— Ну, будем надеяться, что с женщинами вы управляетесь лучше.
— Есть у вас фотография жены? — спросил Каитаро.
— Зачем? Или вы беретесь работать только с сексуально привлекательными объектами? — пошутил Сато, глядя на Миа, и они обменялись понимающими улыбками.
— Для предварительного сбора информации. Мне нужно изучить обстановку, прежде чем приступать непосредственно к заданию. Неплохо было бы иметь одну из последних ее фотографий.
Сато ухмыльнулся, в течение всего разговора он постоянно ухмылялся.
— Смотрите, не перевозбудитесь раньше времени.
— Остались еще кое-какие дополнительные вопросы, — вмешалась Миа. — Нам нужно знать о ее прошлом, об образовании, интересах, привычках, об отношениях с дочерью. Может быть, мы вместе выпьем, и вы обо всем расскажете?
Сато отвел глаза.
— Пришлите анкету мне в офис. Ответы не займут много времени.
Он поднялся со стула и направился к выходу.
Миа склонилась в благодарном поклоне. Сато обернулся и посмотрел на Каитаро поверх ее согнутой спины.
— Я принес свежую фотографию — чтобы заинтересовать вас, — сказал он, запуская руку во внутренний карман пиджака.
Каитаро стоял перед окном в своем кабинете и смотрел, как в надвигающихся сумерках улицы Сибуя загораются огнями. В руке он держал фотографию женщины, за соблазнение которой ему платили.
Прислонившись плечом к высокому, во всю стену окну, он рассматривал снимок. Женщина с коротко стриженными волосами, одетая в большой не по размеру свитер. Фигура скрыта просторной одеждой, так что все внимание зрителя сосредотачивается на лице. Каитаро отметил угол, под которым был сделан кадр, и близко обрезанную рамку. Фотография черно-белая, комната позади не в фокусе. Возможно, автопортрет. Приглядевшись к снимку, Каитаро вдруг заметил одну маленькую деталь, подтвердившую его догадку: в ладони правой руки, почти скрытой длинным рукавом свитера, женщина сжимала черную резиновую грушу, к которой крепился тонкий тросик, уходящий за границу кадра. Приспособление для дистанционного управления затвором камеры. Она фотограф или, во всяком случае, когда-то была им.
Повернув фотографию к свету, Каитаро проследил линию бровей, ведя по бумаге указательным пальцем. И мысленно повторил ее имя: Рина. У нее были большие темные глаза, обрамленные тонкими ресницами. Но во взгляде совсем не чувствовалось радости, словно внутри нее погасили свет. Лишь сосредоточенность и напряженность — он заметил это выражение лица еще на той первой фотографии, что лежала в деле. Рина пристально смотрела в объектив, возможно, даже с некоторым вызовом. Но в этом взгляде таилось что-то еще. Каитаро подумал о птице, которую подстрелили на взлете.
ГАЛОГЕНИД СЕРЕБРА
Было время, когда люди обращали на нее внимание. Рина не сомневалась в этом. Нет, речь шла вовсе не о поклонниках. Рине хотелось совсем иного — чтобы окружающие просто видели, что она существует на свете. По утрам Рина ходила за покупками. Она носила юбки, прикрывающие колени, и заворачивалась в свободное пальто или просторный кардиган. И двигалась по улицам Эбису словно тень. Рина всегда знала, а последние месяцы понимала с особенной ясностью — ни одна голова не повернется в ее сторону, никто не посмотрит ей вслед заинтересованным взглядом. По мере того как жизнь Рины рассыпалась на части, все меньше и меньше людей замечали ее.
В юности Рину трудно было не заметить. Живая и энергичная, она привлекала окружающих. Но не только энергия молодости заставляла людей тянуться к ней. Рину наполняла спокойная уверенность в собственных силах, она много общалась с друзьями и легко заводила новые знакомства. Казалось, сам город идет к ней навстречу, Токио обращался к Рине языком своих улиц, чайных, кафе, книжных магазинов. Люди чувствовали в ней то, что так необходимо любому человеку: Рина излучала счастье.
