– Где жители?

– Здесь была только ведьма и трое её пащенков. Баба вздумала бросаться на солдат, которые собирали дань. При этом она непригоже орала. Никто не понял ни слова, но ясно, что это были проклятия, и мне пришлось её зарубить. А выкормыши бежали в лес. Я послал за ними пятерых солдат; они скоро должны вернуться.

– Ты действовал правильно, – рассудил хан. – Мы тобой довольны.

Гвардеец отсалютовал мечом, с которого ещё не была стёрта кровь, но слова верности и покорства произнести не успел. Что-то негромко прожужжало, словно пролетел майский жук, и воин упал. Из глазницы торчала густо оперённая охотничья стрела.

– А?.. Что?.. – закричал Байон-хан, стараясь укрыться за бумажной стенкой паланкина. – Кто посмел?

– Я думаю, это охотник, – Саркон всей кожей чувствовал прищур затаившегося в зарослях таёжника. – Смотрите, стрела охотничья.

– Кто ему позволил?

– Он мстит за убитую женщину и защищает детей. Думаю, что стражники, посланные в погоню, больше не вернутся.

При виде новой опасности, страх перед властью хана куда-то делся, Саркон говорил легко и свободно.

– Подать сюда этого бунтовщика! – не унимался хан. – Как он умудрился скрыться от нашего взора? Кто обучил его стрелять и дал лук?

– Он охотник и владеет луком с малых лет. В тайге он у себя дома. Ончи бьют бегущую куницу в глаз. Если вы собрались покорять таёжные племена, надо было брать не гвардию, годную лишь для парадов и не базарных надзирателей, а настоящих нукеров.

– Нукеры скоро будут здесь… – прошипел Байон-хан. -- Думаю, они наведут среди ончей порядок. А мы, тем временем, отправимся на запад к золотым копям. Уж там-то никто не посмеет нападать на богоданного владыку. А это гнездо – сжечь!

– Я бы не советовал этого делать. Бунтовщик ещё здесь, и стрел у него много.

– Сже-ечь!.. – завизжал Байон-хан, не рискуя, тем не менее, не только выйти из паланкина, но и выглянуть в окошечко.

Стражники быстро запалили факел, и один с огнём в руках побежал к чуму. Басовито прогудела стрела, и воин с выбитым глазом кувыркнулся в траву. Откуда стреляли, так никто и не понял.

– Что стоите, болваны? – голос хана было не узнать. – Несите нас обратно к реке. А бунтовщика изловить, обезглавить, и его гнездо – сжечь!

Носильщики подхватили паланкин и побежали назад по тропе. Хан сидел, вжавшись в угол, и не пробовал проследить, как исполняется его приказ, и вообще, пытался ли кто приказ исполнить.

Саркон бежал вместе со стражниками, втайне хваля себя, что предусмотрительно велел своим слугам переправляться обратно на правый берег и увозить непроданные товары. Ясно, как день, в этот год торговли не будет, унести бы целой голову.

Беглецы разбили лагерь поближе к реке и угнанным лодкам, подальше от зарослей. Утвердившись в шатре и малость успокоившись, Байон-хан призвал Саркона.

– Где, ты говоришь, варвары держат золотые копи?

– Не знаю, светозарный. Отсюда на закат будет хребет Саарал-Тау. Местность эта обширна и труднопроходима. Говорят, именно там, в горах много золота, но как его найти и взять?

– Раз его копают, то оно уже найдено. Достаточно обнаружить тех, кто занимается этим промыслом, а дальше они будут работать на нас.

– Мудрость великого хана не знает границ.

Наутро войско Байон-хана вышло в поход, намереваясь достичь гор, серевших над горизонтом.

Тропы здесь были проложены чуть заметные: следопыт пройдёт легко, а караван с паланкином и прорвой вещей, должных обеспечивать удобство повелителя, двигался, судорожно протискиваясь сквозь неприветливую тайгу. Местных жителей не попадалось, встречались лишь следы старых кочёвок, которых базарные надзиратели не умели отличить от случайных полянок или выгарей.

Саркон мог бы разъяснить, что это слух о вторжении разогнал лесовиков, но предпочитал помалкивать. Слишком длинный язык легко укоротить.

На четвёртые сутки отряд вышел-таки к жилому месту.

