— Привет, — произносит доброжелательно. — Я Хлоя.

Улыбается, показывая на стул напротив. На столе перед ней чашка с кофе и тарелка с бутербродами.

— Привет, Хлоя…

— Вы ведь Вера? Я вас по телевизору видела, и папа про вас рассказывал.

— Па-па? — повторяю медленно.

Облизываю вмиг пересохшие губы. Оставив сумку на стойке при входе, усаживаюсь и расправляю подол платья.

— Папа-папа, — улыбается Хлоя. — Мы ещё два года назад должны были с вами познакомиться, но вы с папой тогда поругались.

Она вдруг краснеет, машет рукой и быстро отпивает чай из кружки.

— Вернее, наверное, поругались. Так мама сказала, — с прищуром меня разглядывает.

Опираюсь локтями о стол и тоже её изучаю. Одета она достаточно просто - в джинсу и просторную футболку. Любят сейчас подростки оверсайз, никуда не деться. Судорожно накрываю ладонями горящие щеки.

Дочка Адриана. Всё-таки дочка!..

Почему он не сказал? Разговор о детях никогда не заходил, просто хотя бы потому, что мне самой эта тема была не очень интересна. Но, я думала это логично — сообщить женщине, с которой живешь о собственных детях?..

— Папа вообще ничего не рассказывал, вы не думайте, — оправдывается Хлоя. — Он не болтун какой-нибудь.

— Не думаю, Хлоя, — хриплю, озираясь на входную дверь. — А твоя мама… Она тоже здесь?

Съеживаюсь от мысли, что Эрика может жить в этом доме.

— Почему здесь? — Она удивляется. — Что ей тут делать?

Подозрительно на меня смотрит, поправляет белоснежную прядь волос у лица и продолжает:

— Мы вообще живем отдельно. Папа только в последнее время у нас остается, потому что… нам угрожают. Но вы, наверное, знаете.

— Кто угрожает? — настораживаюсь.

— Я не знаю, — отвечает по-простому. — Говорю же, папа не болтун.

Я отвожу взгляд, чтобы рассмотреть уютную кухню с большими, светлыми окнами. А Хлоя снова внимательно меня рассматривает, словно под лупой. Странно, но её интерес совершенно не раздражает.

— Вера, а вы… правда беременны?

— Правда, — киваю, размещая руку чуть ниже груди.

— Кру-то-та, — произносит она, не скрывая восторга, и я отчего-то чувствую внутри приятные, подрагивающие нотки. — И правда? У меня брат будет?..

— Ну, этого я обещать не могу. Как природа решит.

Посмеиваюсь, наблюдая, как лицо напротив становится грустным. Девушка определенно чем-то напоминает Адриана. Её ледяная красота сразу бросается в глаза. При этом ведет себя сдержанно, будто стесняясь.

— Жаль, — расстраивается Хлоя. — Сестра у меня уже есть.

— Сестра… Ника?

— Да, Никуся. Ей скоро два исполнится. Хотите фотографии покажу?..

— Да, сейчас…

Прохожу к кофемашине и решаю, что все события сегодняшнего дня вполне подходят, чтобы хоть в чем-то сделать исключение. Молоко в холодильнике оказывается полуторапроцентным, как я и люблю, поэтому молча готовлю для себя капучино.

Хлоя украдкой внимательно за мной наблюдает.

— А, кстати, где папа? — спрашивает весело. — Я ему звоню, звоню… Он трубку не берет. На совещании, наверное? Ненавижу когда он не отвечает и очень переживаю.

Закусив губу, думаю, как будет правильнее донести информацию до подростка. И нужно ли вообще? В итоге решаю повременить, хотя бы до тех пор, пока со мной не свяжется Степан.

— Возможно, — отвечаю односложно.

Разместив чашку прямо перед собой, разворачиваю к себе айфон в ярко-голубом чехле и разглядываю сестру Хлои. На её лице полнейшая непосредственность. Пухлые щеки, глубоко посаженые глаза и бровки домиком. Маленькие дети для меня не в новинку, у Соболевых двое и я люблю с ними возиться. Но только забеременев, глядя на детские лица, испытываю нежность. Даже если это ещё одна дочь Адриана. Дети ни в чем не виноваты.

Вопреки нахлынувшим чувствам, улыбаюсь.

— Вы будто не похожи с ней, — склоняю голову. — Обе блондинки, но такие разные.

— Конечно не похожи, у нас же отцы разные.

