* * *

Ведьма страдала всю ночь. Жалея непутёвую дочку, вместе с ней плакала природа: выл ветер, шумно плескалась река, капли дождя и мелкий град бились в ставни, как будто во дворе стоял озорной мальчишка и горстями кидал горох в окно. Едва Мэрайя отходила от лавки, ей чудились странные видения. Краем глаза она замечала, что у печки мечется в бреду не рыжая женщина, а больная лисица. Слёзы текут не по белому изможденному лицу, а по вытянутой морде, не тонкие пальцы сжимаются в кулак, а звериные когти скребут бок печки.

Мэрайя провела ночь в суеверном страхе. Однажды она хотела тайком помолиться, но не решилась нарушить запрет ведьмы.

«От человека понесла, — думала повитуха, участливо и пугливо следя за роженицей. — Нечисть от нечисти не родит».

С рассветом ведьма разрешаться от бремени.

* * *

Мэрайя купала в тазу сморщенного красного младенца с чуть-чуть косящими зелёными глазами. Мальчик кричал. Повитуха тоже тихонько причитала от страха и от того, что так положено, когда умирает роженица. Рыдал за окном ветер.

Возле исцарапанной потухшей печи, на лавке, лежала окоченевшая лисица.

Башня — аркан разрушения

Рассказ занял 1 место на Турнире Литературного Альманаха

Я ведь, на самом деле, не плохой человек. Во всём виноват злой рок, башенка и дядя. Ничего не случилось бы, если бы он подарил мне пластиковый грузовик, как я просил, а не этот трижды проклятый набор кубиков.

Мне тогда было лет пять. Я, как всякий мальчишка, любил игрушечные автомобили, динозавров и вкладыши из жвачек. У меня уже были две красных пожарных машины, скорая, у которой мигали на крыше лампочки, и заводной тираннозавр с батарейками в пузике. Незадолго до дня рождения я присмотрел в «Детском мире» роскошный грузовик с откидным кузовом. Своим крохотным умишком я понимал, что просто так мне его не купят, плачь-не плачь, а вот на праздник может и повезти.

Желанный подарок завладел всеми моими мыслями. Я даже видел его во снах. Если бы в тот момент ко мне пришёл дьявол и предложил обменять душу на тот грузовик, я бы согласился немедленно. Но князя тьмы не интересуют пятилетние дети.

На день рождения мама испекла домашний торт, а папа вручил мне резинового зелёного диплодока. От него приятно пахло чем-то химическим, длиннющая шея сгибалась под самыми немыслимыми углами. Новый динозавр — это было неплохо, но не так хорошо, как грузовик. Оставалась надежда на дядю.

Именно дядя всегда привозил для меня лучшие подарки. Он умел показывать фокусы с картами и исчезающей монеткой, а его сумка вечно была набита потрясающими безделушками: цветными камешками необычной формы, свистульками, бусинами и стеклянными шарами, внутри которых начинается снег, если их потрясти. К пяти годам я совершенно уверился, что он волшебник, который умеет вызывать дождь и гадать на кофейной гуще. Когда дядя открыл свою потрясающую сумку и извлёк на свет всего лишь несколько цветных кубиков, я почувствовал разочарование, кислое, как постоявшее на солнце молоко.

— Я хотел грузовик! — сказал я в сердцах.

— Не куксись, — дядя засмеялся. — Мой подарок гораздо лучше, чем какой-то там грузовик.

Он поставил пять кубиков один на другой. Выглядело не впечатляюще.

— Это волшебная башенка. Она будет приносить тебе удачу. Только смотри: разрушать её нельзя. Примета плохая.

— Почему?

Дядя достал из сумки колоду карт, но не таких, которыми можно играть, а гадальных, с картинками. И масти там были свои: вместо червей и пик — мечи и кубки. Я любил разглядывать изображения на лицевой стороне, когда дядя, освободив большой стол, раскладывал карты на чёрном сукне, жёг свечи и шевелил губами, пока думал о чём-то. Сейчас он достал из колоды картинку с горящим донжоном средневековой крепости.

— Это Башня, — пояснил дядюшка. — Она приносит разрушение. Но не тебе. Тебе отныне будет всегда везти. Только не переставляй кубики местами, не убирай и не добавляй лишние.

Он залихватски подмигнул. Я, конечно, не поверил в рассказ про волшебную башенку ни на грош.

* * *

Я всё-таки получил желанный грузовик, когда на следующий день бабушка вывела меня на прогулку. Бабуля, стоя в тени под грибком, чесала языком с другими степенными старухами, а я строил кулички. Тут я увидел свою мечту в пухлых лапках другого ребёнка. Толстенький мальчик в матросском костюме возил песок в кузове того самого грузовика. От зависти и досады у меня навернулись слёзы на глазах.

Тут «матросик» решил срезать путь до лазалок и резко сменил курс. В этот самый миг ребята постарше разгоняли тяжёлые советские качели с металлическим каркасом, чтобы сделать «солнышко». Остановить инерцию было уже невозможно, девчонки испуганно запищали. Толстяк упал на живот и заревел, зажимая ладонью ссадину на лбу. Качели ещё несколько раз пронеслись над его головой, рискуя разбить череп, и остановились. Откуда-то сразу прибежала тётка в шляпе, схватила ревущего «матросика» и унесла в дом.

Грузовик так и остался стоять у бортика песочницы.

Воровато оглянувшись, я привязал к нему верёвочку и просто потянул за собой, когда бабушка позвала меня обедать. Лицо я при этом сделал самое невинное: ангелочки с фресок Рафаэля по сравнению со мной казались бы сосредоточением порока. Бабуля долго смотрела на чужую дорогую игрушку, которую просто не могла помнить среди моих вещей. Пожевав ярко напомаженными губами, она, наконец, сказала:

— Ну, ладно. Его тут всё равно стащили бы.

Я улыбнулся ей самой светлой и трогательной из улыбок, которую только может подарить любящий внук, и мы отправились в киоск за шоколадным мороженым.

Я тогда был слишком мал и не связал удачу с волшебными кубиками. Но с тех пор мне стало везти в любых моих маленьких делах. Я случайно находил на дороге пятирублёвые монеты, не попадался на шалостях и легко выигрывал вкладыши с динозаврами у товарищей по песочнице.

Моя удача закочилась мгновенно, и я сам был тому виной. Однажды мама укладывала меня в кровать и велела перед сном собрать игрушки. Наверное, у неё был дурной день на работе: обычно она не заставляла меня наводить порядок в комнате, а тут даже прикрикнула. Я, не привыкший к такому обращению, в ответ закатил скандал. Вместо того, чтобы собирать игрушки в корзину, я стал нарочно бросать их на пол, и первыми полетели дядины кубики.

Пока я в приступе детской ярости разносил комнату, мама села на кровать, закрыла лицо руками и вдруг заплакала. Той ночью я впервые услышал, как родители на кухне ссорятся. Я лежал без сна, вперив взгляд в ковёр на стене, беззвучно шевелил губами и водил пальцем по завитушкам. Отец кричал, мама снова плакала. «Я всё знаю! Кто она⁈ Просто скажи, кто она, мне надо знать!» Звон посуды. Хлопок входной двери.

Когда я, наконец, смог забыться беспокойной дрёмой, то увидел странный кошмар, каждую деталь которого помню до сих пор. Это была Башня. Средневековый замок, охваченный пламенем, кровавое закатное небо, горькие птичьи крики. В одном из верхних помещений располагалась голубятня: птицы рвутся наружу сквозь решётку, ломая крылья. Ветер треплет изорванное знамя.

Между зубцов на башне виден рыцарь с чёрным от горя лицом и безумными глазами. Он поднимается на стену, раскидывает руки и падает вниз, в пасть пламени. Огонь обнимает человека раньше, чем он успеет разбиться о камни двора, словно гигантский зверь ловит птичку языком. Слышен гром, молния клинком разрезает небо. Башня рушится.

Я проснулся, полный мистического, почти религиозного ужаса: то же самое, наверное, чувствовали пророки, когда Бог посылал им видения. В изломанной фигурке незнакомого рыцаря я видел себя самого. Первым делом, даже не умываясь, я достал кубики (за одним из них пришлось лезть под диван) и восстановил игрушечную башенку.