– Не все то золото, что блестит, – тихо, шепнул Храмов. – И, сразу же, защемило в его груди; на глаза наворачивались слезы, будто здесь, в этой забытой богом деревушке, осталась навсегда, частичка полюбившего сердца.

2012

Сорваться, и отправиться куда-нибудь, вынашивая в себе какой-то приблизительный план, как тот, что возник у меня, в самом конце той зимы: для того, чтоб завершить свои творческие дела, – вдохнуть в них, наконец-то, всю свою творческую мощь, – мне потребовалось пожить в каком-то заброшенном поселении.

«Необходимо, на сэкономленные средства, приобрести в маленьком селе какую-нибудь полусгнившую развалюху, чтоб сменив обстановку мегаполиса на сугубо сельскую, грохнутся о нее, всеми гранями своего творческого начала», – вдохновлял я себя на этот подвиг, прикидывая в уме, как это все будет замечательно выглядеть в реальности.

План, сам по себе, не казался мне сложным для реализации. Схожих планов в моей голове всегда роится превеликое множество, большая часть из которых, сгорает в топке ежедневной суеты сует, так и не дождавшись своего воплощения. Об этих пусто цветах, я, даже, и не вспоминаю, потом. Некоторые, все же, развиваются во мне, совершенствуются, созревают в количестве плодов, достаточных для ситного пропитания моего творчества.

Экономический кризис захлестнул всю страну высокой волной безработицы, сделав городскую среду обитания весьма неуютной. Мне еще очень свезло: я аккумулировал некоторые средства. Теперь предстояло сыскать подходящее поселение в самой непосредственной близости от города, чтоб не прозевать тот удачный момент, когда экономика пойдет на подъем, и вернуться назад.

Схожая жизнь, называется – «дауншифтинг», – то есть: отказ от карьеры и больших доходов, ради простой жизни на земле.

У меня имелся некоторый опыт выживания в заброшенном селе, в Сумской области, небольшие честные сбережения и естественное желание закончить первый роман о своем сельском опыте.

Перед поездкой, я прочесал Интернет, – выйдя на страничку экопоселения Ромашки, – я, тут же, загорелся жгучим желанием, поскорее отправиться на поиски собственного жилья. Как добираться в это село, я не нашел в блогосфере, но, поскольку, это была, все та же, Киевская область и Мироновский район, – то, на мой взгляд, Ромашки, должны существовать в пределах достижения маршрутного автобуса.

Я купил географическую карту, чтоб мысленно проследить свой маршрут: но – к моему неудовольствию, – села, с таким экологически чистым названием, в искомом районе, я не обнаружил. На интернет-странице, оговорюсь, имелись некоторые фотографические снимки, сделанные в этом поселении, так что в его существовании, сомневаться не приходилось.

Я решил отправиться наобум, а еще точнее, доверившись своему наитию.

В первый день поисков, мне удалось добраться только до районной, Мироновки. На автостанции я, неожиданно для себя обнаружил (узнал у водителей маршрутных такси), что село, с таким благозвучным названием, находится в соседнем, Ракитянском районе. Это значило: необходимо возвращаться в Кагарлык, с которого, можно, пересев в автобус, добраться до этого села.

Уже в электричке меня снова переубедили: что существует еще одно село, с таким красивым названием, – маленькое и совсем заброшенное, – как раз то, которое мне надо, – оно-то и находится в том, таки, Мироновском районе. Собеседник, быстро набросал мне подробный план подъездных путей.

На следующий день, я отправился, на электричке, в Кагарлик.

Путешествуя все эти дни по железной дороге, в маршрутных такси, я повстречал много разных людей. О чем-то переговаривался с ними. Чем дальше я удалялся от столицы, тем проще становились люди, непосредственнее и доступнее для моего понимания.

Брошенные на произвол судьбы, они, получив в дороге статус пассажира, тянулись ко мне со своими проблемами, обнажая, их социальные корни. В непринужденной обстановке, я узнавал об их чаяниях и отчаяниях.

