Закрыв за собой двери спальни, Диана примерилась к бите – тяжелая палка со свистом вспарывала воздух и была грозным оружием даже в ее слабых руках. Если обмотать ее полотенцем, свиста не будет и удар будет не слышен. При этой мысли Диана сглотнула подступившую тошноту и поставила биту обратно в шкаф.

В конце концов, она может и не убить его, а только ранить, оглушить, покалечить. Вон какие они – крепкие. И вообще, пока об этом лучше не задумываться. Если она оглушит часового, то можно будет забрать пистолет. Штуку для нее малопонятную, только в кино виденную. Она плохо понимала разницу между револьверами и пистолетами и один раз в жизни стреляла из мелкокалиберного ружья. Если к ней в руки и попадет пистолет, то толку от него будет мало. В кино так лихо передергивают затворы – это она себе представляла. Надо потянуть за пистолет сверху, он щелкнет, и тогда надо жать на курок. Или нет, там надо еще что-то нажать или повернуть, какая-то кнопка, чтобы пистолет не выстрелил случайно. А где эта кнопка? Придется искать. Попасть она не попадет, а вот шума будет много. Хоть страху на них нагонит. М-да… Она не Джеймс Бонд, к сожалению.

Покончив с уборкой, Диана спустилась вниз и прошла в кухню, стараясь не смотреть на Лукьяненко и его головорезов.

Двое смотрели телевизор, Лелек занял пост в прихожей, а сам шеф читал книгу, которую достал из книжного шкафа. Мирный семейный вечер у камелька. Диана на скорую руку приготовила детям омлет, разлила по чашкам томатный сок, нарезала молочной колбасы. На десерт из холодильника достала по тетрапаковской упаковке вишневого сока и печенье.

Ей самой есть вовсе не хотелось, более того, сама мысль о еде вызывала тошноту, и желудок судорожно сжимался. Может быть, от дневного удара в живот. А может быть, от волнения, точно она не знала.

Несколько раз звонил телефон, но Лукьяненко трубку не поднимал, и звонки умолкали.

Один из охранников включил на щите внешнее освещение, и вокруг дома, на подъездной дорожке и на лужайке зажглись круглые шары фонарей, очертив границу непроглядной лесной темени мягким желтовато-белым светом.

Дети поели, и Диана снесла посуду вниз в кухню, навела порядок. Сделала бутерброды, чай и без слов отнесла их в гостиную. Лукьяненко проводил ее насмешливым, одобрительным взглядом, и у Дианы внутри все задрожало от бешенства. Дети возились с игрушками, на экране включенного телевизора разыгрывалось очередное воскресное шоу.

Диана посидела на диване, бездумно глядя на экран, достала из сумочки ключи от «Астры», переложила их в нагрудный карман ветровки и снова уселась перед телевизором, подобрав ноги.

Главное – не забыть дать Дашке перед сном таблетку транквилизатора. Укладывая сына, тихонько с ним поговорить. Он смелый мальчик, он все поймет и сделает, как надо. На секунду у Дианы мелькнула мысль бежать с детьми до плотины, но она тут же отмела ее в сторону.

Дети пойдут одни, она даст им время удалиться на нужное расстояние и поднимет шум, уводя погоню за собой. Пока они будут ловить ее, Даша и Марик будут уже далеко, Лукьяненко и в голову не придет, что десятилетний мальчик и четырехлетняя кроха ночью переплыли реку и в кромешной мгле бредут по лесу, к плотине. Вначале они будут ловить ее, потом, если поймают, искать детей на этом берегу – это будет трудно ночью, а утром – уже поздно. Надо, чтобы Марик взял с собой арбалет, на всякий случай, если эта четверка окажется сообразительней, чем она предполагает.

Диана опять спустилась вниз и попросила у Лукьяненко разрешения спуститься в подвальное помещение, к холодильнику.

Он кивнул, но один из охранников пошел с ней и сверлил взглядом спину, пока она доставала продукты. Зайдя в кладовку, где они хранили старые коробки от игр и аппаратуры, она сразу же нашла коробку от арбалета. Три коротких тяжелых стрелы лежали в ней, и Диана благословила Костину педантичность и любовь к порядку. Она положила стрелы на дно небольшой коробки, закрыла сверху двумя упаковками йогуртов и другой снедью, а потом под бдительным оком зомби поднялась в кухню.

