Так что заиграться могут не только те "ребята", о которых говорит Архангельский. Заигрываются и их оппоненты, пытаясь выпрямить те пути, на которых литература взаимодействует с жизнью. Конечно, заигрыш заигрышу рознь, ну так и противники, объективно рассуждая, в слишком неравных интеллектуальных категориях, чтобы судить их по одним и тем же законам.
Андрей АРЬЕВ
31 июля 2003 г.
Михаил Эдельштейн: Андрей Юрьевич, в статье «Петербургская пауза» вы соглашаетесь с определением Петербурга как «великого города с областной судьбой», обосновываете его провинциальность, пишете: «В региональной обособленности петербуржцы видят знак избранности, а не знак отсталости». Действительно, в Петербурге сегодня сложилась своя литературная культура, со своими поэтами и прозаиками, своими критиками, своими зоилами, своими журналами, своими премиями и т.д. В чем причины этой обособленности? Почему авторы круга «Звезды», с одной стороны, вроде бы всем известны, а с другой - все-таки находятся где-то на периферии критического внимания: не получают общенациональных премий, не попадают в списки актуальных авторов, составляемые ведущими критиками, и т.д.? Нужно ли пытаться изменить эту ситуацию, разомкнуть петербургскую литературу вовне?
Андрей Арьев: Говоря об особом петербургском типе культуры, я бы уточнил: да, конечно, этот тип существует. Но не будем обольщаться, причисляя к нему кого бы то ни было. Тот, кто скажет: «Я представляю петербургскую культуру», - рискует быть причисленным к разряду снобов. Сознательная прививка данного типа культуры к определенной личности, как и любая прививка, конкретному индивиду опасна, его организм она только ослабляет. Парадокс в том, что, при всем отрицательном воздействии на конкретного человека, прививки спасают нас, вместе с остальными гражданами региона, от эпидемий (собственно, точно так же обстоит дело с «национальным вопросом»). Так что если петербургский тип культуры и существует как целостное явление, не стоит носиться со своей «петербуржскостью». Да, в любой культуре «земли» больше, чем «неба», и соответственно, «провинциальности» больше, чем «провиденциальности». Но все же без «перекрестного опыления» никакая культура долго (в смысле: плодотворно долго) не протянет, не будет развиваться. Без просвета в иные миры культура тоже невозможна.
Что же касается отсутствия «общенационального» статуса и всяческих премий у современной питерской культуры, то дело тут простое (хотя «в области балета» мы, кажется, по-прежнему «впереди планеты всей»). Один знакомый журналист на вопрос, почему он перебирается из Питера в Москву, ответил столь же цинично, сколь и внятно: «Потому что в Москве делят мясо, а у нас кости!» Так и получается. Кто все эти «общенациональные премии» дает и получает? Публика, толкущаяся внутри Садового кольца. Все друг друга знают, все друг за другом благожелательно следят: вот, мол, этому уже дали, а вот, за соседним столиком, сидит и еще не получил. Даже как-то неловко, не по-людски. Так вот и перенаграждали друг друга. И все «списки актуальных авторов» таким же образом составляются. Плюс, конечно, для разнообразия по одной посторонней изюминке на сезон: один год из Саратова, один - из Екатеринбурга...
М.Э.: Ощутимо ли сегодня традиционное эстетическое противостояние между петербургской и московской культурой?
А.А.: Ощутимо. Когда живешь в Петербурге. Если же говорить серьезно, ощутимее противостояние «традиционной культуры» и пласта откочевавших из нее в более прибыльные сферы псевдокультурной деятельности циничных интеллектуалов и поставивших на своеволие эгоцентриков.
М.Э.: А что вы подразумеваете под «псевдокультурной деятельностью»?
А.А.: Различные спекуляции по поводу «массовой культуры» как явления, имеющего высокую «онтологическую» ценность. На практике это сводится к тому, что «творец» забегает за свое «творение», возбуждая интерес к себе как персонажу истории (или же, наоборот, прячется как аноним за своей поделкой). Наглядно это проявляется в явлении всеобщей телеканализации.
М.Э.: Вы, как «стойкий поклонник петербургского типа культуры» (Ив. Толстой), считаете, что петербургская традиция сегодня развивается или доживает?
А.А.: Поскольку петербургская культура, в принципе, занята проблемами выживания «маленького человека» (в Петербурге это едва ли не синоним «интеллигента») в «большом катаклизме», ей угрожает только всеобщее понижение воздействия культурного сознания на современное общество.
М.Э.: Петербургская/ленинградская литература второй половины XX века ассоциируется, прежде всего, с поколением Бродского - Довлатова - Битова - Кушнера. Видите ли вы среди более молодых питерских авторов тех, кто мог бы на самом деле поддержать уровень, заданный перечисленными писателями?
А.А.: Забота о «поддержании уровня» - дело довольно провальное. Задача художника преодолевать любой уровень. Сейчас это делается слишком легко: выскакивают из болота многие, но тут же и погружаются обратно. Ответить на этот вопрос можно будет тогда, когда войдут в зрелый период люди, родившиеся после 1990 года.
М.Э.: Но между вашими сверстниками и теми, кто родился в 90-е, - еще как минимум два поколения. В них вы не видите никого сомасштабного Бродскому или Довлатову?
А.А.: Чуть позже родились Виктор Кривулин, Сергей Стратановский, Елена Шварц... Дальнейшие годы дают лишь эпизодические вспышки, связанные с модой на то или иное течение. Вот, например, мелькнула Марина Палей и пропала где-то в Голландии, пишет в старомодернистском духе. Из совсем молодых есть хорошие филологи.
М.Э.: Только что вы сказали о «преодолении любого уровня». Но не слишком ли авангардна, «футуристична» эта формулировка, если мы говорим о «петербургской культуре», которая традиционно связывается именно с сохранением, консервацией, а не с преодолением? Преодоление - скорее московское занятие, разве не так?
А.А.: «Преодоление» мне удобнее всего продемонстрировать на судьбе такой сугубо петербургской школы, как акмеизм. Его преодолели и Мандельштам, и Ахматова, и Гумилев (в последнем сборнике «Огненный столп») тоже. Городецкий же сквозь акмеизм буквально провалился - в соцмасскульт. Достижения такого типичного акмеиста, как Георгий Иванов, - все сплошь связаны с преодолением акмеизма...
М.Э.: Когда читаешь ваши статьи, создается впечатление, что в петербургскую традицию у вас укладываются практически все значимые имена русской литературы, даже внешне противоположный «петербургской ноте» Набоков. Какие же авторы в русской культуре (классической, XX века) все-таки противоположны петербургской традиции и по каким основаниям?
А.А.: Петербургское веяние связано с представлением о том, что зародышевой плазмой искусства является лирика, а не эпос. Иначе говоря: любой автор, завышающий уровень самооценки, озабоченный подсчетом ступенек на лестнице истории, - не петербургский автор (Набоков, заметивший, что портреты президентов страны не должны превышать размеров почтовой марки, высказался как настоящий петербуржец). Ну, например, писатели, полагающие себя карающим мечом в руках Бога (Александр Солженицын) или памятником своей эпохи - своей эпохе - (Евгений Евтушенко), - несомненно, не петербургские авторы (разумеется, ничего дурного говорить о них я не собираюсь и не говорю).
