Осведомленность этой девушки немного меня, двадцативосьмилетнюю барышню, смутила, поэтому я зажала салфетку в ладони и попросила Хлою продолжить рассказ.

Оказалось, греческая диаспора быстро вычислила, что за Адриан Макрис посетил наш город и особо неравнодушные люди сообщили об этом маме Эрики. Её папа к тому времени уже скончался, у него было слабое сердце.

Таким образом, Хлоя обрела отца, а её мать — надёжное плечо. Потому что нынешний супруг женщины оказался настоящим абьюзером и предложение Адриана переехать в Грецию, беременная Эрика восприняла, как подарок судьбы.

На Родине Макрис снял отдельный дом. Родилась Ника. А Хлоя стала жить практически только у него. Она быстро подружилась с отцом и бабушкой, мамой Адриана.

После этого разговора я снова не могла уснуть почти до утра.

Почему? Почему он не рассказал обо всём этом мне? Два года назад, к примеру. Не успел? Не хотел делиться? Ведь сам только узнал.

А когда вернулся… почему не сообщил? Почему скрывал наличие дочки в своей жизни? Не рассказал, кем именно ему приходится Эрика. Судя по утреннему скандалу в доме, который Адриан снимал для нас, она имеет на грека определенные виды.

Первая любовь не забывается никогда…

А тем более, такой мужчина как Адриан. Их же насильно разлучили…

*

В кабинете душно, поэтому пытаюсь справиться с замком на окне.

Ей-богу, не дом, а качественный бронежилет.

На улице настоящая весна. Стоя посреди газона, там болтают три охранника, ещё один рядом разговаривает со Степаном, который, как я понимаю, у них кем-то вроде начальника.

Подскочив на месте от неожиданности, разворачиваюсь к столу, что ответить на звонок.

— Вера, привет, — проговаривает Феликс.

— Привет, Фель.

Устало вздохнув, падаю в мягкое кожаное кресло.

Привычно поглаживаю животик.

— Заехал в телецентр. Ни тебя, ни Макриса. Хотел похитить на обед.

Закусываю губу. Он ничего не знает? Слухи в городе обычно распространяются со скоростью света. А тем более такие…

— Да, я в небольшом отпуске.

— Ясно. Может, всё-таки встретимся?

— Не получится, Феликс, — с сожалением проговариваю. — Прости.

— Эх… и снова неудача. А где же начальство твоё? Ни с тобой там случайно отдыхает?

Ах… если бы.

— Да кто его знает, — осторожно интересуюсь. — Ты как сам-то? Как Лейсан Сабитовна?

— Мама болеет, — голос Умарова грустнеет. — Плохо переносит разлуку с отцом. Ты бы заехала к ней, Вер?.. Считай, что это просьба.

— Конечно, Феликс. Даже не обсуждается. Как только смогу, сразу тебе сообщу.

— Спасибо, Вер.

В мобильном раздаются длинные гудки, оповещающие о параллельной линии, и я уставляюсь на экран.

Вздрагиваю, увидев имя.

Всхлипываю.

Не попрощавшись, дрожащим пальцем жму на кнопку и подношу телефон к уху.

— Привет, Вера...

— Привет, — отвечаю, еле сдерживая рыдания.

— Как ты?

Голос Адриана звучит слабо. Словно из другого мира. Мира, в котором мерно работают приборы, а кроме этого, только вакуумная тишина.

— Вера, — шепчет Адриан ещё тише. — У вас всё в порядке?..

— Да, — хриплю, вытирая набегающие слезы. — В порядке. Просто соскучилась… По твоим приказам…

Глава 21.

Адриан проводит в больнице в общей сложности чуть больше месяца. Врачи утверждают, учитывая характер травм, на поправку больной идет семимильными шагами, да я и сама это вижу. Мы с Хлоей навещаем его по очереди, хоть Стёпа и ворчит, что выезжать из дома нежелательно.

При встречах практически не разговариваем. Только если по делу. Макрис недовольно выговаривает, что беременным в больнице делать нечего. Я, конечно, не слушаю.

В конце марта его наконец-то выписывают.

Ранним пятничным утром Адриан появляется в доме и всё сразу же меняется. Хотя бы в том, что теперь я не могу просто так прийти в его комнату. Уснуть на его подушке или открыть створку шкафа и провести ладонью по ровному ряду рубашек.

