Франсуа поморщился, но решил не раздувать скандал. На самом деле, ему казалось, что Тамара преувеличивает. Став мамой, она моментально превратилась в адепта здоровой пищи и приверженца натуральных продуктов, мотивируя это заботой о малыше. Франсуа это слегка нервировало. Но говорить сейчас об этом усталой и сильно раздраженной с раннего утра женщине было верхом безумия.

– Хорошо, дорогая, – мягко ответил он, – я постараюсь купить эти японские подгузники.

– Франсуа, не надо стараться, – тут же услышал он в ответ, – нужно купить, понимаешь? – Она, очевидно, сразу же пожалела о своей резкости и добавила как-то жалко: – Пожалуйста.

– Дорогая, мне нужно бежать. Я тебя люблю, – сказал в телефонную трубку Франсуа как можно спокойней.

– И я тебя люблю, – ответила она после паузы и повесила трубку. Еще одно изменение в их совместной жизни. Раньше ее «люблю» звучало как «хочу, чтобы ты сорвал с меня всю одежду и отымел прямо на полу», а теперь в нем было только «ладно, хрен с тобой».

– Месье Морель, – он услышал стук в стекло, обернулся и увидел Жюли Лернон. Она протолкалась через толпу журналистов и отчаянно колотила кулачком в окно. Он опустил стекло, и девушка мгновенно просунулась в салон машины. – Поговорите с Альбертом Доланом! – проговорила она торопливо, оглядываясь на щелкающих затворами камер папарацци. – Он был лучшим другом Ксавье еще со студенческой скамьи. Сейчас, правда, они в ссоре, но если в жизни Седу и были какие-то секреты, о которых никто не знал, то Альберт единственный человек, которому он бы доверился!

Франсуа поспешил поднять стекло обратно, кивком головы показывая Жюли, что он ее понял. Затем выжал сцепление и нажал педаль газа. Люди нехотя расступились и дали машине выехать на проезжую часть.

– Поехали допрашивать Бертолини, – буркнул он в сторону Баселя.

– Ну хоть самый обычный багет с ветчиной ты мне купишь по дороге? – проворчал тот, но ответа не услышал.

Комната допросов представляла собой мрачное помещение без окон. Как и любое, лишенное естественного освещения, оно угнетало и давило на психику, вызывая чувство дискомфорта у подследственных. Казалось, плохо прокрашенные тусклой зеленой краской стены были пропитаны их болью и отчаяньем. Вся обстановка состояла из железного стола и трех стульев. Два стула по одну сторону от стола занимали Франсуа и Басель. На оставшемся напротив них сидел молодой человек, которого им предстояло допросить. Он был невысокого роста и болезненно худ. Его светлые, явно крашеные, волосы выглядели всклокоченными и торчали в разные стороны. Он был бледен и на фоне белой кожи лица явственно выделялась свежая багровая ссадина на скуле. Ясные карие глаза были сильно подведены косметикой. Его руки беспрестанно двигались: он без остановки потирал пальцами оба запястья, затем вскидывал ладони к шее, ощупывая ее, потом круг повторялся. Франсуа завороженно наблюдал за этим танцем рук, чувствуя, как начинает кружиться голова.

«Зря я не послушал Баселя. Нужно было позавтракать. Еще не хватало в обморок хлопнуться», – подумал он про себя, а вслух поинтересовался:

– С вами все в порядке? – при этом он кивнул на шею и руки молодого человека.

– Простите, – смутился тот, – я обычно ношу большое количество фенечек, ну… аксессуаров, тут и тут, – он жестами показал на шею и руки, – и когда нервничаю, то привык теребить их. Но у меня все здесь забрали, – горестно закончил он. С этими словами опустил руки и даже для верности зажал кисти между коленями, демонстрируя свою готовность сидеть смирно.

– Ссадина у вас на лице, – показал карандашом Франсуа, – откуда она?

– Ах, это? – потрогал подушечками пальцев разбитую скулу молодой человек и поморщился. – Это меня полицейский случайно об косяк задел, когда из квартиры Ксавье выводил, – улыбаясь объяснил он.

– Случайно? – показал белоснежные зубы в улыбке Басель, и они с напарником переглянулись. Им хорошо были известны методы группы захвата.

– Ну, не специально же, – радостно подтвердил молодой человек. – С чего им меня бить специально? Я же им ничего не сделал.

