Не только о том, но и о многом ином писали поэты: сравнивали век повелителя с камушком, что станет скалою[22]; уповали на милость государеву, уподобляя сень той милости тени от горы Цукуба[23]; изливали радость и ликование, переполняющие сердце[24]; приравнивали любовь свою к дыму, клубящемуся над вершиной Фудзи[25]; вспоминали о друзьях, слушая верещание сверчка[26]; размышляли о том, как стареют они вместе с соснами в Такасаго и в Суминоэ[27]; припоминали, как доводилось некогда им восходить на гору Отоко[28]; сетовали на то, как недолговечна краса «цветка-девицы» патринии[29]; созерцая опадающие лепестки вешним утром, слушая шорох облетающих листьев осенним вечером, скорбели они о том, что с каждым годом отражение в зеркале являет взору все более «снега и белогривых волн»[30]; дивились они бренности плоти своей при виде росы на траве или пены на воде[31]. Иные оплакивали ушедшую безвозвратно пору своего расцвета[32]; печалились о том, что жизнь разлучила их с близкими[33]; иные заставляли волну подниматься до вершины горы Суэномацу[34]; иные черпали воду из ручья на лугу[35], любовались листьями осенних хаги[36] или считали удары фазаньих крыльев на ранней заре[37]. Иные горевали о превратностях жизни, сравнивая чреду их с бесчисленными коленцами черного бамбука[38], или, воспевая образ реки Ёсино, пеняли на несовершенство мира[39]. Услыхав, что дым перестал куриться над вершиной Фудзи[40] или что обветшал мост Нагара[41], только в песне искали они утешения сердцу. С древнейших времен передавались меж людей песни, но лишь с эпохи Нара стали они распространяться повсеместно[42]. В те годы государи ведали душу песен, истинную их сущность, и недаром в их правление премудрым песнопевцем слыл Какиномото-но Хитомаро[43], вельможа третьего ранга. Можно сказать, что тем самым правители воссоединялись с народом. Осенним вечером палые листья, что плывут по течению реки Тацуга, казались Государю златотканой парчой; весенним утром цветущие вишни в горах Ёсино представлялись Хитомаро белыми облаками. Еще жил в ту пору муж по имени Ямабэ-но Акахито[44]. Дивны и чарующи были его песни. Затруднительно поставить Хитомаро выше Акахито или же Акахито – ниже Хитомаро. Вот песня, сложенная императором Нара[45]: По теченью плывут в водах Тацуты алые листья, прилетевшие с гор. Отойдет от берега лодка — и порвется полог парчовый… [46]Хитомаро:
Нынче не различить цветов распустившейся сливы — затерялись они среди хлопьев белого снега, что нисходят с небес предвечных… [47]Неизвестный автор: Сквозь рассветный туман, нависший над бухтой Акаси, мчатся думы мои вслед за той ладьей одинокой, что за островом исчезает… [48]Акахито: По зеленым лугам бродил я, фиалки срывая, до вечерней зари — и, плененный вешней красою, даже на ночь в поле остался… [49]Неизвестный автор: В бухте Песен, Вака, колышутся волны прилива, набегая на брег. Журавли кричат, улетая на гнездовья в плавни речные… [50]Кроме этих поэтов, еще множество было славных стихотворцев на протяжении многих сменявших друг друга поколений, что протянулись в веках неразрывной чредой, словно коленца в стволе черного бамбука. Песни стародавних времен собраны были в книгу под названием «Собрание мириад листьев». После того было всего лишь один-два человека, что знали древние песни и разумели душу поэзии. У каждого из них были свои достоинства и недостатки. С той поры минуло уж более ста лет и сменилось десять государей[51]. Не много было за это столетие таких людей, чтобы и сведущи были в делах древности, и знали толк в поэзии, и сами писали стихи. Ведя о них речь, я не стану упоминать высоких особ, чтобы легче было высказывать суждения. Среди прочих же во времена не столь отдаленные[52] прославил свое имя архиепископ Хэндзё; по форме хороши его песни, но им не хватает искренности. Словно любуешься красавицей на картине, попусту волнуя сердце: Капли светлой росы словно жемчуг на нежно-зеленых тонких ниточках бус — вешним утром долу склонились Духом светел и чист, не подвластен ни грязи, ни илу лотос в темном пруду — и не диво, что жемчугами засверкала роса на листьях… [54]Эту песню сложил он, упав с лошади на лугу Сага: О «девица-цветок», названием дивным плененный, я срываю тебя — но молю, никому ни слова о моем постыдном деянье!.. [55]У Аривара-но Нарихиры сердечных чувств избыток, а слов недостает. Песни его – словно увядшие цветы, чья краса уж поблекла, но аромат еще ощутим: Будто бы и луна уж не та, что в минувшие весны, и весна уж не та? Только я один не меняюсь, остаюсь таким же, как прежде… [56]Вид осенней луны, увы, не приносит отрады! Убывает она, прибывает ли ночь от ночи — мы меж тем под луной стареем… [57]Мимолетен был сон той ночи, что вместе с тобою я однажды провел, — все мечтаю вернуть виденье, но оно стремительно тает… [58]вернутьсяСм. «Кокинвакасю», № 966, 1095, 1096. вернутьсяСм. «Кокинвакасю», № 889. Постаревший автор изображается на фоне горы Мужей (Отокояма). вернутьсяСм. «Кокинвакасю», № 1093. Образ символизирует нечто невероятное в обыденной жизни. вернутьсяСм. «Кокинвакасю», № 534, 1028. В период составления «Кокинвакасю» Фудзи уже не была действующим вулканом. вернутьсяСм. «Кокинвакасю», № 826, 890, 1051. вернутьсяНара стала столицей в VIII в. В середине VIII в. была составлена и первая поэтическая антология «Манъёсю». вернутьсяХитомаро, расцвет творчества которого приходится на 680–700 гг., пережил двух императоров. вернутьсяЯмабэ-но Акахито – поэт эпохи «Манъёсю» (ум. в 736 г.). вернутьсяИмператор Нара – Хэйдзэй (годы правления 806–809). вернутьсяС правления Хэйдзэй (806–809) до правления Дайго (897–930). вернуться«Во времена не столь отдаленные…» – Имеется в виду период в 30–50 лет до составления «Кокинвакасю», к которому относится творчество шести упомянутых в предисловии авторов, так называемых «шести божественных стихотворцев» – «роккасэн». |