Ей повезло расти среди людей, чьи желания совпадали с ее собственными. Пришло время выбирать профессию — и Рина, с радостью отправившись по стопам отца, начала изучать право. Впрочем, другое ее увлечение, фотография, тоже не осталось в стороне. Когда же снимки Рины стали появляться в журналах и ей предложили участвовать в выставке молодых фотографов, она оставила юриспруденцию и переключилась на новое дело, которое полностью захватило ее. Тогда Рина совершенно иначе представляла свою будущую жизнь.
Поначалу все шло хорошо, как это часто случается у новичков. Однако заказы, которые иногда доставались начинающему фотографу, существенного дохода не приносили. Вопрос, каким образом Рина намеревается содержать себя и кому в дальнейшем Ёси передаст свою адвокатскую практику, обретал все большую остроту. Бывшие однокурсники окончили университет, сдали квалификационные экзамены и строили карьеру. Многие уже обзавелись семьями. Она видела: они нашли себя, добиваются успехов, близкие по праву гордятся ими. Это была реальность, и больше Рина не могла закрывать на нее глаза. Даже город, который она любила всем сердцем, словно переменился к ней: каждая улица, каждый перекресток напоминали об этой неприятной реальности. Казалось, незнакомцы на улицах и те кидают на нее неодобрительные взгляды и сокрушенно качают головой: вот девушка, которая не в состоянии прокормить себя. Боль и горечь отца, поначалу выплескивавшиеся бурными вспышками гнева, постепенно превратились в постоянное молчаливое раздражение. Поэтому, когда он предложил дочери устроить ее брак с сыном одного из своих коллег — Осами Сато, выпускником университета Тодай, — напряжение, окружавшее Рину, как будто рассеялось. Она охотно согласилась, но впоследствии не переставала корить себя за такую слабость.
Выйдя замуж и обосновавшись в Эбису, Рина вернула свой прежний круг общения. Однако вскоре выяснилось, что многие из ее друзей переехали в другие города, а кто-то и вовсе за границу. Коллеги Рины, с которыми она работала в журнале «Экспозиция», тоже отдалились, и на смену миру фоторепортеров и журналистов пришел деловой мир Сато и его приятелей. Поначалу ей даже нравились эти вечеринки, на которых она выступала в роли гостеприимной хозяйки, и, надо отметить, весьма успешно. Но чем больше людей приводил муж в их просторную квартиру, которую купил для них отец Рины, чем чаще они усаживались в гостиной за большим столом из черного дерева — еще один подарок на свадьбу, — заставленным бутылками и хрустальными бокалами, тем яснее становилось молодой женщине, почему Сато женился на ней.
Кроме того, ему приходилось развлекать нужных людей, и он частенько допоздна засиживался где-нибудь в идзакае[23], а после, возвращаясь домой далеко за полночь, пропахший вином и табаком, валился в постель и грубо притягивал жену к себе.
Постепенно, как и следовало ожидать, многие важные для Рины вещи стали ускользать из ее жизни, а построенный ею воображаемый мир красоты и творчества — разрушаться. Она перестала смотреть на небо и определять освещенность с помощью люксметра. Гуляя по улицам, больше не прикидывала, какую установить экспозицию или какой выбрать угол для съемки, ей в голову больше не приходили идеи для новых репортажей, которые раньше сами собой появлялись на каждом шагу. День за днем рутинная работа по дому поглощала ее. Рина начала медленнее двигаться, медленнее соображать, а объективы ее старенького Canon Т90 покрывались пылью, лежа без дела. Химикаты в домашней фотолаборатории засохли, так что крышки уже невозможно было отвернуть. Ванночки для растворов валялись на полке, и вскоре пауки начали вить в них гнезда. Затем Сато перенес в бывшую проявочную коробки со своими бумагами. Теперь ее использовали как кладовку для хранения архивных папок, лыж и сломанных теннисных ракеток. Со временем к ним присоединились стоптанные башмаки, поношенная одежда и бесполезные подарки от дальних родственников. Когда Рина заглядывала внутрь, перед ней будто открывалась жизнь незнакомцев — чужой брак, чужие отношения, чужая судьба. А сама она исчезала, словно изображение на засвеченной пленке.
