Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Пожалуй, наибольший объем информации предоставляет в наше распоряжение римская историография. При обращении к ее памятникам следует учитывать ее характерные черты и принципиальные установки, сохранявшиеся в той или иной степени на всем протяжении ее существования – от ранних анналистов до позднеримских историков. В их числе исследователи[104] отмечают консервативность творческих принципов, сознательную обращенность к современности, патриотичность и апологетичность, морализаторство, приверженность исконным моральным ценностям, воплощавшимся в идеализированных образах героев прошлого, риторичность и частую подмену исторически достоверного литературно правдоподобным. История Рима и в классических, и в более поздних произведениях римской историографии – в трудах Саллюстия, Цезаря, Тита Ливия, Веллея Патеркула, Тацита, Аннея Флора, Аммиана Марцеллина и др., а также в смежных с ними жанрах (например, в книге Валерия Максима или в императорских биографиях Светония и отчасти у Scriptores Historiae Augustae) воссоздавалась, по существу, как некий общественно-исторический миф, выражающий основополагающие ценностные ориентации римского народа (mores maiorum). Этим задается определенная шкала оценок. Современная авторам действительность чаще всего трактуется как время деградации старинных доблестей. Соответствующим образом по преимуществу и оцениваются деяния и моральный облик римских солдат и военачальников. Но даже у историков императорского времени при описании внешних войн негативные черты профессионального солдата, как правило, элиминируются и на первый план выдвигаются исконные римские качества: дисциплина, стойкость, выучка, доблесть и т. д. Ориентация на героические или, наоборот, негативные примеры обусловливает появление на страницах исторических трудов ярких портретов римских военных деятелей и – реже – простых воинов, которые предстают как олицетворение тех или иных качеств. В эпоху империи в исторических сочинениях центральное внимание уделяется фигурам императоров, в характеристике которых немалое место занимает освещение их военных способностей и взаимоотношений с войском.

Не меньшую ценность представляют и сочинения греческих историков и авторов иной «национальной» принадлежности, но использовавших греческий язык и писавших как о ранней истории Рима, так и об императорском времени: Полибия, Дионисия Галикарнасского, Диодора Сицилийского, Иосифа Флавия, Плутарха, Аппиана, Диона Кассия, Геродиана и др. Ценность сведений греческих авторов заключается, помимо всего прочего, еще и в том, что они представляют своего рода сторонний взгляд, взгляд людей иной культуры, на римскую военную организацию и акцентируют в ней такие черты, которые самим римлянам казались очевидными и, как правило, специально не выделялись[105].

Важным источником для реконструкции системы воинских ценностей могут служить столь многочисленные в сочинениях античных авторов речи полководцев к войску, являвшиеся, с литературной точки зрения, неотъемлемым признаком жанра[106], а в более общем историческом плане – одним из проявлений вербального характера римской цивилизации, в которой «все начинается с речи, и война не исключение из этого правила»[107]. При всей их искусственности и риторической условности они включали такие моменты, которые должны были и в реальности находить отклик в душах самих солдат, и, стало быть, эти речи могут характеризовать римские военно-этические ценности.

Из всех авторов I в. до н. э. для исследования древнеримской ментальности в целом огромную важность представляет богатейшее литературное наследие Цицерона, прежде всего потому, что одним из лейтмотивов его размышлений была исконная римская virtus – основа основ достигнутого Римом величия и могущества. Можно сказать, что в произведениях Цицерона, несмотря на его оригинальные идеи и политические метания, система ценностей Рима-полиса находит свое наиболее адекватное освещение и осознание. По словам Г.С. Кнабе, «для творчества Цицерона была характерна тенденция рассматривать реальную действительность на фоне действительности возвышенной и нормативной»[108]. Сам его общественный идеал «имел в римской действительности глубочайшие основания и в этом смысле соответствовал ей. Общинно-патриархальная подоснова римской жизни, с которой был неразрывно связан этот идеал, сохранялась на протяжении всей Античности, постоянно сообщала новые силы общественным представлениям города-государства, и, пока стоял Рим, эти основы бытия народа не могли быть упразднены»[109]. Некоторые из сформулированных Цицероном ценностных представлений можно отнести к нормативным военно-этическим качествам, составляющим главный предмет нашего исследования.

