Теплое дыхание щекочет кожу. Посылает взбудораженные мурашки в сторону отзывчивых холмиков и ложбинок.

Дорожка поцелуев вьется от зоны декольте к ключицам. Но надолго не задерживается и устремляется вдоль хрупкой шейки к подбородку. И такая же соблазнительная тропинка крадется от незаметных ямок под коленями вдоль внутренней поверхности стройных ножек. Легкие порхающие прикосновения разжигают в груди вулкан. Горячая лава стекает по животу и устремляется дальше. К стыдным местам, прикрытым целомудренным нижним бельем.

- Не вздумай прикасаться к губам, - шепчет Эрик. – Иначе навеки попадем в плен и уже не сможем остановиться.

- Я знаю, что следует дождаться свадебной церемонии, - стонет Эйдан. – Но посмотри на нашу конфетку. Такая сладкая, разнеженная, уютная.

- Тебя совсем повело. Надо уходить, - строго заявляет старший. – У меня тоже естество колом стоит. А нежный аромат буквально сводит с ума.

- Тут не только в запахе дело, брат. Лапочка выросла и превратилась в одно сплошное искушение. Вспомни прошлую ночь. Мы вдвоем, как оголтелые, драли Агафью и представляли, что зажимаем между собой Шарлотту. И в остальных видели лишь ее. У меня чуть самоконтроль не слетел. Едва удержал магию в узде. Затеянная игра слишком опасна. Надо остановиться, пока не стало слишком поздно.

- Боюсь, сегодня горничных будет маловато, чтобы остудить бурлящий в крови пожар. Пойдем. До утра нужно сбросить напряжение. За завтраком малышка не должна догадаться о терзающей женихов похоти.

- Разбуженная страсть должна мучить ее, а не нас. Как-то неправильно вычитанная схема работает.

Судя по звукам и шевелению матраса, близнецы резко скатываются с кровати, поправляют одежду и покидают опочивальню. Но разожженный ими огонь не желает угасать. До рассвета мечусь по разворошенной постели не в силах вынырнуть из силков искусственно наведенного сна. Но даже в столь невменяемом состоянии слышу доносящиеся из парка женские визги и хриплые мужские стоны. Сначала злые и недовольные, а потом исполненные радости и облегчения.

Утром чувствую себя совершенно измочаленной. Смотрюсь в зеркало в уборной и не узнаю отражающуюся в нем незнакомку, украшенную синяками под глазами.

- Нет. Так дело не пойдет, - достаю пуховку и припудриваю лицо. – Осталось пережить четыре ночи.

Чинно спускаюсь в столовую на завтрак. Удерживаю на лице спокойную и отстраненную мину. Молча ем и обдумываю нелицеприятную ситуацию. Признаться, что в курсе творящихся бесчинств? Или сыграть роль ни о чем не подозревающей глупышки? Не успеваю прийти к однозначному мнению. В воздухе повисает вопрос, заданный Эриком.

- Как спалось, Шарли?

Хм. Издеваешься, красавчик? Или прощупываешь почву? И что ты хочешь услышать?

- Спасибо, хорошо, - отвечаю нейтрально и из-под ресниц наблюдаю за яростно заходившими на скулах желваками.

Отчаянно стараюсь дышать ровно. Если от бесстыжих воспоминаний щеки зальет стыдливый румянец, мне не удастся избежать разоблачения. В этом доме притесняемой сироте не найти защитников. И затевать детскую игру в прятки, перебираясь в темное время суток в одну из пустых спален, нет смысла. Найдут по метке. Интуиция подсказывает, сластолюбцы не пересекут черту. При условии, что не увидят сопротивления и продолжат воспринимать подопечную как нежную, невинную, ни о чем не догадывающуюся девочку.

Правда, избранная модель поведения не спасет от навязчивого стремления разбудить в будущей супруге низменные желания. Вряд ли получится разгадать истинные причины постигшей близнецов одержимости. Остается только сжимать зубы и терпеть.

Трапеза завершается в полнейшей тишине. Но она никого не тяготит. Я не из тех девушек, что без остановки чирикают о милых пустяках. А мужчины не привыкли делиться своими заботами. Лишь уведомляют о намерении провести весь день в библиотеке. В связи с чем меня посещает мудрая мысль отправиться на пикник.

Прошу кухарку собрать небольшую корзинку с едой. С невозмутимым видом поднимаюсь в покои и бросаюсь к шкафу. Вытаскиваю зачарованный от воды и грязи плед. Заворачиваю в него две простыни, простую длинную рубаху и ранее припрятанную книгу.

С самым беззаботным видом велю конюхам седлать Миледи и отправляюсь на прогулку. Немного петляю по лугам, скрываясь из виду. После чего поворачиваю и радостно скачу в облюбованное местечко у ручья. Там устраиваю себе ложе. Разоблачаюсь. Натягиваю грубоватую скромную сорочку и с протяжным довольным стоном заваливаюсь спать.

Если раздухаренные братцы не дают отдыхать ночью, буду восполнять силы днем. Или читать. Тяжелый фолиант можно долго изучать. Пожалуй, оставлю все вещи на поляне. Сухая погода надолго установилась. Нет смысла туда-сюда баулы таскать. Надо еще гребень захватить и зеркальце, чтобы помятой и нечесаной не выглядеть.

Пробуждаюсь от птичьей трели над ухом. Какая-то любопытная малявка решила спеть милую песенку и выклянчить хлебные крошки на обед. Спускаюсь к ручью и студеной водой смываю остатки дремы. Переодеваюсь. Собираю постель и аккуратно привязываю к толстой ветке. Оставляю лишь плед. С удовольствием перекусываю, прислоняюсь спиной к стволу векового дерева и затягиваю на колени фолиант.

- «Легенды и сказания древности», - читаю название и с нетерпением открываю первую страницу. – И что тут у нас?

Глава 4

Повествование захватывает с первых страниц. Неужели предки действительно так жили? Любили хрупких нежных жен самоотверженной и безбрежной любовью. Пестовали своих красавиц, носили на руках, баловали. Не выпускали из объятий весь период беременности.

И они дарили ласку многочисленным мужьям. Не выделяя любимчиков. Показывая каждому, насколько он дорог. Поэтому в семье царила гармония. Мужчины не ведали, что такое ревность.

Переворачиваю страницу и с открытым ртом замираю над иллюстрацией. На картинке нарисована… я. Тонкие черты лица. Худенькая фигурка. Пышная грудь. Округлые бедра. Яркие сочные губы. Карие глаза с золотистыми искорками. Чуть вздернутый носик. Блестящие волосы, насыщенный цвет которых посрамит и брюнеток, и шатенок. Смугловатая кожа.

Странно. Мне казалось, такая у всех аристократок, не чурающихся солнечных лучей. Я росла в сельской местности и никогда не пыталась прятаться под кружевным зонтиком.

Тут еще написано об отсутствии лишней растительности. Интересно, что под этим подразумевается? Ресницы на месте. Черные изящно изогнутые брови тоже. А больше нигде волос не бывает. Уж я то знаю. К восемнадцати годам выросло все, что должно.

Поднимаю глаза вверх. Светило начинает клониться к закату. Пора домой. Заворачиваю книгу в зачарованный плед и прячу в дупло. Завтра обязательно полистаю дальше.

Домой добираюсь довольно быстро. Но близ конюшни не видно ни одного работника. Странно. Куда все подевались? Заглядываю в распахнутое окно и обмираю.

На соломе, вальяжно раскинувшись, лежит Эйдан. Он полностью одет и только ширинка расстегнута. Из распахнувшихся лепестков ткани торчит… У меня нет слов, чтобы правильно назвать это огромное орудие убийства с розовым навершием.

- Дуняша, хватит копаться, - рычит раздраженно. – Живо садись сверху спиной ко мне.

- Слушаюсь, мой господин, - абсолютно обнаженная широкобедрая доярка шустро седлает жениха и впускает в себя торчащее из гульфика копье. И оно помещается!

Ошеломленно разглядываю молодую деревенскую женщину. Высокая. Крепко сбитая. С молочной белой грудью неописуемого размера. И все это великолепие яростно подпрыгивает в такт размашистым охальным движениям. Между широко разведенных ног мелькает могучая дубинка с чуть выступающими венами.

Граф наматывает толстую пшеничную косу на левый кулак и тянет на себя, вынуждая любовницу прогнуться в спине. Пальцами правой руки тянется к ее лобку. Шустро наматывает колечки рыжеватых волосков и несколько раз дергает.

- Ммм, - тянет распаленная деваха.

- Да, Шарлотта. Так. Постони для меня, девочка, - Младший близнец судорожно мечется, подкидывая бедра вверх на невероятную высоту. – Умница! Поддай жару.