Разложив все по полкам в холодильнике, она, пользуясь безнадзорностью, прикрепила стрелы пластырем на голень под джинсами и поднялась наверх. В спальне Диана отыскала кусок целлофана и, замотав в него «Филипс» со свежими батарейками, запечатала пакет пластырем, прихваченным на кухне. Теперь в фонарик вода не попадет, и Марк сможет им пользоваться на ночной тропинке.

Самое сложное – переправить детей на ту сторону реки. Дашка будет заторможена или вообще будет спать, а он должен проплыть почти тридцать метров. Большой риск. «Значит, поплыву и я, – решила Диана, – правда, пловец из меня, как из топора, я и днем через эту речку переплывать боюсь, но как-нибудь доберемся. Эврика!»

Диана бросилась к шкафу и достала с верхней полки, из самого угла, маленький круг для плавания и детский надувной жилетик. Дашка училась в нем плавать на море в прошлом году и несколько раз купалась здесь. Как хорошо, что она вспомнила об этом. Они доплывут, буксируя девочку и пакет с одеждой. Потом Диана вернется обратно, оденется и, выждав время, угонит собственную машину с как можно большим шумом. Отличная мысль – порезать им шины! Может быть, она улизнет, если удача будет на ее стороне. Но только если удача будет на ее стороне.

И Костя, и Диана понимали, что быть молодыми, здоровыми и бедными лучше, чем старыми, больными и богатыми. Но понимание этой сложной жизненной сентенции не закрывало дыры в семейном бюджете. Если бы не Костина специфическая работа, им было бы совсем тяжело.

Диана дипломировалась с небольшим животиком, который тщательно скрывала. Она плохо переносила первые месяцы беременности и, по общему мнению, за короткий срок показала все дурное, что есть в характере, на пять лет вперед.

Ее постоянно тошнило, кружилась голова, донимали запахи. Каждое утро она с ужасом искала на теле пигментные пятна и осматривала зубы. Костя относился к ней прекрасно – она принимала это разумом, но все равно настрадался он от ее вспышек в полной мере.

Она стала ревнива, хотя ее положение не мешало им заниматься любовью с небольшими предосторожностями, и все время терзала себя мыслями о том, что он может изменить ей теперь, когда она стала некрасивой и толстой.

– Ди! Ты говоришь глупости! Где, в каком месте ты толстая?! По тебе ничего не видно!

– Не видно! – она надувала губы как капризный ребенок. – Я сегодня смотрела в зеркало – у меня огромный живот.

– Ди, ты полчаса как беременна. Живот будет виден на четвертом месяце и то чуть-чуть…

– Просто ты не хочешь видеть! Ты вообще меня не замечаешь!

– Диана! Я тебя прошу, будь умницей. Я от тебя не отхожу. Ну хочешь, идем, пройдемся… Прекрасная погода, тепло…

– Ну и иди, если хочешь. Так и норовишь убежать.

– Диана, я же зову тебя прогуляться. Я сам не хочу…

– Видишь, ты не хочешь со мной гулять. Меня тошнит, я скоро буду уродиной…

На ее глазах выступали слезы. К Костиной чести, он ни разу не позволил себе сорваться, хотя Диана могла вывести и святого.

– Терпите, Костя, – говорила теща, когда они заходили в гости. – Я вижу, что вам сейчас нелегко, но это у нас наследственное. Я была еще хуже, падала в обмороки, третировала мужа, рыдала и так, простите, ела, чтобы не сказать, жрала, что мне не успевали шить платья. При этом меня еще и тошнило, так что был полный букет. До самого последнего дня, заметьте. Желаю вам лучшего, дети. Говорят, самые тяжелые – первые три месяца.

Теща словно в воду смотрела. На четвертый месяц Диана стала спокойной, перестала жаловаться на тошноту, похорошела, и в семье стало спокойно.

Косте нравился ее маленький выпуклый животик, и он часто, когда она спала, легонько трогал его, словно стараясь проникнуть сквозь тонкую розовую кожу и увидеть того, кто там рос.

Они решили не проходить обследование на УЗИ – кто родится, тот родится, но оба были уверены, что будет мальчик. На седьмом месяце, когда Диана уже с гордостью носила перед собой острый, словно пристегнутый живот, они уже знали наверняка, что родится сын.