В общем, самостоятельной жизни в сибирских далях не получилось, но мне нужно было все равно отработать положенные три года по специальности: такое было тогда правило. И я устроилась на работу в одно городское СМУ – строительно-монтажное управление.
Инженеры с дипломами высших учебных заведений, видимо, попадали в такие организации редко, поэтому меня сразу назначили сменным или младшим прорабом и послали на строительство подъездного пути к санаторию, километров сто пятьдесят от Москвы. Санаторий (он существует и сейчас) относился к 4-му Управлению Минздрава СССР, и его ввод в эксплуатацию со всей инфраструктурой находился в зоне повышенного внимания и контроля. Так мне сказал главный инженер СМУ перед отъездом на этот важный объект.
В то время, когда я приехала туда и устроилась четвертой в комнате рабочего общежития, полного клопов и тараканов, дорога к санаторию в основном была уже сделана. Мне оставалось довести километров пять до ворот и потом заасфальтировать площадку уже перед самым фасадом.
Нашу бригаду, которую возглавлял дядя Гриша, составляли несколько молодых крепких женщин из Мордовии и моторист Эдуард. Так он нам сразу представился и потом бдительно следил, чтобы не появлялось никаких «Эдиков» и прочих уменьшительно-ласкательных производных от его красивого и длинного имени.
С утра мы шли на трассу и ждали, когда привезут горячий асфальт. Я держала в одной руке свернутые в трубочку листочки, вырванные из объемистых талмудов, относящиеся к нормам и правилам укладки асфальта. В другой руке, лучше сказать, под мышкой, я прижимала книгу профессора Перова, учебник по строительству дорог из асфальтобетонных покрытий. Впервые я с настоящим интересом вчитывалась в написанное, не для быстрой сдачи зачета или экзамена, а для практического дела, к которому совершенно оказалась неподготовленной. К тому же про асфальт я как-то успела забыть даже то немногое, что знала, так как в институте последние полгода занималась бетоном. В модной холщовой сумке, перекинутой через плечо, у меня был, конечно, альбомчик для зарисовок, но пока я не находила подходящего момента, чтобы заняться любимым делом.
Машины с асфальтом приходили совсем не по графику, которым меня снабдили в конторе, а совершенно неожиданно и с разными промежутками между первой и последующими. И мы с бригадиром всегда были на стреме.
Как-то мы прождали не меньше двух часов появления первого самосвала, а когда он, наконец, прибыл, возникла новая проблема.
Температура для укладки и укатки асфальта должна быть не ниже ста пятидесяти – ста шестидесяти градусов: я не один раз уже сверилась с гостами и учебником, но привычного пара над кузовом подъехавшей машины не наблюдалось.
Бригадир дядя Гриша залез на колесо, сунул специальный термометр в асфальт и тут же спрыгнул, ругаясь и подвывая от злости. Смысл его нечленораздельного высказывания, был, тем не менее, вполне ясен: привезли холодную смесь, разбрасывать нельзя, укладывать и укатывать тем более. Водитель стоял, улыбался, заигрывал с девушками-укладчицами, совал листок с нарядом мне под нос и просил подписать отказ от принятия груза. В бумажке было написано время отправки груза, и получалось, что асфальт не мог остыть за двадцать минут пути. Получалось, что это завод загрузил уже холодную смесь, негодную к употреблению. Второй самосвал, подъехавший еще через час, тоже привез остывшую смесь. Зато шофер этой, как и первой машины, был веселый и хороший парень, который успел пошутить с девчонками, пригласить их в клуб при заводе и умчался, ничуть не расстроившись, что у него не приняли груз. Довольные вниманием веселых молодых ребят, девчонки долго махали им вслед, потом разбрелись по лесу в поисках поздних ягод и грибов. Моторист Эдуард взобрался на свой каток и сидел там со скучающим и важным видом. Мы с дядей Гришей (кстати, всего-то лет сорока пяти, но, когда тебе едва за двадцать, такие кажутся старыми, как трухлявое дерево) оставались на дороге, он с лопатой в руке, я со своими двумя книжечками и холщовой сумкой через плечо. Мы стояли и напряженно вглядывались вдаль, как будто ожидали не машину с асфальтом, а подвоз боеприпасов для атаки по взятию безымянной высоты. Вроде и время было для рисования, но вытащить альбом и запечатлеть застывшую фигуру бригадира или восседающего на катке Эдуарда казалось мне бестактным – теткино воспитание.