Отныне эта маленькая слабость под запретом.

— Я хотела отметить день рождения в боулинге. Позвать одноклассников. А мама сказала, что я не плебейка, и нужно обязательно собрать всех греков на приём, — жалуется Хлоя за воскресным обедом, который мы устраиваем прямо на кухне.

Дом огромный. Конечно, здесь есть большая, светлая столовая комната, но, обедать там втроём — это слишком официально.

Молча отпиваю свежевыжатый апельсиновый сок и без энтузиазма ковыряюсь в салате. С утра чувствую себя немного подавленной, а ещё начала мучить изжога.

— Естественно, ты пригласишь одноклассников куда хочешь, Хлоя, — произносит Адриан с легкой улыбкой. — Что касается приёма, мы обсудим это с твоей мамой.

— Но я не хочу, пап. Мы ведь даже не дружим!

— И зря. Ты знаешь, как важно для нашего народа быть вместе?

— Я не хочу дружить с кем-то только лишь потому, что они греки. Что за бред?

Почувствовав на себе внимательный взгляд, поднимаю голову и тоже осматриваю Адриана. Волосы в творческом беспорядке, гладковыбритый подбородок, белая футболка и светло-голубая лангета на правой руке.

Невозмутимо отвожу глаза и продолжаю трапезу.

С каждым днем мне становится всё сложнее находиться с ним вблизи и практически не поддерживать общение. Во мне так много чувств. Горный водопад, который вот-вот начнет функционировать и зальёт все окрестности ледяной талой водой.

Проваливаюсь в собственные мысли настолько, что и не сразу замечаю, как Хлоя обращается ко мне.

— Ты что-то сказала? — нахмуриваюсь, откладывая вилку.

— Если всё же будет приём, — дочь Адриана смешно закатывает глаза. — Ты придешь меня поздравить, Вера?

— Хм-м, — хрипло отвечаю. — Думаю, это возможно. Но я бы предпочла боулинг…

— Кру-то!

Адриан награждает меня ироничным взглядом, я на него не реагирую. Снова утыкаюсь в тарелку. Хлоя быстро управляется с обедом и убегает в свою комнату, оставляя за собой гнетущую тишину.

Поднимаюсь с места. Развернувшись, отправляю тарелку в мойку и завариваю чай.

Почувствовав шаги сзади, напрягаюсь. По позвоночнику мурашки табуном пробегаются.

Сегодня выходной, в доме мы практически одни.

Краем глаза замечаю, Макрис отставляет свою тарелку, а затем чувствую, как в спину упирается твердая грудь, а в ягодицы внушительный пах. Момент соприкосновения отзывается взрывом в душе.

Щеки заливаются жаром.

— Пфф… — единственное, как могу отреагировать.

Лицо Адриана прячется в моих волосах. Он замирает, тяжело дышит. Мне кажется, я даже слышу, как наши сердца начинают биться в унисон.

Внутри адская воронка. От всего. От чувств, от недавнего страха, за его жизнь. А ещё что-то, пожалуй, гормональное, природное. Всё же это отец моего ребенка. Малыша, который вот уже неделю отчаянно пинается изнутри.

— Ты плохо себя чувствуешь? Совсем ничего не поела, — тихо шепчет Адриан.

— Завтрак был плотным.

— Как наш сын? Хорошо себя ведёт?

— Всё в норме.

Облизываю пересохшие губы и отчаянно закусываю нижнюю, когда мужская ладонь накрывает округлый животик. Опускаю голову, чтобы запечатлеть этот момент на память. Не для себя, а для того, кто внутри.

— Вы подросли, — хвалит Адриан, ласково поглаживая.

— Мы старались.

Поначалу чувствую себя скованно, но медленно расслабляюсь. Как кошка на солнце, почти мурлыкать начинаю. В промежности приятно разливается тепло. Клетки тела понемногу оживать начинают, напитываются знакомым запахом.

Черт.

Всё это обрывается в момент, когда холодные, жесткие губы касаются горящей щеки.

Словно отрезвляет.

Что мы делаем? Что я делаю, черт возьми?

Осторожно выскользнув из-под его руки, откашливаюсь.

— Хочу поговорить с тобой, — произношу, усаживаясь.

Жду, пока он разместится напротив. И только после этого начинаю:

— Степан сказал, что виновный был найден.

Взгляд Адриана сужается, он почти незаметно кивает.