Литмир - Электронная Библиотека

– Так не идти в колхоз?

– Еще того лучше, – живо подхватил Артамонов. – Финагент с председателем сельсовета налогами удавят, как висельника. И чего тебя, Степан, на старое тянет? Обосновался бы в городе и Варьку бы туда забрал. Витька мой, сынок, там уже, при заводе.

– В городе не сытней, пробовал.

– Тоже верно. Витька когда приходит – голодный как стая волков. Слава Богу и советской власти, голодаем девятый год. А все ж у пролетария нынче больше прав, чем у мужика. Про колхозников и не говорю – крепостная скотина для нужд партии. Ты вон лошадь завел, извозом кормишься, тебе пока еще можно. Мне тоже, как я единоличник при колхозной жене. Ну а в колхоз пойдешь – будь любезен лошадку в общественное владение сдать, а сам на козе ездить или на курях… А Варвару ты не торопи. Дай ей срок. Она девка хорошая. Слова поперек не скажет, работящая, в церковь по воскресеньям бегает.

– По воскресеньям? – переспросил Зимин.

– У нас в церкви, считай, антисоветский календарь, семидневный, против советской шестидневки. А то еще раньше пятидневка была. Я так разумею: советская власть – это задуривание головы плюс барщина. Оттого и в церковники теперь подался. В приходском совете состою, член двадцатки.

Сверху стукнула рама оконной створки.

– А мамка говорит, ты пятнадцать лет в церковь не ходил, батя.

Оба задрали головы. Из окна высовывался младший сын Андрея Кузьмича, пятиклассник Васька, только что прибежавший из школы.

– А ну цыц, мелюзга! – осерчал на него отец. Зимину пожаловался: – Свой Павлик Морозов в доме растет. Рад на отца доносить. Не ходил, значит, не нужно было! Не чувствовал политического момента. Теперь чувствую. Церковь сейчас по новой Конституции равноправная, может своих кандидатов на выборы выдвигать. Я в Церковь теперь как в партию записался…

– Нам с Лидкой из-за твоего церковничества в школе попадает, – обиженно сказал сын. – Сергей Петрович говорит, что из-за этого мы отсталые. Ребята смеются.

– Учись лучше, не будешь отсталым.

Андрей Кузьмич привстал, вслушиваясь. От соседнего двора доносились заполошные крики. «Что за оказия?!» – Артамонов отложил лопату и зашагал к воротам, открыл калитку. Мимо по улице бежала, переваливаясь по-утиному, старуха в черном траурном платке.

– Воскресил!.. Мертвую из гроба поднял!..

– Ты чего голосишь, Поликарповна? Кто поднял, куда?

– Покойницу Дерябину с того света вернул! Отец-то наш, отец Алексей, чудотворец, мертвых воскрешает… Ох, побегу. Муж ейный в школе, ничего не знает…

Андрей Кузьмич с силой потер в затылке, потом поднял указательный палец кверху и с философским видом отсыпал подошедшему Зимину от своей образованности:

– Научный курьез! Парадоксальное явление. Пойду посмотрю, не рехнулась ли Поликарповна. А ежели впрямь воскрешение мертвых?.. Идешь, Степан?

Зимин смотреть на явление не пожелал.

– Моих из земли не подымет, – бессильно махнул он рукой и зашагал по улице в другую сторону.

В родные края после раскулачивания и шести лет безвестного отсутствия Зимин вернулся другим, непохожим на себя прежнего. Увозили его из села с женой и пятью детьми, старшему было десять, младшему год. Акмолинские пески забрали у Зимина всех, одного за другим. После того и поселилась на его лице мертвая стынь, а в глазах – черная пустынная угрюмь.

2

Внештатным сотрудником «Муромского рабочего» Николай Морозов числился всего полгода и заглядывал в редакцию пару раз в месяц. Обычно картина, которую он наблюдал в семь часов вечера буднего дня, являла собой беспрерывную беготню редакторов, корректоров, курьеров, носящихся с ворохом оттисков из типографии и обратно. Но в этот раз коридоры были безлюдны. Только стрекот пишущей машинки где-то за дверью разгонял тишину.

Объявление о строгой явке на собрание членов партийной организации останавливало, точно милиционер в засаде, всякого входящего в редакцию. Заодно открывало причину мертвого штиля: все ответственные работники газеты в обязательном порядке были членами партии. Морозов понял, что вечер пропал – потерять придется часа два или даже три. В туберкулезном диспансере с партийным вопросом было намного проще: на работу туда шли только беспартийные, включая главного врача больницы.

