Убил часового, завладев еще одним «Ли-Энфилдом», подсумками с патронами к нему и документами убитого. Дальше выбрал подходящий трофей, пушечный истребитель, новенькая машина, убрал свои трофеи за бронеспинку. Тут тесно, но место есть. Устроился в кабине, баки полные, осмотрелся и помигал фонариком в сторону транспортника.

Мы одновременно запустили двигатели. Транспорт-ник сразу начал разгон для взлета, ну и я за ним, выводя машину из капонира, тоже разогнавшись, делая это быстрее, пошел на взлет. На аэродроме воцарилась паника, заметались лучи прожекторов, но мы, двигаясь на бреющем, ушли. Зенитки постреляли, больше по злобе, чем прицельно, на звук моторов палили, не помогло.

Транспортник летел низко, чтобы локатор не нашел. Убедившись, что у парней все в порядке, я отвернул и пошел обратно к аэродрому. Изучить расположение я успел, где склад топлива, видел, и сделал один заход, паля из пушек. Полыхнуло красиво. Второй заход делать не стал, зенитчики начеку, побыстрее ушел, нагоняя транспортник, однако найти не смог, видимо, разминулись в темноте. Ладно, надеюсь, парни долетят, жаль, связи нет, времени настраивать рации не было. Так, разогнавшись до крейсерских пятьсот километров в час, я поднялся на километр и летел в сторону Крыма. К своему аэродрому.

Добрался нормально, снизившись при приближении и на подлете с ходу пошел на посадку, выпустив шоссе. Переполох, поднявшийся на аэродроме, мне не помешал, полоса была чистая. Подкатил к полуземлянке штаба полка, заглушил двигатель. Выбравшись наружу, встав на крыле, я посмотрел на техников, около двух десятков, что, вооружившись тем, что попало под руку, бежали ко мне. Они опознали, что за машина к ним в гости прилетела, однако я остановил помыслы парней, крикнув механику нашего борта:

– Ефимыч, принимай аппарат. Отобрал у англичан. Извини, парни погибли, но я парашют свой привез. Подотчетное имущество.

Меня стащили с крыла, стали хлопать по спине, проявляя свою радость, подошел дежурный по полку и наспех одетый комполка. Я тут же вытянулся и доложился:

– Господин полковник! Бортстрелок борта номер сто три, второй эскадрильи, фельдфебель Вершинин с боевого вылета вернулся. Был сбит над Плоешти, выпрыгнул, остальные члены экипажа погибли при прямом попадании зенитного снаряда в кабину самолета. После приземления уничтожил экипаж бронетранспортера. Захватив боевую машину, смог отбить у румын экипаж подпоручика Яроша. Совместно добрались до военного аэродрома англичан. Экипаж поручика Яроша на трофейном транспортном самолете «Фиат» в данный момент летит сюда, примерное прибытие через час. Я угнал английский истребитель. За время нахождения на территории уничтожено больше тридцати англо-румынских солдат и офицеров, у некоторых забрал удостоверения военнослужащих. Экипаж подпоручика Яроша, попав в плен, был сильно избит, требуется медицинская помощь. Доклад закончил, фельдфебель Вершинин.

Полковник тут же стал командовать:

– Очистить полосу, подготовиться осветить полосу Ярошу. Фельдфебель, за мной, опишешь подробно, как вы смогли выбраться и технику угнать.

– Есть.

Я метнулся в кабину и достал трофеи, нагоняя полковника. Когда мы спустились в помещение штаба, я сказал:

– Господин полковник, поговаривают, вы большой любитель охоты. Это, конечно, не охотничья винтовка, но, надеюсь, в вашей коллекции займет не последнее место, – протянул я ему английскую винтовку «Ли-Энфилд». Ну и отдал ремень с подсумками и боезапасом.

Тот был приятно удивлен, поблагодарил, сообщил, что такой винтовки у него действительно нет.

Техники уже укатили истребитель, убрав в пустой капонир, а я за полчаса устно все описал, только не стал касаться расстрела гражданских. Не поймут, так что, когда писал рапорт, сдав документы уничтоженных солдат, об этом не упомянул. Парни же были не в том состоянии, чтобы понять, что происходит. Может, и поняли, но промолчали. Надеюсь, и тут будут молчать.

Полковник сообщил, что, похоже, я стану полным кавалером Георгиевских крестов, будет представлять на первую степень. Я стану восьмым полным кавалером этой награды. Ну и пообещал добиться выплаты за трофей. Тут я удивился. А разве за них платят? Оказалось, за целую технику – да. Задумался. За «Ланкастер» мне не заплатили. Почему, у полковника можно и не спрашивать, кто-то плату в свой карман положил, твари.

Тут шум моторов стало слышно, полосу осветили, и «Фиат» со второго круга, сбросив скорость, совершил посадку. Самолет в капонир убрали, а экипаж Яроша уже ждал полковой врач. Так что их сразу в санчасть увели. Полковник опрашивать подпоручика сам туда ходил. Ну а я, прихватив трофеи, в землянку направился. Офицеры и нижние чины у нас в разных проживают, в нашей десять бортстрелков располагалось. Душевая у столовой работала, сдал грязный комбинезон, все сдал, получив свежее белье, после помывки отправился отсыпаться.

Полковник не обманул, пусть треть стоимости истребителя, но я получил. Правда, не наличностью, в Государственном московском банке был открыт счет, и деньги положили туда. На мое имя. Снять можно будет только после окончания войны. У государства пока туго с наличностью. Главное, чековую книжку выдали. Четыре с половиной тысячи рублей. Так-то должно было меньше быть, но самолет оказался экспериментальный, оборудованный локатором. Еще бы, сам выбирал.

Его уже разобрали, погрузили на железнодорожную платформу и отправили вглубь страны, дальше в тыл. Парни за «Фиат» тоже получили, но куда меньше, где-то по тысяче на нос.

Был и военный корреспондент, через три дня после нашего возвращения прибыл за сенсацией. Я красочно все описал, опять-таки бойни не касаясь, мол, отбил своих на подъезде к городу, расстреляв охрану. Парни подтверждали. Ну и сообщил, что провели оценку истребителя, обещают выплату. И напомнил про «Ланкастер», сообщив, что за него ничего так и не получил. Как-то странно указы императора исполняют.

Через пару дней прочитал газету, она ростовская, все подробно описано, фотография нас четверых, трое других с плохо замаскированными синяками, но о «Ланкастере» и о том, что выплаты я за него не получил, ни слова. Пресса продажная. Видимо, цензура сработала.

Следующие две недели проходили как обычно, я снова стал безлошадным, летал на подменах. Слухи ходили, что мы оставшиеся машины передадим другому полку и отправимся на пополнение, у нас осталось семь самолетов, но пока не дергают.

Бои идут, англичане хотят Крым взять, бои страшные, но пехота держится. Нашим еще две дивизии на усиление подкидывают и два полка панцирей. Вроде все как обычно, но прибыло двое жандармов при конвое, четверо солдат и начались опросы. Я поначалу и не понял, что интерес их именно ко мне, тонко работали, а тут вызвали в штаб и арестовали, сняв ремень. Предъявили обвинение в массовом расстреле гражданских, а это военное преступление. Похоже, информация дошла до наших, наверное, румыны в газетах написали. Оказалось, нет, штабс-ротмистр, что за мной прибыл, пояснил. Румыны вполне официально подали заявление нашему правительству, попросив разобраться. Найти и наказать виновных. Наши стали рыть как никогда. Я в шоке, бей своих, чтоб чужие боялись.

Я стоял на своем: ничего не знаю, не участвовал, но мои показания особо и не нужны были, так как раскололись двое из экипажа Яроша. Вот тот меня приятно удивил, твердил одно, мол, был без сознания, ничего не видел и не помнит. Подписывать ничего не будет. Двое остальных, ротмистр их расколол, только и строчили все, что помнили. Этого вполне хватило, полковник разводил руками. Тут работала военная прокуратура.

Меня под конвоем отправили в столицу. Дело резонансное, суд будет там. Две недели сидел под замком, ожидая суда. Наконец он состоялся. Дело политическое, поэтому все напоминало фарс, мне дали двадцать лет каторги. Хорошо еще, не смертный приговор, что вполне было возможно. Встав со скамьи подсудимых, звякнул цепью, что привлекло внимание, а я в кандалах был, и, расправив плечи, сказал: