Каллэн заказывает по две порции каждого вкуса, который у них есть, и нам их приносят в двух огромных мисках. Ваниль, печенье со сливками, шоколадная стружка с мятой, с крошками печенья, шоколад, клубника, малина, орех пекан, неаполитанский, банан, кокос…

Я могла бы продолжать, но, честно говоря, просто глядя на них всех, у меня отключается мозг.

Мы смеемся и разговариваем во время еды. Я рассказываю ему о своей жизни, а он мне о своей. Оказывается, многие люди в Гавани Ульрика полностью осведомлены о том, что такое Пакт, и город предложил своим обитателям волвенам своего рода убежище в обмен на защиту, которую обеспечивает их присутствие. Они даже общаются с местными правоохранительными органами, отделом, состоящим из начальника полиции, двух заместителей и гражданского лица, помогающего с регистрацией и оформлением документов. У меня такое чувство, что я упускаю какую-то историю, но Каллэн говорит мне, что это история для другого дня.

Мороженое идеальное, но в нем так много всего, что даже Каллэн, такой массивный, вынужден признать поражение.

Затем, когда мы, наконец, закончили, мы возвращаемся к грузовику, поскольку солнечный свет становится туманным, а небо начинает темнеть.

— Нам нужно рассказать Роарку, — говорит Каллэн, пристегивая меня.

— Что ему рассказать?

— То, что мы уверены. Я хочу начать строить планы, детка, и я не могу этого сделать, пока все не уладится. Ты моя пара. Я это знаю, и ты это знаешь. Все, что мы делаем, это теряем время, пока не сделаем это официально.

Я киваю, мое сердце подпрыгивает от множества эмоций.

— Прямо сейчас?

Он целует меня в лоб.

— Все будет хорошо. Поверь мне.

— Я люблю тебя, — говорю я, понимая, что не говорила ему, хотя все это время это было у меня в голове.

Каллэн усмехается.

— И я тоже люблю тебя, даже если любовь — недостаточно громкое слово.

Он закрывает мою дверь, направляясь вокруг передней части грузовика. Я смотрю, как он двигается, так уверенно, так решительно, как будто ничто не может его коснуться. А может и не может. Когда он поворачивается ко мне и подмигивает, у меня все внутри становится кашеобразным.

Затем его лицо меняется, и он что-то кричит.

Но я этого не слышу, потому что в этот момент рядом со мной взрывается окно.

Я кричу, когда на меня сыплются осколки стекла. Рефлексы берут верх, когда я чувствую, как они режут мою плоть, и пытаюсь защитить себя.

Раздается рычание и рев, и когда я смотрю вверх через ветровое стекло, яркая вспышка света ударяет Каллэна в грудь, заставляя его отшатнуться, но не сбивая его с ног. Я поворачиваюсь к дыре, где раньше было окно, и вижу троих мужчин в черных плащах, таких больших и таких темных, что их лица едва видны, только белый блеск их глаз, когда они направляются ко мне.

— Она та самая, — голос похож на шипение, больше похожее на змеиное, чем на человеческое, и я понятия не имею, кто из троих сказал это, когда я пригибаюсь к низу, наблюдая, как тот, что справа, поднимает массивную палку высотой с человека и толщиной с запястье. — Возьмите истинную пару, я задержу собаку.

Но Каллэн уже мчится к нему. Я ахаю, когда он прыгает последние десять футов одним прыжком, врезаясь в него с когтями и оскаленными зубами. Человек в капюшоне кричит, когда его придавливают к земле, но двое его товарищей, кажется, даже не замечают этого, бегут к грузовику и ко мне. Когда зубы Каллэна впиваются в горло его цели с яростью, которая должна напугать меня, я ударяю ладонью по замку двери, затем перебираюсь через сиденье и делаю то же самое со стороны водителя. Я знаю, что это мало что даст. Они уже разбили одно окно и наверняка сделают то же самое с другим, но я понятия не имею, что еще делать.

— Ты пойдешь с нами, вольно или невольно, девочка. Сделай свой выбор и сделай его быстро, — одна из темных фигур протягивает руку через разбитое окно, дергая защелку, но я откидываюсь на спинку сиденья и лягаюсь, зацепив его скрюченные пальцы ногой в сандалии.