Он направился к приемной главного редактора Кочетова. Белобрысая секретарша главреда тоже отсутствовала, зато на стене висел плакат со строгой комсомолкой, которого прежде не было: «Товарищ, будь бдителен! Помни: опечатки – это вражеские диверсии».

Дверь в кабинет Кочетова была приоткрыта. Морозов осторожно расширил щель и просунул голову.

– …В нашей парторганизации еще есть люди, которые считают, что никакой классовой борьбы в СССР нет, – вещал, заглядывая в бумажку, секретарь парткома газеты. – Даже четкие разъяснения товарища Сталина на мартовском Пленуме их не убеждают. Между тем Иосиф Виссарионович учит, что чем больше у нас успехов в построении социализма, тем больше обостряется классовая борьба. С ростом мощи Советского Союза усиливается сопротивление остатков отмирающих, враждебных нам классов. Все эти замаскировавшиеся белогвардейцы, бывшие люди, эсеры, меньшевики, попы и кулаки сейчас мобилизуются, зашевелятся, будут переходить от одних форм наскоков на советский строй к другим, более изощренным и вредительским. Они будут привлекать на свою сторону отсталые слои населения и даже нестойких, колеблющихся членов коммунистической партии. Нет такой пакости и подлости, которую бы они не совершили. Это надо иметь в виду, товарищи!

Подглядывать, как чистят свои ряды члены партии, отыскивая оппозицию, контрреволюцию, правые и левые политические уклоны, Морозов не хотел. Ему лишь нужно было показаться на глаза Кочетову, сообщить о своем присутствии.

– Однако на днях с опровержением этого тезиса в нашей редакции выступил заведующий сектором пропаганды Савельев. Он заявил, что надо опираться не на учение Ленина – Сталина, а на, так сказать, живую действительность. Это наглое заявление показывает, товарищи, что в лице Савельева мы имеем дело с представителем правотроцкистского охвостья. Мы должны сделать большевистские выводы и принять немедленные меры. Я предлагаю безо всякого гнилого либерализма голосовать исключение оппортуниста Савельева из партии… В чем дело, товарищ? – Секретарь парткома сурово воззрился на постороннего в дверях. – Кто вам позволил войти?

– Морозов, уйди, – энергично замахал на него Кочетов.

Секретарша-стенографистка грудью вытолкала Николая в приемную и мимикой показала, чтобы ждал там.

Лишь через полтора часа из кабинета гурьбой посыпали партийные сотрудники газеты. Последним показался пропагандист Савельев. Он прижимал руку под пиджаком к сердцу, широкий лоб с залысинами был в испарине, очки сползли на кончик носа. «Исключили бедолагу», – догадался Морозов.

В кабинете Кочетова плотный, спертый воздух был насыщен табачным дымом.

– Садись, Морозов.

Главный редактор ушел к окну и дернул шпингалет форточки, втянул ноздрями струю сырого апрельского воздуха. Вернулся в кресло, выбил из пачки «Беломорканала» последнюю папиросу, закурил.

– Ты, Морозов, где учишься?

– В горьковском Коммунистическом институте журналистики имени газеты «Правда», – отрапортовал тот. – Заочное отделение.

– Значит, все-таки в Коммунистическом. А не в богословском или в семинарии.

– Ну зачем вы так, Валентин Михайлович. – Без лишних слов Морозов понял, куда клонит главред. – Я считаю, тема перспективная…

– Тебе кто подкинул эту тему, Морозов? – жестко перебил Кочетов. – С церковниками снюхался? В Бога решил удариться? Ты соображаешь, что идешь поперек повестки партии и правительства?

– Никто мне эту тему не подкидывал, я сам на нее вышел, – проигнорировал запугивание Николай. – По новой сталинской Конституции церковники имеют такие же права, как и все…

– Это беззастенчивое извращение смысла Конституции, запомни, Морозов! Попы сейчас пытаются совершенно превратно толковать населению смысл 124‑й статьи. Внушают своей пастве, что советская власть, провозгласив свободу совести и вернув попам избирательные права, якобы примирилась с религией, признала поповскую деятельность полезной. И прочую чушь. Ты попался на их удочку, Морозов. Кто тебе этот поп… как его там… – Кочетов заглянул в отпечатанные на машинке листы с подчеркнутыми фразами. – Аристархов, поп кладбищенской церкви в Карабанове. Он тебе родня, приятель или сообщник по антисоветской деятельности?

5
{"b":"910062","o":1}