Была уже практически ночь, когда маленькие, но грозные суденышки проскользнули мимо острова Престо и разделились. Большая часть канонерок, обойдя Микельзе с юга, направилась к входу в Лумпаренский залив. Строго говоря, полноценных судоходных проливов имелось три. Но один проходил как раз мимо крепости и вел на северо-восток к материковой Финляндии вдоль побережья Большого Аланда. Второй располагался между Престо и Микезлье.

Третий, к которому и направились канонерки, открывал юго-западное направление в сторону столицы архипелага Мариехамну и дальше в Швецию, он пролегал между островами Лумапарланд, давшего имя всему заливу, и Энге, в честь которого и назвали пролив — Энгезунд.

Формально имелся четвертый — Лумпарзунд (между Лумпарландом и Лемландом), но он был настолько узок, мелководен и извилист, что даже местные лоцманы не решились проводить там канонерские лодки ночью, а уж для больших кораблей он был просто недоступен даже и в самый ясный день, и по приливной высокой воде.

Меньшая группа, проследовала дальше к южной оконечности архипелага — Ледзунду, где по данным разведки отстаивались самые крупные парусные и паровые корабли, не сумевшие из-за своей осадки войти в залив.

Командовавший французами адмирал Парсеваль-Дешен и его английский коллега Нейпир, разумеется, не были идиотами, а потому выставили на небольшом острове Финворгольм, лежащего ровно посреди пролива, посты. В случае обнаружения русских кораблей они должны были подать сигнал — зажечь собранные специально для этого кучи хвороста.

Было уже темно, от моря тянуло сыростью, мерно плескающие о берег волны заглушали все звуки, так что напряженно всматривавшиеся в ночную темноту часовые так и не обнаружили несколько рыбачьих лодок, подошедших к Финворгольму с другой стороны. Сидевшие в них местные рыбаки и финские ополченцы беспрепятственно высадились, и через несколько минут все было кончено.

Получив сигнал с берега, что путь свободен, канонерки так же тихо, чтобы не дай бог не выдать себя случайно вылетевшей из невысокой трубы искрой, потянулись в проход.

Лумпаренский залив на самом деле не велик. В другом месте его вполне могли именовать бухтой. Но сейчас в нем стояли на якорях все корабли союзников, чья осадка позволяла им сюда добраться. Ближе к берегу располагались предназначенные для десанта парусники, чуть мористее, прикрывающие их блокшипы и фрегаты.

— С одной стороны, — задумчиво заметил командир «Щуки» Владимир Мейснер, — на нас сейчас смотрит не один десяток заряженных пушек. С другой, наши английские и французские друзья так сгрудились, что не найти цель или промахнуться не представляется возможным. Вперед!

— Слушаюсь! — на всякий случай отозвался рулевой кондуктор Мятников — рослый, как и все в гвардейском экипаже детина с пудовыми кулаками.

С каждой секундой напряжение нарастало. Темневшие впереди громады вражеских судов приближались, и скоро можно было разглядеть не только их борта, но и детали такелажа.

— Кажется это «Аякс», — удовлетворенно подумал капитан-лейтенант, прежде чем отдать команду минерам.

Наконец, они подошли практически в упор, после чего матросы выдвинули вперед шест с миной, а командир лично занял место у рубильника. В этот момент на вражеском флагмане послышался шум, затем заиграл горн и загремели барабаны. Очевидно, атакующих заметили, но было поздно.

— Доброе утро! — усмехнулся Мейснер, после чего крикнул минерам, — опускай!

И тут произошло нечто странное. Вместо того, чтобы легко скользнуть в воду и подойти к вражескому борту, висящая на шесте мина загрохотала по каким-то бревнам, едва о них не разбившись. А когда прогремел взрыв, в небо взметнулись деревянные обломки, но атакованный корабль остался невредим.

— Что за чертовщина⁈ — удивился никак не ожидавший такого афронта гвардеец.

И надо сказать, удивлен был не только он. Русские миноноски одна за другой подходили к вражеским кораблям, в попытке ударить тех минами, но упирались в непонятные заграждения. Самая удачная попытка была у «Зыби» лейтенанта Головачева, которому удалось-таки дотянуться до вражеского борта, но получившаяся пробоина все равно оказалась надводной и не грозила немедленной гибелью кораблю противника.

