— А где конкретно бываете, в каких посольствах?

— Да куда пригласят! Вы лучше у Трипсова спросите, он этим занимается. Я хорошую кухню люблю, хорошее вино тоже, почему не пойти?..

— И про Ваше военное прошлое не спрашивают?

— А я фразу лихую придумал и всем ее говорю: «Зачем в такой чудесный вечер говорить о войне, боли, смерти? Посмотрите лучше…» и дальше по обстоятельствам — какой интересный салатик, какая элегантная женщина, какой вид из окна! — Кошкин немного расслабился и даже улыбнулся.

— И про Вьетнам не рассказываете? — Кандидат сразу снова поник. — Не будем ходить вокруг да около. Мы знаем обстоятельства смерти Андрея Петунина.

— Слава Богу! Мне так тяжело было бы это рассказывать!

— Понимаю, роль там у Вас была некрасивая. И понимаю, что Вы не хотели бы, чтобы о ней узнали избиратели. Поэтому Вы подослали своего пресс-секретаря к вдове Петунина?

— Он сам, он сам! Раскопал как-то эту историю и стал на меня давить — надо выведать, что она знает, помнит ли мою фамилию, нету ли у нее моих фотографий. А я откуда знаю? Я ее и не видел никогда. Ну он и пошел типа брать интервью, вернулся вроде успокоенный, но не очень. Но тогда компания только начиналась, а вот когда у меня какие-то шансы возникли, он снова насел. А я, как назло, вспомнил, что видел, как Петунин что-то писал на рукаве рубашки — я… я не сразу убежал, сначала просто спрятался. Ну и Трипсов начал зудеть, а вдруг у Петуниной эта рубаха сохранилась. Надо украсть, говорит. Украсть! За это же посадить могут! Ну, не выберут меня — и ладно, а вот в тюрьму я точно не хочу!

— А что Трипсов так за Вас волнуется? Ему-то что?

— Эх, это мне-то что, я в политику пошел, чтоб папашу ублажить, он все мечтает, что я стану депутатом и возглавлю комиссию по обороне, а я бы где-нибудь на тихой работе посидел… Вот у Трипсова не так — он сам в люди выбивался, очень уж ему на политический Олимп хочется, но связей никаких, денег тоже не особо, со мной хоть и в должности пресс-секретаря, а влезет, куда мечтается. Он, по сути-то, больше меня потеряет.

— Понятно. Хочу предупредить — о нашем разговоре Трипсову ни слова. И мой Вам совет: учтите, если он замешан в краже и убийстве, как мы подозреваем, и Вы об этом знали, лучше бы Вам сразу признаться, а то пойдете как соучастник. Если же не знали — держитесь от него подальше.

— В уб-бийстве?! — Кошкин был почти в обмороке.

Михаил Анатольевич кивнул и добавил:

— Пока свободны. — И это «пока» добило кандидата.

Сергей Пискунов злился. Ну что за дело им попалось! У всех биографии с загадками. Нет бы как у всех — родился, женился, помер, погребен! А тут или непонятно, где родился, или то ли помер, то ли нет, или вроде как родился, но вот куда делся? И с пресс-секретарем Вольдемаром Трипсовым такой же фортель! Начиная с подмосковного техникума все нормально, парень сделал ставку на комсомол и плавно перебирался с комсорга курса к комсоргу факультета — и так вплоть до парторга крупного завода. И всю дорогу он активно занимался пропагандой, опять-таки начиная со стенгазеты до отраслевого еженедельника. Слог у «хорька» был бойкий, писал он, можно сказать, лозунгами, виртуозно заводил нужные знакомства и пользовался определенной известностью в неопределенных кругах. К Анатолию Кошкину он попал по рекомендации журналиста — военного обозревателя. Характеризуется как крайне честолюбивый профессионал, хотя точно назвать его профессию никто не смог.

Но вот до техникума — темнота. Родился, по данным его автобиографии, в 1932 году на маленьком хуторе в Закарпатье. После восьмого класса, в 1947 году, поехал в пионерский лагерь, и в это время хутор сгорел. В огне погибли все родственники Вольки. Но не только — погибли и все семейные и поселковые документы. Паспорта у Трипсова еще не было, поэтому никаких официальных подтверждений этой части его биографии не существовало. Особенно потому, что до 1946 года Закарпатье не входило в состав СССР, а переходило от румын к чехам, потом к венграм — и где прикажете искать документы?..

Что касается его зарубежных связей, то до сотрудничества с Кошкиным в связях с иностранцами он замечен не был, хотя несколько раз в составе делегаций выезжал в социалистические страны.

— Мария Александровна, похоже, Вашего «журналиста» — Вольдемара Трипсова — очень интересовала какая-то надпись на рубашке Андрея. Вы не догадываетесь, о чем может идти речь? — Никита долго думал, как начать разговор, и в конце концов выпалил на пороге.

— Входите, Никита, дайте подумать… Рубашек с надписями я у Андрюши не помню… Проходите на кухню, как раз чайник вскипел. — Кораблев уселся за стол и спросил:

— Извините, Вам, наверное, больно об этом вспоминать, но нам очень нужно! В какой рубашке от был в день гибели?

— Сейчас покажу. Мне отдали ее после… Я даже не разворачивала пакет, не смогла себя заставить…

— Но он не пропал? — Забеспокоился Кораблев.

— Нет-нет, я сразу же проверила, пейте чай, я ее принесу.

Мария вернулась из комнаты и положила сверток на край стола. Никита заметил, как дрожали ее руки.

— Только Вы сами разверните, пожалуйста… Вы не против, если я покурю пока на балконе?

— Конечно, нет. И еще раз простите.

Когда Мария вышла, Кораблев аккуратно развязал пакет, рубашка была вся в спекшейся и засохшей крови. Никита вышел на балкон:

— Ваш муж был правшой или левшой?

— Правшой, — коротко ответила Мария, и Кораблев вернулся на кухню.

Он осторожно расправил левый рукав и начал внимательно его осматривать. И вот на манжете он заметил, что сквозь, вернее, из-под коричневых пятен крови проступают буквы, написанные шариковой ручкой.

Никита вытащил блокнот и стал разбирать надпись, иногда больше догадываясь по сохранившимся фрагментам, какая это буква.

«Настенька Машенька очень люблю целую осторожно майор гнида не плачьте»…

Мария тихо вошла на кухню и с изумлением увидела слезы в глазах Кораблева. Села на табуретку, взяла из рук Никиты блокнот, прочла расшифровку и горько заплакала… Никита вышел в прихожую. Там у двери своей комнаты его ждала Ольга Александровна:

— Молодой человек, мне необходимо поговорить с вашим начальником, передайте это ему, пожалуйста.

— Обязательно, он Вам перезвонит, но, если можно, не сегодня — у нас очень сложный день, мы вплотную подобрались к убийце Пономаренко, сейчас будем сводить всю информацию воедино.

— Тогда завтра, будьте добры.

Кораблев попрощался и вышел.

А Ольга Александровна подумала: «Хороший мальчик!», усмехнулась и взяла телефонную трубку.

Костя почти не продвинулся со списком посольств и уже был готов сдаться, как к нему повернулся ПэПэ:

— Никаких концов? — Симонов кивнул. — Бросьте бяку, мне важная идея в голову пришла. У нас ведь где основная дыра? Кто и как вышел на Пономаренко и Капустина, так? — Симонов опять кивнул. — А ведь у нас теперь есть фотографии и словесные портреты и Кошкина, и Трипсова, и «Бонда», и даже его спутника, правда, невнятный. Отправляйтесь в лабораторию, пусть там распечатают по четыре экземпляра фото первых двух, сделают фотороботы для двух иностранцев и их тоже размножат в четырех копиях каждый. Мы должны успеть сделать еще один марш-бросок: показать этих «товарищей» в Вериной школе, у дома и в подъезде Красавиных, у дома и в подъезде Капустина и Пономаренко, в офисе Капустина. Через полчаса проведем краткий, я бы сказал, экспресс-мозговой штурм — и бегом.

Костик забрал бумаги и фотографии и молниеносно скрылся.

А в это время Ольга Александровна говорила по телефону:

— Алло, это цветочный магазин?.. На проданных вами орхидеях есть вредители. Их надо срочно уничтожить, иначе погибнет все растение… Да, совершенно точно… Сегодня… И еще: для нас, пенсионеров, нужно найти иной выход… Хорошо, до свиданья.