— Твоя лавка будет? — сурово спросила купчиха, высокомерно задирая голову.
— Моя, — кивнула я, пропустив панибратство мимо ушей и считая мешки: два, три, четыре… ого.
— Товар по счету возьмешь или скопом? Скопом за все пятнадцать золотом попрошу.
Кучер закончил выгрузку и ждал. Я посчитала — семь мешков, пятнадцать золотом у меня найдется, это остатки былой роскоши, но если товар хороший… Как торговля пойдет, нервно подумала я. Интерес у публики, может, и есть, но интерес еще не выручка.
— Вон, — нетерпеливая купчиха ткнула пальцем в объявление о скупке. — Али не ты писала? Чего стоишь, язык проглотила? У меня амбаров тьма, дел куча, не до чаев с тобой!
— А я как раз хотела чаем угостить, Прасковья Саввична, — очнулась я, заметив спешащую с булочками Палашку. — Чай у меня ароматный, а выпечка — пальчики оближете! А я пока посмотрю, что за товар, глядишь, и сговоримся!
Купчиха хмыкнула, покачала головой, но, подобрав юбки, переваливаясь, пошла к магазину, и я посторонилась, пропуская ее. Следом вбежала Палашка, держа корзинку на вытянутых руках, а затем кучер внес мешки.
Купчиха устроилась на стуле, с любопытством осматривая интерьер и принюхиваясь. Я шепотом приказала Палашке приготовить чай и подать клиентке, она забегала, я надеялась, что хоть с чаем у нее проблем не возникнет, не вконец же она криворукая. Сама же я присела на корточки и открыла первый мешок.
Не сбывают ли мне краденое, мелькнула мысль, и купчиха словно прочитала мои подозрения.
— У меня одиннадцать дочерей, — проскрежетала она мне в спину. — И пока что семнадцать внуков. И все фу-фу-фу фифы, что твоя барыня. — Я не знала, чему удивляться больше — тому, насколько шикарные, хотя и вычурные, вещи принесла мне купчиха, или тому, что одиннадцать детей! Дала же Всевидящая здоровье богатырское. — Как прослышала, что снести продать можно, так приказала все собрать, что не носят. Тьфу, пока мыши все не поели. Какие булочки у тебя, милейшая! Сама печешь или берешь где?
Купчиха рассыпалась в комплиментах пекарю, Палашка куда-то делась, но мне было не до нее, я просмотрела остальные мешки. Есть вещи детские, совсем на младенчиков, а что-то подойдет и моим детям, есть на подростков и на девушек. Я вдруг вспомнила, что чума не была бы таким бичом, если бы с умерших не снимали одежду, пока тело еще не остыло… Но я не Всевидящая, судьбами не вершу, а если ей понравится то, что я делаю, она мне поможет. А я… я обработаю паром вещи. Как-то выкручивались мои предки.
Пятнадцать золотом за такой товар — форменный грабеж, я как никто другой понимала, как важно правильно начать, поэтому выпрямилась, посмотрела на купчиху, которая слопала уже все положенные Палашкой булочки — слава Всевидящей, хватило мозгов не выкладывать первой же клиентке все, что куплено на утро! — и отдернула руку от последней оставшейся.
— Я не дам пятнадцать золотом за это, — заявила я, купчиха спала с лица и булочку все-таки съела. — Вещи стоят дороже, но и свободных денег у меня нет, поэтому я возьму на реализацию. Я буду их постепенно продавать, а приказчик ваш или кто пусть приходит ко мне каждый вечер, и я ему буду отдавать сорок процентов с каждой проданной вещи.
Купчиха сунула нос в пустую чашку, облизала пальцы в меду и поднялась.
— Чудная ты, — протянула она, щурясь на меня, и на крупном лице плясали свечные тени, — но будь по-твоему. Отчего пятнадцать не дала, я больше не просила?
Она знала толк в ведении дел, а я знала, что она не станет мне конкурентом. Невыгодно лезть туда, где не устоялся спрос, потребитель не приучен к товару или услуге, прежде чем новое направление начнет приносить прибыль такую же, как все старые, много воды, сил, денег и лет утечет. Мне стоило опасаться не богатой купчихи, а мелких торговцев, которым без разницы было, где собирать ежедневные гроши.
— Я заработаю, и ты заработаешь, Прасковья Саввична, — отозвалась я спокойно, — потом кому скажешь, что мне сдавать вещи можно с прибытком. Гнаться за сиюминутной выгодой один дурак будет.
