гази» обозначал воина, сражавшегося на границе на стороне Османа – куда входили как единоверцы, так и представители других религий, – против конкретного врага, который мог принадлежать к другой религии, но чаще всего был единоверцем[57]. Византийские пограничные войска были очень похожи на своих туркменских коллег, и тоже вступали в союз с мусульманами и воевали против них. Таким образом, в газавате не было священной войны – за исключением тех случаев, когда она была. И гази не были святыми воинами – за исключением тех случаев, когда они ими были. Только более поздние хронисты представили их бесспорно святыми мусульманскими воинами, сражавшимися против христиан на Божьем пути.
В XIV и XV вв. христиане, в том числе турки-христиане, также служили, не переходя в ислам, на важных административных и военных должностях в качестве воинов, кавалеристов, землевладельцев, вспомогательных служб и сил безопасности деревень[58]. Во многих местах христиане составляли большинство в османских военных подразделениях.
В ту раннюю эпоху имели значение способности и преданность, а не религия. Группа гази Османа хорошо иллюстрирует бессмертные строки Уильяма Шекспира из пьесы «Генрих V»: «О нас, о горсточке счастливцев, братьев. / Тот, кто сегодня кровь со мной прольет, / Мне станет братом»[59]. Первые османы были связанными узами личной преданности воинами-мигрантами, которые совершали набеги на соседние общины. Со временем те, кто возглавлял и боролся за эту все более оседлую конфедерацию, должны были стать мусульманами, и первостепенной ценностью этого конгломерата стал бы ислам. Именно по этой причине хроники, написанные 100–200 лет спустя, ретроспективно подчеркивают, что они были святыми воинами ислама.
Осман обрел легитимность путем завоевания, через газават.
В самых ранних рассказах об османах, включая первые хроники, составленные в конце XV в. и начале XVI в., Осман завоевывал христианские замки и территории, предавал всех мужчин и мальчиков мечу и обращался с женщинами и девочками как с пленницами. Он отдал их дома иммигрировавшим туркоманам и приказал превратить их церкви в мечети.
Его правление было основано на монгольском и суннитском исламском прецеденте. Монголы продемонстрировали, что сильный всегда прав, и что политическая легитимность в обществе с мусульманским большинством проистекает только из силы. Это не следовало из религиозных принципов, таких как преемственность. Она была шиитской интерпретацией, признававшей лидером только потомков Али. Напротив, начиная с монголов, любой правитель общества с мусульманским большинством мог требовать подчинения подданных просто потому, что он находился у власти, даже если эта власть была получена силой. Осман стал лидером не потому, что принадлежал к королевскому роду или был потомком Мухаммеда. Наиболее достоверно то, что его легитимность основывалась на завоевании.
Осман и его отряд конных лучников совершили набег, чтобы захватить пленников и добычу: «Некоторые брали золото и серебро, некоторые – лошадей; некоторые брали девушек по своему выбору»[60]. Осман раздавал трофеи – добычу, пленных женщин и детей, деревни и поместья – своим гази, привлекая к себе все больше воинов. У него и его сторонников не было навыков завоевания крупных византийских крепостей, таких как Изник и Бурса (последняя находилась в 120 километрах к западу от Сегюта). Осман и его люди завоевали небольшие византийские замки в радиусе 80 километров к западу или северо-западу, включая Инегёль, чей греческий правитель преследовал Османа во время его сезонной миграции на летние и зимние пастбища[61].