Я снова окунулся в провинциальную жизнь, и мне казалось, что я стою на правильном пути. Пока бушует этот кризис, я постараюсь завершить свой многогранный роман, чтоб, потом, вернуться в столицу, уже, после того, как завершатся все треволнения.

Пассажиры говорили все больше о политике (на начало следующего года, намечались выборы президента). Мнение этих людей, – я знал по опыту своего сельского выживания, – ничего не значило, поскольку как такового быть не могло, априори, а было решение тех, кто сделал выбор за них, за кого эти люди должны будут проголосовать. Во мне не существовало иллюзий, поэтому я не вникал в этот спор, старался только слушать, и запоминать.

Вот, напротив, приютился какой-то неказистый мужичонка с помятым лицом алкаша, который, в эту раннюю пору, находился уже под шефе.

– Ты знаеш, шо такэ АКМ? – задевает меня, странным вопросом.

Я отвечаю уклончиво:

– Догадываюсь.

– А, шо такэ «нєправильна пуля»? – спросил пьяница.

– Со смещенным центром? – переспрашиваю.

Я понял, что попал в аналог махновской контрразведки. Так прощупывают тех, которые кажутся подозрительными.

– Скоко калибров в АК? – продолжал он, свой допрос.

Меня спасает полустанок «Кагарлык». Потратив еще полчаса на поездку, я попадаю в этот сугубо провинциальный городишко, с тем же названием. Жду еще часа с два автобуса возле большого озера, и, наконец-то, усаживаюсь в рейсовый автобус, и к полудню достигаю города Ржищева, в котором, ближе к вечеру, в самом центре, сажусь в маршрутное такси, которое везет меня, в неведомые мне, Ромашки. Несколько часов в пути, заставляет меня по новому оценить «правильность» своего выбора. Только изредка маршрутка пересекает какие-то полудремотные сёла.

За окном, тянутся родные поля, перемежаемые балками и оврагами; просторные и тихие, покорно ждущие семян, пашни. Над черною землею, над бывшими колхозными полями, грязно-серой хламидой, висит неприглядное мартовское небо…

Начинают сгущаться сумерки. Вот, водитель тормозит возле развилки.

– Оце и є: твої Ромашки, – сказал шофер, открывая дверь.

Никаких Ромашек я сразу не обнаружил, только указатель – «Ромашки», – и серую корку, покрошенного по сторонам, асфальта, который вел куда-то в кусты, обозначая направление. Приближающийся вечер, заставлял меня торопиться, чтоб поскорее, засветло, отыскать хоть какой-то кров над головой. На календаре, в аккурат – 8 марта 2009 года, – по советскому летоисчислению: «Международный Женский день».

Через километр мелькнули, в просветах, крыши первых хат. Это была относительная видимость человеческого жилья.

Надо отдать должное предкам: они умели строить жилье из любого подручного материала. Достойных лесов, – визуально, – вокруг не наблюдалось; хаты казались мне маленькими, чем-то напоминающие избушки охотников-промысловиков, которые встречались на моем жизненном пути в глухой тайге.

Первая же попавшаяся хатынка, в зарослях молодого подлеска, с приметным огородом, куда меня привел по кустам машинный след, оказалась хата экопоселенца.

Пристанище было выстроено над глубоким оврагом, служащим одновременно сельской улицей, если смотреть со стороны дворика. Ступая по разбросанному вокруг белому песку, я заметил, сложенное из кирпича, «жертвенное огнище»; огород, оказался, обустроен какими-то рукотворными валами. Жилище оказалось, не запертым внутри, пахнущим глиной, что красноречиво указывало на то, что давно не отапливаемое. Это, естественно, не добавило мне особого энтузиазма, хотя, на первый взгляд, я подумал, что здесь можно остановиться на ночлег.

Дальше, я отправился искать обитаемые хаты. В центре села я наткнулся еще на подобное обиталище, обрисованное таинственными знаками. Похоже, что, его тоже, облюбовали себе экопоселенцы.

Через несколько метров, от меня попытался скрыться какой-то местный обитатель. Стоило некоторых усилий, чтоб догнать его. Поздоровавшись с аборигеном Ромашек, спрашиваю: