Тому было несколько простых причин. Гоголь был гений, и он сразу понял, что: а) малороссийская тема будет интересна (на редкое всегда спрос), б) писать надо только на литературном русском языке. Гребенка решил быть аутентичным полностью и писал то на русском языке, то на малороссийском наречии. Ну и все-таки – идти по тем тропинкам, где прошел Николай Гоголь, было непродуктивно.

Повторимся – Гоголь был гений и умел собрать со своего скромного малороссийского огорода все подчистую. Да еще и разбил в поле русской литературы маленький цветник малороссийского духа, разбросав по своим бессмертным произведениям малороссийские и польские фамилии, словечки, поговорки, бестрепетно привнеся их в русскоязычную культуру. Такой своего рода имперский подход.

Успех Гребенки был куда скромнее, он был регионален в великой русской литературе. Согретый лучами пушкинской славы (Александр Сергеевич напечатал две басни из гребенковских «Присказок» в своем «Современнике»), однокашник Гоголя не нашел ничего лучше, чем переложить на малороссийский (украинским в современном понимании его трудно назвать) пушкинскую «Полтаву». Говорили, в детстве он очень любил «Энеиду» – пародию еще одного полтавчанина, Ивана Котляревского, писанную малороссийским наречием. Как говорил герой фильма «Покровские ворота»: «Одни завоевывают кубки, другие гравируют на них имена победителей».

Как бы там ни было, при жизни Гребенка-Грэбинка пользовался заслуженным успехом, его дарование, пусть и не столь могучее, как у Гоголя, имело все шансы доставить ему место в пантеоне русских писателей. Но чахотка унесла его в могилу почти в возрасте поэтов – в 36. И единственный опус, который мог ему вышеупомянутое место обеспечить, прогремел через десятки лет после кончины бедного нашего литератора.

Но как же поэтически звучит история создания стихотворения. В 1843 году Гребенка в компании с Тарасом Шевченко приехал в имение к отставному военному Василию Растенбергу. Там он познакомился с дочерью оного, Марией. Ее образ так впечатлил 32‑летнего литератора, а малороссийские ночи так способствуют поэтическому творчеству… За ночь было написано стихотворение «Черные очи». Вскоре оно было напечатано. Мария, надо полагать, была извещена, кому оно адресовано, и оценила пыл Гребенки по достоинству: через год она стала его женой. Жили счастливо, но, увы, недолго. Опасен питерский климат для русских писателей.

Кто только не пел этот романс! Федор Шаляпин дописал к первоначальным трем строфам несколько своих и посвятил его своей жене-итальянке, романс исполняли Изабелла Юрьева и Вадим Козин, Владимир Высоцкий, Жан Татлян и Иосиф Кобзон. Его любили переделывать под себя американские джазисты, и даже Луи Армстронг сделал из него, страшно сказать, нечто свое. Романс оказался на удивление гибким и пластичным. Он подходил под все голоса и под многие музыкальные размеры. За 135 лет жизни романс неоднократно дополняли новыми текстами и переделывали. В общем, назвать его хитом всех времен и народов не будет слишком уж большим преувеличением.

Особую роль сыграла «народность» романса. Цыгане до сих пор считают «Очи черные» своим национальным достоянием. Долгое время никто не знал имени автора стихотворения, а еще дольше неизвестно было имя композитора. Так и писали иной раз на старых пластинках – «музыка народная». Или – «автор неизвестен». Теперь-то мы знаем, что музыку написал немецкий композитор Флорин Герман. У него это был вальс «Hommage valse». Его и по сей день можно услышать в отдельном от романса исполнении. Кстати, еще одна необычность знаменитого романса состоит в том, что неизвестно – кто же конкретно положил слова Грэбинки на музыку Германа.

Первоначальная мелодия несколько отличалась, была богаче того, что с ней сделали, привязав к романсу. Зато «цыганский романс» стал невероятно популярен не только у людей «высокой культуры», но и в широких, как говорится, массах. Этот момент хорошо обыгран в известной комедии Владимира Меньшова «Ширли-мырли». Там есть эпизод, где симфоническое произведение, ломая строй и теряя ноты, перепрыгивает в искусно аранжированные под оркестр «Очи черные», которые стоя подхватывает зал с оперным певцом Александром Ворошило во главе.

Традиция и время сделали из скромного, простенького любовного стихотворения мощную фигуру русской культуры. Причем фигуру уникальную – она и представительские функции несет, и для всеобщего пользования годится, на каждый день. Что судьба этого песенного монстра должна говорить нам? То, что в любой момент из глубин русского чернозема Малороссии может явиться нечто подобное, уж больно хорошо родит.

Что прицепом к русскому легко идет немецкое, мы вообще хорошо перевариваем ценности других культур. Что нет преград – ни сословных, ни имущественных, ни языковых, никаких вообще – для рождения шедевра. Особенно в такой интересной земле, как русская – от Карпатских гор до острова Шикотан, от студеного Белого моря до Каспия и Крыма. Здесь возможно все.

– Как, однако, сплетено все причудливо, прихотливо в восточном славянском племени, – сказал Панас. – Спасибо, история «Очей» меня потрясла. Я бы даже сказал – перепахала всего.

Но вот вам целая сага на эту тему. Надо ее назвать как-нибудь возвышенно и строго. Например, так:

22 ноября 1801 года, посреди дикой степи, в заводском поселке, приткнувшемся к Северскому Донцу при впадении в оный реки Лугань, встречающейся здесь же с еще одной степной речкой, Ольховой, родился человек, которому была суждена удивительная, богатая на события и свершения судьба.

Речь идет конечно же о создателе «Толкового словаря живого великорусского языка» Владимире Ивановиче Дале.

Свои произведения он подписывал «Казак Луганский». Хотя его отец, заводской лекарь, был натуральный датчанин Йоханн Кристиан Даль, известный в своем отечестве книгочеем и знатоком языков и оттого приглашенный в Зимний дворец библиотекарем. Обладатель фамилии, столь же распространенной на Ютландском полуострове и в Норвегии, как в России, скажем, Иванов, отец Владимира Даля был тем, кого на Руси издревле называли «служилыми немцами».

Волею случая он, врач по образованию, познакомился с британским инженером Чарльзом Гаскойном, которого, кстати, в России тоже «онемечили», называя привычно Карлом. Гаскойн в то время заведовал старой балтийской флотской литейной – Олонецким заводом.

4 октября 1800 года на Луганском литейном заводе была запущена доменная печь, на которой впервые в России чугун был выплавлен с использованием кокса. Завод был создан по указу императрицы Екатерины II трудами знаменитого шотландского инженера и бизнесмена Чарльза Гаскойна. Так было положено начало тяжелой промышленности Донбасса и всей Новороссии.

В 90‑х годах XVIII века он исследовал залежи угля и руд в долине между Луганью и Северским Донцом и был направлен туда Екатериной Великой ставить литейный завод. Даль-старший потянулся за покровителем – работать на строящемся заводе лекарем.

В том далеком 1795 году (который лучше всего считать датой основания Луганска) бескрайняя степь лишь изредка перемежалась крохотными сельцами потомков, бежавших от лютых казней польских малороссов Правобережной Украины, станицами донских казаков и сербских, хорватских да молдавских переселенцев. Все эти люди «русского фронтира» с полным основанием могли звать себя казаками.

Удивительно ли, что такое литературное имя выбрал себе и родившийся на новом месте у датского лекаря сын Владимир. Вчерашний подданный полубезумного датского короля Кристиана VII, перейдя в российское подданство, принял новую родину всем сердцем.

Йоханн Даль хорошо помнил обиды, чинимые датчанам фаворитом всесильной королевы Матильды Йоханном Страунзе, публично оскорблявшим датский язык, насильно внедряя в жизнь королевства немецкий. Россия стала для заводского врача «tabula rasa» – чистой доской для новой жизни.