Через час приехала, наконец, еще одна машина, но опять с холодным асфальтом. И так повторялось в тот день несколько раз. К вечеру, когда ни одного метра дороги не было уложено, дядя Гриша погнал меня на завод выяснить причину такой ситуации. Я направилась в сторону основной трассы, от которой отходил наш подъездной путь к санаторию, чтобы там поймать попутку. Мне это быстро удалось: на мой взмах руки остановилась цистерна с надписью «молоко». Я забралась в кабину, и мы двинулись. Я смотрела в окошко и вдруг увидела на обочинах кучи сваленного асфальта, застывшего надолго в самых причудливых формах.
На заводе мне объяснили, что у них печи плохо работают, но завтра все будет нормально. Я напомнила им о важности объекта и, разгорячившись, не в пример их холодному асфальту, неожиданно для самой себя пригрозила написать докладную на завод и лично на них о срывах намеченных сроков окончания строительства важного государственного объекта. Я ехала обратно очень гордая собой, припоминая, как вытянулись с перепугу лица главного инженера и технолога.
А на завтра заводчики отомстили: машины ехали одна за другой. Мы не успевали разгружать их, не говоря уж об укладке. Выстроилась целая очередь самосвалов, но шоферы опять были веселые и добрые. Асфальт остывал, а я подписывала один листок за другим, удостоверяя соответствие температуры установленным нормативам. Вслед за этим я писала объяснительные записки о вынужденном отказе принять груз по причине малого количества рабочих рук.
К вечеру примчался старший прораб нашего СМУ Давид Иосифович, или Давыдка, как его прозвали девушки-мордовки. Он на ходу открыл дверцу «газона» и чуть ли не ногой затормозил прямо передо мной. Он стал орать, не глядя на меня, отвернувшись куда-то к лесу. Все знали, что он стеснялся кричать на человека, прямо в лицо, и уважали его за эту привычку. Наоравшись вволю, Давыдка впрыгнул опять в грузовичок и помчался на завод скорректировать график прибытия машин с асфальтовой смесью, а мы побрели в общежитие.
Перед сном иногда удавалось сделать несколько набросков по памяти, но сон сваливал меня быстро. Ежедневные восемь-девять часов на воздухе мне, городскому жителю, были как мощная доза снотворного.
В комнате со мной жили три девушки из нашей бригады. Утром и вечером я молола зерна в привезенной кофемолке и заваривала себе крепкого кофе в турке. Конечно, я в первый же день совместного проживания угостила девчонок, им понравилось, и они тоже решили вместо чая пить кофе. Дальше был курьез, и мне запомнился. Девчонки купили в сельпо зерен. Быстрорастворимого кофе тогда в магазинах не продавалось, иногда только блестящие баночки включали в праздничные наборы для сотрудников учреждений и предприятий. Кофейные зерна девчонки не мололи, а из экономии варили их прямо в кастрюльке. Когда вода, наконец, после получасового кипячения приобретала слегка желтовато-коричневый оттенок, они наливали себе по чашке, заправляли молоком, а на следующий день из этих же зерен опять варили себе кофе.
Наша комната считалась с удобствами, так как здесь имелась раковина с краном. Но кран, давно свернутый вбок чьей-то мощной рукой, превращал простое дело налить воды или умыться в некоторую проблему. К тому же из него монотонно капала вода, давно покрыв днище буро-ржавыми пятнами. Над раковиной висел осколок зеркала такого же ржавого цвета. Утром перед работой девушки одна за другой подходили к раковине, но совсем не для того, чтобы смыть с лица крем, густыми слоями намазанный с вечера. Они внимательно всматривались в зеркало, пытаясь сквозь его трещины и расползающиеся пятна разглядеть появившиеся на лице после сна бороздки без крема. Обнаружив такие, они тут же замазывали чистую «тропинку», а заодно щедро наносили еще один слой на всю лицевую поверхность. В первый день приезда, когда я, слегка прибалдев, смотрела на их макияж, они мне пояснили, что пыль и асфальтовые пары вредны для кожи. Сказали, переглянулись, снисходительно улыбнулись: мол, москвичка, образованная, а не знает таких простых вещей. Дядя Гриша, Эдуард и я привыкли к странному виду девчонок в белых кремовых масках и не удивлялись. Другое дело, заводские водители, те, кто впервые приезжал к нам на объект. Они выходили из кабинок самосвалов, готовясь закурить свой «Беломор», но папироса падала из открытого рта, а забытая спичка обжигала пальцы: настолько их потрясал вид девушек с белыми неподвижными лицами, на которых угрожающе выделялись ярко накрашенные губы. Мужики нервно смеялись, пытались шутить, девчонки тоже. Но раскрыв рот в улыбке, они еще больше пугали своих рабочих братьев, напоминая им, возможно, рассказы деревенской родни о вурдалаках. Но и это не мешало ухаживать и даже влюбляться.