В плане изучения идеологических тенденций и ментальностей во времена империи особое значение приобретают памятники ораторской прозы. Обращаясь к ним как к историческому источнику, следует учитывать, что в имперскую эпоху, по сравнению с республиканским временем, существенным образом меняются общие установки, характер и содержание ораторского слова, роль которого как мощного орудия политической борьбы постепенно сходит на нет. Риторика все больше ограничивается областью красивых слов, форма получает перевес над содержанием. «Место республиканских ценностей, – пишет М. фон Альбрехт, – занимают доблести владыки; коррелятом со стороны подданных становится их гражданские и служебные достоинства… Долг оратора в лучшем случае заключается в том, чтобы служить государю зерцалом и косвенно сообщать ему ожидания граждан; в худшем… печальная историческая действительность скрывается за идеально-типическим придворным фасадом»[110]. Однако сама природа риторического слова такова, что «отношение к конкретному слушателю, учет этого слушателя вводится в само внешнее построение риторического слова», проявляется в «глубинных пластах смысла и стиля»[111]. С этой точки зрения и риторические декламационные упражнения, и откровенно льстивые речи эпидейктического жанра могут многое сказать не только о мировоззрении отдельного оратора, но и о типичных представлениях его современников[112], поскольку даже риторические фикции не воспринимались аудиторией как противоречащие нормальному порядку вещей. «Больше того, риторическая обработка с ее заведомым произволом даже приближала предмет к существовавшему в общественном сознании “образу правдоподобности”»[113]. Среди известных образцов ораторского искусства императорского времени в плане изучения римских военно-этических представлений наибольший интерес представляют императорские панегирики, как на латинском, так и на греческом языке. Это прежде всего «Панегирик Траяну» – произнесенная Плинием Младшим в 100 г. н. э. на заседании сената благодарственная речь по случаю назначения его консулом[114]. Используя схему энкомия-биографии, Плиний славословит воинские доблести и военный опыт Траяна, подчеркивает его близость к простым солдатам, постоянную заботу о них, стремление служить им примером в воинских трудах. В изображении Траяна-полководца оратор явным образом ориентируется на республиканские традиции и идеалы, прямо уподобляя его древним героям. Плиниев «Панегирик», бесспорно, оказал огромное влияние на последующее развитие этого жанра, в течение столетий оставаясь образцом для подражания. Неслучайно эта речь открывает сборник из одиннадцати панегириков на латинском языке, произнесенных разными авторами в честь императоров (от Диоклетиана до Феодосия) в период от 289 до 389 г. н. э.[115]Независимо от конкретных поводов произнесения, программной направленности и исторической достоверности этих речей, в центре внимания ораторов, в соответствии с канонами жанра, находятся добродетели и деяния восхваляемых правителей на военном и гражданском поприщах[116]. Как в языке и риторических приемах, так и в своих идейных установках панегиристы ориентировались на классические образцы. Говоря о воинских и полководческих доблестях императоров, об их взаимоотношениях с войском, авторы, с разной степенью подробности и с различными акцентами, используют традиционный набор категорий и топосов. Вместе с тем нельзя не учитывать вполне определенные, обусловленные конкретным историческим контекстом (а возможно, и индивидуальными позициями автора) нюансы в трактовке тех или иных аспектов.

вернуться

104

См., например: Утченко С.Л. Некоторые тенденции развития римской историографии III–I вв. до н. э. // ВДИ. 1969. № 2. С. 66–74; он же. Политические учения Древнего Рима III–I вв. до н. э. М., 1977. С. 99—116; Кнабе Г.С. Рим Тита Ливия – образ, миф и история // Тит Ливий. История Рима от основания Города: В 3 т. Т. III. М., 1993. С. 590–655; Альбрехт М., фон. История римской литературы / Пер. с нем. А.И. Любжина. Т. 1. М., 2002. С. 404–414.

вернуться

105

Махлаюк А.В. Военная организация Рима в оценке греческих авторов и вопрос о своеобразии римской цивилизации // Сравнительное изучение цивилизаций мира (междисциплинарный подход): Сб. ст. М., 2000. С. 259–272.

вернуться

106

О значении речей в античной историографии в целом и полководческих речей в частности см.: Albertus J. Die Παρακλητικοί in der griechischen und römischen Literatur. Dissertation. Strasburg, 1908; Woodman A.J. Rhetoric in Classical Historiography. London; Sydney; Portland (Oregona), 1988; Glücklich H.-J. Rhetoric und Führungsqualität – Feldherrnreden Caesars und Curios // AU. 1975. Bd. 18. Hf. 3. S. 33–64; Hansen M.H. The Battle exhortation in ancient historiography. Fact or fiction? // Historia. 1993. Bd. 42. Hf. 1. P. 161–180; Черняк А.Б. Тацит и жанр парных речей полководцев в античной историографии // ВДИ. 1983. № 4. С. 150–162; Кузнецова Т.И. Историография и риторика: Речи в «Истории от основания Рима» Тита Ливия // Взаимосвязь и взаимовлияние жанров в развитии античной литературы. М., 1989. С. 203–228.

вернуться

107

Ле Боэк Я. Римская армия эпохи ранней империи / Пер. с франц. М., 2001. С. 212–213.

вернуться

108

Кнабе Г.С. Материалы к лекциям по общей теории культуры и культуре античного Рима. М., 1994. С. 393.

вернуться

109

Кнабе Г.С. Цицерон, культура и слово // Цицерон, Марк Туллий. Избранные сочинения / Пер. с лат.; вступ. ст. Г.С. Кнабе. Харьков, 2000. С. 20.

вернуться

110

Альбрехт М., фон. Указ. соч. С. 546.

вернуться

111

Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. С. 93.

вернуться

112

Ср. Альбрехт М., фон. Указ. соч. С. 548: «Духовная значимость речи основывается не в последнюю очередь на том, что она – в силу лежащей на ораторе задачи считаться с общепринятым – отражает мировоззрение оратора и его публики таким способом, который почти не дает почувствовать различие между ними. В особой мере это осложняет интерпретацию… Нужны осторожность и осмотрительность, чтобы установить, где в каждом конкретном случае коренится искомое расхождение между мыслью оратора и публики».

вернуться

113

Смирин В.М. Римская школьная риторика Августова века как исторический источник (По «Контроверсиям» Сенеки Старшего) // ВДИ. 1977. № 1. С. 101.

вернуться

114

Общую его характеристику (с указанием основной исследовательской литературы) см.: Кузнецова Т.И., Стрельникова И.П. Ораторское искусство в Древнем Риме. М., 1976. С. 207–227. Об образе идеального правителя в «Панегирике Траяну» см., например: Шалимов О.А. Образ идеального правителя в Древнем Риме в середине I – начале II века н. э. М., 2000. С. 101 сл.

вернуться

115

См.: Шабага И.Ю. Славься, император! Латинские панегирики от Диоклетиана до Феодосия. М., 1997.

вернуться

116

См., например: Burdeau F. L’Empereur d’après les Panégyriques Latins // Burdeau F., Charbonnel N., Humbert M. Aspects de l’Empire Romain. P., 1964. P. 1—60.

12
{"b":"909254","o":1}