А затем, на кораблях союзников начали открываться орудийные порты…

— Твою ж маман! — с безукоризненным французским проносом выругался Мейснер, после чего бросился к штурвалу и, не теряя время на отдачу команды, круто переложил его.

Теперь его «Щука» обернулась к британскому флагману кормой и представляла собой наименьшую цель, но… заряженные с вечера картечью пушки палили одна за другой. Конечно, у их канониров не было возможности, как следует прицелиться, однако их было много! Чугунные пули веером прошлись по бортам и палубам атакующих канонерок, сметая все на своем пути. Большинство находящихся наверху оказались ранены или убиты. Многие потеряли управление, и только спустя некоторое время, уцелевшим морякам удалось пробраться к штурвалам и увести свои корабли прочь.

К счастью, канонерские лодки были не так малы, чтобы погибнуть от даже самой крупой картечи, а ядра их пока миновали. А загородившиеся импровизированной защитой из плотов, поверх которых стояли грубо сколоченные короба, корабли союзников не могли их преследовать. Так что, несмотря на ужасающие потери, все пошедшие в атаку канонерки смогли вернуться к Бомарзунду. И, тем не менее, полученный удар оказался слишком тяжел. Англичане и французы сумели найти противодействие дерзким минным атакам. Соответственно, те перестали быть пугалом…

Когда потрепанные корабли Мейснера возвращались, я уже успел привести себя в порядок и даже немного отдохнуть. Прекрасная пора — молодость! Горячая ванна, сытный ужин и несколько часов крепкого сна и вот ты уже свеж и полон сил.

— Есть новости? — деловито поинтересовался я у Лисянского.

— Пока нет, ваше императорское высочество! — сухо и официально ответил тот.

— Ты что сердишься? — смерил его удивленным взглядом.

— Как можно-с, господин генерал-адмирал!

— Полно ребячиться…

— Так это я ребячусь? — взорвался верный адъютант, сверля меня возмущенным взглядом.

— А кто?

— Константин Николаевич, — не принял игры капитан второго ранга. — Вы рискнули не только своей жизнью, но и судьбой Отечества!

— Не преувеличивай, пожалуйста. Наша с тобой родина много чего пережила. От этих, как его… печенегов, до нашествия двунадесяти язык. И ничего, стоит!

— В таком случае, покорнейше прошу принять мою отставку!

— Что? С какой это стати?

— С той, что более не могу исполнять свои обязанности! Прошу перевести меня на любой корабль или даже на берег.

— Угу. Ты еще роту морской пехоты попроси.

— А что только вам можно?

— Ну, ладно! Ладно! Виноват! Черт меня понес вчера в Финби, а там так закрутилось, что не смог удержаться. Да и хорошо ли я выглядел бы в глазах матросов покинув их перед боем?

— Прекрасно выглядели! Как опытный и зрелый военачальник, не желающий рисковать успехом кампании из-за одной случайной пули!

— Нет, брат. Это генералы в бой посылают, адмиралы же…

— Господи боже! Да как вы не поймете, что все надежды России сейчас сосредоточены только на вашей фигуре? Нет у нас нынче иных вождей. Прежде были да все вышли! Не родила земля новых Суворовых и Ушаковых. Только вас!

— Не перехваливай!

— И не думал… Просто, если с вами что-нибудь случится, все наши труды и победы немедленно пойдут прахом. И я не могу на это смотреть…

— Ты еще в любви мне признайся!

— Если это поможет уберечь вас от будущих безрассудств, с восторгом! Никогда и ни к кому, ни родителям, ни к женщине, я не испытывал и сотой доли таких чувств…

— Стоп! А то реально вылетишь в отставку! Доложи лучше, что слышно от наших?

— Пока ничего, но… что-то пошло не так?

— Отчего ты так решил?

— Не могу объяснить, но… залпы союзников слышны даже здесь. И они очень плотные. Такое впечатление, что нас ждали и атака не удалась.