Он взвизгивает, отдергивая пальцы, затем шипит.

— Хорошо, если это твой выбор.

Подняв обе руки, он бормочет какую-то тарабарщину, которая звучит так, будто это латынь или что-то в этом роде. Что, черт возьми, здесь происходит?

Затем Каллэн врезается ему в бок с рычанием дикого зверя, и они оба исчезают из поля зрения.

Выглянув вперед, я вижу того, с кем Каллэн уже разобрался. Или то, что от него осталось. Из его горла хлещет кровь, которая скапливается на земле рядом с ним, и он лежит неподвижно. Одна нога, торчащая из края его мантии, находится под углом, под которым ни в коем случае не должна стоять нога, и, похоже, имеет лишний сустав, который я не хочу слишком внимательно изучать. Жив он или мертв, я почти уверена, что он не представляет для меня угрозы.

Но есть еще один.

Третий приближается к грузовику, даже не оглянувшись на своего спутника. Я слышу крик, но, к счастью, не вижу, что происходит вне поля зрения, когда он поднимает руку. Капюшон его плаща чуть-чуть откидывается, и его ухмыляющийся рот блестит.

И Боже, этот рот ужасен.

Это, как если бы кто-то взял лягушачий рот, добавил к нему змеиные клыки и ряды акульих зубов, затем вырезал язык и налепил всю эту отвратительную кашу на нижнюю половину человеческого лица. Я замираю, когда он скручивает свои ненормально длинные пальцы в подобие перевернутой пирамиды, бормоча какие-то гортанные звуки — предположительно из-за отсутствия языка — и поворачивает руку, указывая на меня.

Затем он останавливается, голос становится сдавленным, и мчится вперед, врезаясь в борт грузовика и ускользая из виду, когда я вскрикнула от удивления.

И вот позади него я вижу женщину в полицейской форме с поднятым пистолетом.

— Каллэн! — кричит она, отворачиваясь от меня. — Каллэн, черт возьми, как мне все это объяснить? Он мертв, ради всего святого, перестань разрывать его на части. Не заставляй меня стрелять и в тебя, потому что прямо сейчас это сделало бы мою жизнь чертовски легче, поверь мне.

Глава 8

Каллэн

— Мы, черт подери, практически уничтожили всех колунов, — говорит Роарк, глядя на меня с отчасти недоверчивым, отчасти испуганным взглядом. — Те немногие, кто выжил, бежали много лет назад. Ты уверен, что это были они?

У меня нет времени на это. Или терпения.

— Они сожгли мой гребаный мех на груди молнией. Если они не колдуны, то кто?

— Они могли играть в ролевых играх, — предполагает Лобо. — Это было в интернете. Звучит забавно. Люди притворяются колдунами, варварами и орками. Если бы я делал это, я был бы оборотнем…

— Ролевые игры? — Варгр качает головой. — Как бы они стреляли молниями? И когда ты пользовался Интернетом?

— Возможно, если они…

— Я ни хрена не понимаю, о чем вы оба говорите, — рычу я, перебивая их обоих. — Это были не люди. У одного был лягушачий рот, черт возьми. Они пытались взять Сестину. Они называли ее «истинной парой». Как, черт возьми, нормальные люди узнают обо всем этом? А молния? Лобо, это был не гребаный электрошокер, это была чертова белая молния.

Я поднимаю рубашку, морщась от боли в груди, чтобы показать им опаленный мех.

Сестина успокаивающе сжимает мою ногу рядом со мной, и я опускаю руку на ее обнаженное бедро и сжимаю ее в ответ. Я могу принять боль. Это ничего. Ожог требует времени на лечение, даже для волвенов, но я исцелюсь. Что мне нужно, так это защитить ее, и помоги мне Бог, я тоже хочу защитить их всех. Часть меня хотела бы убедить Холли вернуться сюда со мной. Если она поддержит меня, им придется поверить в то, что я говорю, и им придется действовать. Но она была права. Для нее важнее придумать правдоподобную историю для зевак, которые точно видели происходящее из окон десертного кафе, и придумать что-нибудь для своего доклада, в котором не упоминались бы лягушачьи рты, и, по-видимому, свиные ножки или тот факт, что две из трех «жертв» оказались растерзанными каким-то огромным волком.