Хлоя хохочет и смачно целует экран телефона:

— Зараза мелкая.

Я же ошарашенно за ней наблюдаю, не сразу замечая Степана, который заходит на кухню и угрюмо переминается с ноги на ногу.

— Что? — замираю, снова ощущая страх в горле.

Охранник почесывает бровь и виновато произносит:

— Адриан Константинович… В коме…

Глава 20.

Следующие два дня пролетают черно-белой вереницей.

Из-за переживаний задремать мне удается, как правило, под утро, а просыпаюсь ближе к полудню.

Хлоя приезжает сразу после школы. Мы обедаем, болтаем. Затем каждый занимается своим делом. Она выполняет домашнее задание. Я отправляюсь в кабинет Адриана, чтобы притвориться, что работаю. Отсматриваю монтаж, высылаю редакторам заметки для исправления.

На ужине, который обычно готовит помощница Адриана — Людмила— милая женщина лет пятидесяти, снова встречаемся.

В больницу выезд мне категорически запрещен. Да и Степан меня заверил, что в реанимацию меня никто не пустит. У Адриана серьезные повреждения — рваная рана головы, закрытая черепно-мозговая травма, переломы ребер и правой руки, на которой проведена экстренная операция.

Кома — естественная реакция организма на травму мозга. Сколько она продлится? Никто не знает, но, надеюсь, Адриан справится и с этим. По результатам МРТ кровоизлияний и гематом нет, а это уже неплохо.

Ещё одна причина отсутствия сна — ночной серфинг в интернете. Я много читаю о больных в состоянии комы и её особенностях. Стараюсь находить положительные случаи, но, когда в одной из статей вижу статистику о том, что у семидесяти шести процентов больных наступает летальный исход, долго плачу навзрыд в подушку.

Потом не выдерживаю — иду в его комнату и укладываюсь в постель там. Постоянно вспоминаю слова Адриана, чтобы я позаботилась о нашем сыне.

Боже. Сделай так, чтобы у него был отец.

Всё, что я могу — работать, ждать и делать вид, что мне не хочется умереть. С последним сложнее всего.

А ещё я злюсь на Макриса, потому что он многое от меня скрывал.

До сих пор в голове разговор за вчерашним ужином с его дочкой.

— Как ты думаешь, папа точно поправится? — испуганно спросила меня Хлоя.

— Конечно, — уверенно проговорила я, снижая взгляд.

Нервно размазала еду по тарелке.

— Я так переживаю. А маме будто всё равно.

Тему Эрики я намеренно обхожу стороной. Конечно, очень интересно, как она относится к нахождению старшей дочери в отсутствие отца здесь. Со мной. Но спрашивать об этом напрямую я не собираюсь.

— Каждый человек переживает горе по-своему, Хлоя. Представь, что человеческая душа — это стеклянный сосуд. Высокий или низкий. Есть сосуды узкие, а есть объемные. С толстыми и тонкими стенками. И у каждого разное горлышко. Вот от него-то и зависит, может ли человек высказывать свои эмоции. Кто-то делает это просто, кто-то долго хранит в себе.

— Мама — самый узкий сосуд в мире с толстыми стенками, — закатила глаза девушка.

Ох, уж эти подростки!

— Вот ты, Вера, переживаешь за папу, а мама нет, — снова с досадой повторила.

— А как ты поняла, что я переживаю?

Хлоя засмеялась.

— Ну, к примеру, в обед ты положила мне в чай соль вместо сахара. И даже не заметила, когда я об этом сказала. А сейчас у тебя футболка наизнанку.

— Да? — нахмурилась я, проверила шов на плече. Действительно. — Это беременность. Стала слишком рассеянной.

— У меня нет тесной связи с мамой. До пятнадцати я вообще жила с бабушкой.

— Хмм… А как же папа?

— Так, мы с ним только два года назад и познакомились.

— Как это? — я ошеломленно на неё уставилась.

— Ой, там такая длинная история. Ещё до моего рождения мама отдыхала у родственников в Салониках. Там познакомилась с папой, у них был роман. Мама сказала, они сразу друг друга полюбили, но потом родители силой забрали её обратно в Россию. И я родилась уже здесь.

— А что было дальше?

— Папу никто не искал и даже не планировали сообщать о том, что у него есть такая замечательная дочь, — Хлоя сложила ладони под подбородком и состроила мордочку. — Но он сам приехал в Россию через пятнадцать лет. К тебе Вера.