Это была не кочёвка, а постоянное поселение. Два бревенчатых дома и летний чум между ними. В стороне под навесом обустроена кузница: очаг, примитивный горн и наковальня. Ещё дальше стоит слепленная из глины доменка, такие называют деревенскими, а рядом ямы, в которых жгут уголь. Всё, что потребно для работы по металлу, была бы руда и лес в изобилии, который не жалко сводить для огненного дела.

Жителей посёлка, всех семерых, не считая малых детей, согнали в кучу, пожитки, какие нашлись в домах, тоже сгребли в кучу. Дело знакомое, базарные надзиратели с таким живо управляются. Ценного, впрочем, ничего не нашлось, кроме немногих женских украшений.

Старшего из поселян представили под светлые очи Байон-хана. Вновь Саркону пришлось толмачить бессмысленный разговор. Как мог ушлый купец пытался придать переговорам подобие смысла. Он опустил всю похвальбу великого хана и изрядную часть угроз, которые могли заставить свободолюбивых таёжников взяться за луки и ножи, какие здесь и делались. Ответы также пересказывал в таком виде, чтобы повелитель сущего не потребовал немедленно казнить бунтовщиков.

В результате владыка вселенной узнал, что Канага, так звали большака, кузнец, о чём было нетрудно догадаться, взглянув на его хозяйство. По этой самой причине он не принадлежит ни к одному из лесных народов, ибо боги у кузнеца свои. Вообще, такое положение означало, что в каких бы отношениях не были окрестные народы, кузнец никому ясак не платит, а значит, не собирается платить и богоданному владыке. Но такую крамолу Саркон счёл за благо не переводить.

– Этот мастер куёт оружие? – интересовался государь. – Сабли, доспехи?

– Что вы, великий, он такого не умеет, да и металл у него нехорош, руды тут болотные. Опять же, в лесу с саблей делать нечего, и никто у кузнеца сабли не купит.

– Чем же он промышляет?

– Всякий женский приклад: кухонные ножи, шильца, иглы… Для мужчин рыболовные крючки, остроги и прочую мелочь.

Больше всего мастер делал наконечников для стрел, но об этом Саркон предпочёл умолчать.

– Золотые украшения? – как бы, между прочим, спросил хан.

Саркон честно перевёл вопрос, выслушал длинный ответ, с сомнением пожал плечами и, понимая, что в этом вопросе врать не следует, перетолмачил услышанное хану, стараясь ничего не исказить.

– Никто из таёжных кузнецов не работает по золоту. Кузнецы поклоняются богу железа, который враждует с богом золота. Говорят, где-то есть мастера, которые тянут золото для парчи, но это не кузнецы, и Канага никогда не имел с ними дела. А если золотых дел мастер возьмётся что-то ковать, у него не получится ничего, кроме пожара.

– Где эти мастера берут золото для своих поделок

– Канаге не интересно это знать. Золото родится в пещерах на склонах Саарал-Тау, но где именно, может показать только тот, кто там был.

– Ты знаешь таких людей?

– Конечно. Гунда, подойди сюда. Люди из-за реки хотят с тобой говорить.

Худой и жилистый Гунда послушно подошёл на зов, молча остановился, ожидая, что скажет ему хозяин. Такое поведение понравилось Байон-хану. Слуга должен молчать, пока ему не прикажут говорить.

– Гунда ходил к горным пещерам и, как рассказывают, принёс оттуда золото. Не думаю, что он сильно обогатился в результате своего похода, иначе ему не пришлось бы наниматься ко мне в работники. Я поручил ему заготовку дров. К железу того, кто ходил за золотом, я не подпущу.

– Спроси у раба, – потребовал хан, – видел ли он место, где копают золото, и может ли отвести нас туда.

Саркон знал немало языков, но родное наречие дровосека оказалось ему незнакомо. Всё же, как-то, через два слова на третье и с помощью кузнеца, с ханским вопросом разобрались, и Саркон доложил хану:

– Этот человек знает, где берут золото, но его там не копают, оно просто лежит на земле, и каждый волен брать, сколько унесёт.

– Это мы исправим, – перебил Байон-хан. – такого непотребства впредь не будет.

– Гунда может отвести нас туда, если его отпустит хозяин.