— Молодая, а ишь толковая, — одобрительно засмеялась купчиха, оглядывая меня с ног до головы. — Я такая же была, с моим-то мужем! Только детей делать хорошо и умел. Слава Всевидящей, я овдовела под старость лет. Сама-то при муже?
— Вдова.
— Оно как! И дети есть?
— Четверо, — улыбнулась я.
— Ну, дай тебе Всевидящая здоровья, — хмуро пожелала на прощание купчиха и отбыла.
Я растерянно оглядела магазин, отыскала Палашку, торчащую за ширмой перед зеркалом. Не сомневаюсь, что она в восторге от своего внешнего вида, но работа не ждет, одета ты хоть как королева, хоть как дворовая девка.
Я выдернула Палашку в зал, не дав насладиться преображением, и вместе мы принялись разбирать переданные купчихой вещи и развешивать их. Палашка на меня косилась, и я не особо гадала, то ли она лишний раз убедилась, что у барыни не все дома, то ли наоборот, Вере такого рода хлопоты по хозяйству были свойственны прежде, до того как я оказалась в ее теле. Но полностью привести в порядок магазин нам не дали клиенты, и я начала догадываться, что визит ко мне купчихи был не последней тому причиной.
Первыми повалили жены и дочери всех лавочников на улице. Доход у владельцев магазинчиков был разный, я слишком мало здесь прожила, чтобы распознавать сходу, кто на какую сумму купит у меня товар. Скромно одетая бакалейщица забрала детские вещи, легко отдав десятку золотом, зато разодетая в пух и прах аптекарская барышня копалась, копалась, забрала веер из купеческих закромов за серебряник и испарилась.
До самого обеда я не присела и чувствовала, что, во-первых, мне необходимо поесть, во-вторых, молоко распирало грудь. Я все еще оставалась кормящей матерью, а сцеживать молоко не умела, да и боялась, что оно в этих условиях испортится, поэтому, оглядев взволнованных посетительниц и абсолютно обалдевшую Палашку, я рискнула и ушла наверх, молясь, чтобы мои инструкции у Палашки в оперативной памяти сохранились и она не спустила весь магазин кому-нибудь за блестящее ситечко.
Дома все было как всегда: дети играли, Анфиса следила за ними, Лукея кашеварила. Я покормила Гришу, поиграла немного с детьми, наспех перекусила и вернулась в магазин, томимая нехорошим предчувствием.
— Ох, барыня, постойте, вот вам еще шаль! — услышала я елейный голосок Палашки — откуда что взялось? — Укутайтесь, и тепло будет, а вот шляпка! Или эта? С шалью эта шляпка хороша, а без шали — эта… и вот еще, гляньте, барыня!
Я притаилась за дверью коридора. Видно мне было далеко не всю сцену, но что я могла сказать уверенно — на барыню толстая пожилая женщина никак не тянула. Даже на очень бедную барыню, такую, как я, что Палашке не мешало вести себя с ней как камеристке с королевой. Она вертелась, умело поднимая юбки, проворно подавала ошарашенной напором клиентке то шали, то веера, то шляпки, благо Прасковья Саввична снабдила меня этим добром на год вперед. Впрочем, когда вырвавшаяся из Палашкиной хватки покупательница стала отсчитывать деньги, а я вышла в магазин, чтобы записать причитающиеся купчихе проценты, я смогла оценить, что количество аксессуаров здорово поубавилось.
За невыносимо хлопотный день я поняла, что у Палашки один существенный недостаток: она неграмотна. Весь схожий товар я продавала за одну цену, и после закрытия мне осталось лишь пересчитать, сколько всего осталось, но ситуацию следовало исправлять. Палашка, которая рождена была для торговли дамским барахлом, счастливо попивала чай, ассортимент магазина поскуднел, а выручка составила без малого сто золотом.
— Иди-ка сюда, — позвала я ее и протянула пять монет. — Держи. Это твой заработок за сегодня.
Палашка так поменялась в лице, что первой мыслью было — она рассчитывала на большее. Вторая мысль показалась более трезвой: Палашка не умеет считать, ее хватало, чтобы дать столько монет, сколько нужно, но я готова была чем угодно поклясться, о процентах она понятия не имеет.
— Да как же, барыня? — запричитала Палашка, бледнея и морща лицо, перед тем как удариться в рев. — За что же вы меня гоните? О-ой! — и она бухнулась на колени, так вцепившись мне в юбку, что я чуть не упала. — Барыня! Помилуйте! Да за что же! Да в деревню отошлите обратно! Я ж без вас пропаду-у!
