– Конечно, – подмигивает мой хитрец, – смотри, какой Паха уже взрослый стал.

«Взрослый», недавно преодолевший метровый рубеж и перешагнувший в категорию «метр с кепкой», важно задирает курносый нос. От похвалы старшего товарища его только что не плющит. Еще бы, Алешка для него – авторитет!

– Унесу, тёть Олесь, я сильный, – заверяет сын Марго, напыжившись и сжав кулачок, чтобы продемонстрировать худенький бицепс.

Улыбаюсь, одобрительно киваю и отпускаю старших детей с легким сердцем. Знаю, Лекс будет аккуратен и за всем проследит.

Затем переключаюсь на малышей и зову их на кухню. Сначала кормлю супом, разлив его по заранее приготовленным небьющимся тарелкам с яркими рисунками, а после приучаю обоих к чистоте. Набрав в таз теплой воды и выдав каждому по мыльной губке, учу мыть посуду.

И пусть от моей идеи тарелки блеском не сияют, стол и пол утопают в лужах, а одежда тружеников мокрее мокрого, зато я достигаю поставленной цели – крохи счастливы до безобразия, а еще вымотаны по максимуму. В итоге на дневной сон укладываются за десять минут. Даже сказку читать не приходится.

Когда приезжают Марго с Олегом, а практически следом Роман, часы показывают начало пятого.

– Мы не сговаривались, – усмехаются Назаровы, вываливая на стол кучу всякой всячины для детей, начиная с детских творожков, молочных коктейлей и фруктов и заканчивая пиццами, наггетсами и картошкой фри.

– Это точно, – подтверждает Зотов и, уточнив «рыба» или «мясо», куда-то звонит и делает огромный заказ.

Я же раскрываю рот, чтобы заверить, что продуктов в доме достаточно, и мне несложно что-нибудь приготовить, и тут же закрываю.

– Еще не хватало, – обрубает Роман. – Ты и так вместо отдыха весь выходной на наших энерджайзеров потратила, устала. Так что теперь расслабляйся.

Расслабляюсь, потому что иного не остается. Забирать своих отпрысков и отчаливать гости не спешат, а мы с Алешкой никого не гоним.

Как-то незаметно, прыгая с одной темы на другую, дожидаемся доставки ужина и, дружно разобрав стол-трансформер до максимума, устраиваем незапланированные посиделки на восемь человек.

Сколько могут общаться еще вчера незнакомые люди, попав в одну компанию?

Обычно, недолго. И явно испытывая неловкость.

У нас выходит иначе. Ожидая, что Маргоша будет насторожена, Олег молчалив, а Роман… а вот не знаю, что Роман (!), я с удивлением отмечаю: ничего подобного.

Ритуля, словно ведущий в блиц-опросе, отжигает и заваливает Зотова вопросами. Но не нагло, в лоб, а как-то удивительно мягко и ненавязчиво, ловко переплетая интерес к его делам с шутками и рассказами о нашем с ней детстве и юности.

Дальше мы как-то незаметно перепрыгиваем на студенчество. В этой теме блистает Олег, рассказывая, что до девятого класса мечтал выучиться на повара и даже подрабатывал в ресторане, но стал программистом.

Смеемся, едим, отвлекаемся на детей, которые, успокоенные наличием родителей, ведут себя ангелочками. В какой-то момент касаемся темы татуировок, и вот тут даже Машуня зависает в восторге, когда Павел осмеливается попросить «дядю Рому» показать «рукава», а тот просьбу выполняет.

Я же, прислушавшись к себе, убеждаюсь, что больше не испытываю дискомфорта по поводу наколок. Точнее, по поводу наколок конкретного мужчины, сидящего со мной по соседству. Потому что Рома – это Рома, а не мой отчим Евгений. И он – не бандит, а хороший человек, который мне очень и очень симпатичен.

Звонок в дверь одномоментно нарушает расслабленную атмосферу.

– Ты кого-то ждешь? – напрягается Ритуля и, получив от меня молчаливое «нет», смотрит на Романа. – Мы еще что-то через доставку заказывали?

Слегка удивляюсь ее такому простецкому «мы», объединяющему нас всех, дружно и сразу, и чуть больше, когда Зотов воспринимает вопрос, как обыденность.

– Нет, ничего, – отвечает он ровно. – Хотя про торт думал.

– Сейчас узнаем, кто там, а потом реально чай-кофе попьем, – ни к кому конкретно не обращаясь, поднимаюсь на ноги и иду открывать дверь.

И ни капли не удивляюсь, встречаясь со сверкающими недовольством глазами Кирова.

– Что-то забыл? – интересуюсь у него, намеренно игнорируя приветствие и подпирая плечом косяк так, чтобы он не мог войти.

– Нам нужно поговорить, – фраза звучит резко, только вот…

– Не о чем.

– А я думаю, есть, – Сергей качается вперед, будто рассчитывает смести меня с прохода, если не отойду, и пихает в руки какие-то бумаги. – Если ты думаешь, что я буду делить с тобой квартиры моей матери…

– О, боже ж ты мой, – хмыкаю, обрывая яростный спич, и складываю руки на груди – хрен, что впихнет. – Киров, я ведь долгое время думала, что ты – нормальный мужик. Но ошиблась. Дважды. Первое – ты НЕ нормальный. Второе – НЕ мужик.

– Что ты ска…? – начинает он и замолкает, резко переведя взгляд мне за спину.

Я тоже смотрю.

– Олеся, всё в порядке? – интересуется Роман.

Он стоит на входе в гостиную, спрятав руки в карманы брюк, и демонстративно смотрит только на меня. Будто за моей спиной не пыхтит недовольное нечто, которое не пускают в квартиру.

– Если не в порядке, мы может помочь тебе закрыть дверь, – добавляет Ритка, выглядывающая из-за Ромкиного плеча.

А вот подруга Кирова не игнорирует, но смотрит с таким презрением, скривив нос и поджав губы, что любая большая вонючая куча позавидует.

Усмехаюсь. Поддержка моих защитников умилительна.

Представляю, как к двоим уже вышедшим присоединяется третий взрослый, а затем четверо бойких детей, и все-таки прыскаю.

На душе становится теплее и светлее.

– Все в порядке, ребят. Сергей уже уходит, – заверяю и вновь поворачиваюсь к мужу. Всем видом показываю. – Тебе уже пора.

– Я не договорил, – бычит.

Но не задевает. Ни поведением, ни словами, ничем. Потому что (чутко прислушиваюсь к себе) он для меня – никто. Уже никто. Прошлое.

– По поводу квартир и бизнеса, принадлежащего сыну, мы будем разговаривать с тобой исключительно в суде, через адвокатов. А других общих тем у нас с тобой нет.

Начинаю закрывать дверь, когда он не выдерживает и, шипя, как противная гиена, выпаливает:

– Думаешь, тебе твоя адвокатишка поможет? Или, может, Назарова со своим любовничком, защитит? Не зря ж ты им тут дом свиданий устаиваешь?

Киров вновь зыркает мне за спину, а меня хохот пробирает. Громкий. Безудержный. До слез на ресницах.

– А с чего ты взял, Сереженька, что Ромка – мужчина Ритки?

***

На протяжении всего оставшегося вечера обескураженно-недоверчивое лицо мужа то и дело возникает перед мысленным взором, навевая презрительную усмешку и желание закатить глаза, покачав головой.

Добропорядочный семьянин? Отец? Защитник и добытчик?

Я реально пятнадцать лет верила в этот бред?

Стыдоба, Олеся. Сты-до-ба.

Более гнилое существо теперь и представить сложно. Жадный, расчетливый, злобный, завистливый, мелочный.

Как Алешка говорит: «Фу, таким быть!»

А он есть.

И этот говнюк без стыда, совести и прочих атрибутов совестливого человека спустя неделю заваливается в дом, где живет его сын, не чтобы поинтересоваться самочувствием ребенка, которого ударил, не чтобы сказать ему банальное «прости» и покаяться… нет, он приходит качать права дальше, наседать, манипулировать и даже угрожать, только бы отстоять то, чего испугался лишиться.

Первым делом, что предпринимаю следующим утром, несмотря на выходной день, звоню Ирине Николаевне и вываливаю на нее новости о нежданном госте.

– О, задергался? – усмехается она в трубку, обескураживая меня нотками предвкушения, звенящими в голосе. – О-о-очень хорошо.

– Разве?

Не скрываю скепсиса.

– Ну, конечно.

– Он же угрожал по сути… вам в том числе, – спешу напомнить, вдруг мой адвокат этот важный момент упустила из виду.

– Это вообще прекрасно, Олеся Игоревна, – не соглашается. – Значит, Сергей Борисович уже узнал, что из квартирки, которая попадает под раздел имущества, его вертихвостке съехать придется. Она ж не-род-ствен-ни-ца, – растягивает последнее слово нараспев.