– То есть жаловаться вы не будете? – уточнил Франсуа на всякий случай и покачал головой.

– Нет. Зачем? – искренне удивился молодой человек. – Я же говорю, они сделали это случайно, – повторил он, словно ему пришлось объяснять элементарные вещи.

– Хотите умыться? – рассеянно поинтересовался Франсуа.

– Зачем? – опять повторил молодой человек. «Он так и будет отвечать вопросом на вопрос?» – раздраженно подумал Франсуа.

– Вы не успели смыть ваш концертный грим, – объяснил он терпеливо.

Молодой помолчал, соображая, а затем рассмеялся:

– Ах это! Нет, нет, это мой повседневный макияж. Я всегда так крашусь.

– Зачем? – подал голос Басель, оживляясь на своем стуле.

«Черт, они что, оба сговорились?» – простонал про себя Франсуа и покосился на напарника. Тот все еще дулся на него за то, что его оставили без завтрака. По дороге в комнату для допросов Басель успел выхватить пакетик с чипсами из автомата, но этого было так ничтожно мало, что его раздражение только усилилось.

– Ну, я же рокер. Звезда, – ответил молодой человек с таким выражением, словно ему снова пришлось объяснять прописные истины. При этом в голосе его не было высокомерия, только желание все как следует растолковать.

– Ладно, приступим к допросу, – вздохнул Франсуа, решив пока не обращать внимание на то, что не относится к делу. – Назовите ваше имя.

– Ангел, – с готовностью улыбнулся молодой человек.

Морель поморщился и отложил карандаш. Где-то в области затылка зарождалась тупая боль, грозя перерасти позже в настоящую проблему. А допрос явно обещал быть долгим и бестолковым, судя по подозреваемому.

– Назовите ваше настоящее имя, пожалуйста, – процедил Франсуа сквозь сжатые зубы. – Ангел – это же не имя…

– Нет, это сценический псевдоним, – улыбнулся тот. – Ксавье придумал. Мое настоящее имя Анжело. Анжело Бертолини.

– Сколько вам лет? – задал следующий формальный вопрос Франсуа, соблюдая хорошо известный порядок процедуры допроса.

– Мне тридцать три, – ответил молодой человек.

– Сколько? – переспросил Морель на всякий случай. Он не был большим поклонником группы "Панацея", но помнил точно, что у группы достаточно молодая фанбаза. До сей поры он был уверен, что возраст фронтмена не больше тридцати лет.

– Мне тридцать три года, – повторил уже не такой молодой человек с улыбкой. Франсуа присмотрелся. Действительно, под слоем макияжа можно было различить неуловимую на первый взгляд паутинку морщин. Но ребячливая манера поведения музыканта и его высокий тембр голоса так не вязались с тем, что он сказал. – Я понимаю ваше замешательство, – тут же счел необходимым разъяснить тот. – Ксавье не распространялся насчет моего возраста. Кажется, он говорил всем, что мне двадцать пять. Вроде, это должно было быть частью моего имиджа. Но на самом деле мне тридцать три.

– Род деятельности? – вздохнул Франсуа, задавая следующий дежурный вопрос и тоскуя заранее. Скорее всего, с этим рокером легко не будет.

– Я – солист группы "Панацея", – гордо известил их молодой человек и его руки снова метнулись к шее. Впрочем, он тут же вспомнил что-то и опять поспешно зажал кисти рук между коленями. При этом он скалился в сторону Франсуа так, словно встретил лучшего друга после долгой разлуки.

– Где вы родились? Вы ведь не француз? – продолжил допрос Франсуа, краем глаза ловя какое-то движение сбоку. Басель раскачивался на стуле, поставив беднягу на две ножки. Это был явный признак того, что напарник находится в раздумье. По опыту Франсуа знал, чем глубже амплитуда раскачивания, тем в большую задумчивость погружается напарник. Однажды тот свалился-таки на пол, раскачавшись как следует, и потянул шею, а после месяц ходил в специальном пластиковом корсете.

– Я родом из Италии. Родился в местечке под названием Триджано, – с готовностью отозвался допрашиваемый. Он умудрялся постоянно излучать позитив, каждой порой своего тела. Он даже на краешек стула сдвинулся, выражая свою готовность к беседе.