- Убери на место. Ты знаешь, куда. Потом вернись.
Кори бесшумно уходит, а Мак опять не выдерживает:
- Ты с Акром ласковее разговариваешь, чем с Ликорией, а у неё никого, кроме тебя…
- Поверь, ласки у неё более чем… Ну, вот, как ты и хотела, милая. Смотри, я исполняю все твои капризы!
- Что это? — изумлённо спрашивает Макилан. И вернувшаяся Кори застывает около двери, словно тень.
- Шахматы, что же еще. Кори, подходи ближе, не стой столбом.
Доска, которую извлекает из-под софы Ал, выглядит более чем странно. Шестиугольник, расчерченный на четырёхугольники, квадраты и ромбы, от которых рябит в глазах. Три комплекта деревянных фигур: чёрные, белые и красные. Ал расставляет фигуры на доске, пока Кори и Макилан молча следят за его ловкими, скупыми движениями.
- Ну что, моя дорогая жена и мой не менее дорогой и единственный друг, — провозглашает Алариус. — Прошу за стол.
Кори бросает на него короткий почти испуганный взгляд, и Мак тоже чувствует, что что-то определённо не так. Какие бы безумства с общепринятой точки зрения Ал не совершал ранее, Макилан никогда не выдел его пьяным, но сейчас он вёл себя как человек после многократного употребления горячительного.
Кори, чуть поколебавшись, покорно садится за стол. У королев в этой игре на троих за спиной маленькие крылышки, как у изображённых на многочисленных древних гравюрах демонов. Макилан стоит. Надо уходить отсюда, уйти раз и навсегда, и никогда больше не видеть ни его, ни её, ни тринадцатого замка… Сейчас — самое лучшее, самое подходящее время для того, чтобы уходить. Сейчас…
- Ты стоя будешь играть, что ли? — удивляется Ал. Приподнимает чёрную крылатую королеву, словно хрустальный бокал, подмигивает Кори. — Моя королева, хранилище моего сердца, я отдаю вам первый ход, хоть это и не по правилам!
… Он ушёл, когда проиграл. Проиграл первым, а Кори и Ал остались. Он так и не узнал, кто тогда из них выиграл.
*Примечание. Шахматы "на троих" действительно существуют. Есть разные варианты досок, у Алариуса примерно такой вариант.
Глава 39.
— Ты умеешь кататься на лошади? — так обыденно спрашивает Кристем, словно бы между делом. А я уже чувствую себя так, словно и не хожу по земле собственными ногами. Словно я летаю. И мне безумно хочется задержаться в этом чувстве, украденном у судьбы счастье. Всё как будто так же, как и было раньше — хозяин занимается своими делами, иногда один, иногда с лордом Лиардом. Иногда к нему заглядывает леди Далила, иногда — дядя Мэгран, демонстративно меня игнорируя… Слуги исправно прибирают комнаты и приносят еду. Я сижу рядом, присутствую, максимально ненавязчиво, как и прежде, иногда помогаю, почти неосознанно — усиливаю, поддерживаю. Вопрос о моей силе, которая есть и которая не является магией, Кристем оставил на потом — или действительно забыл об этом, или счёл не столь уж важным. Впрочем, мне нечего ему ответить. Я и сама не знаю, как оно так получается. Торико — надо узнать, что означает это слово. Возможно, часть ответов я тогда получу. Кроме того, надо непременно напомнить хозяину его обещание разузнать что-то о пожилой профессорше.
Всё идёт, как всегда, своим чередом, но…
Но разница огромна. Теперь, проходя мимо Кристема, я могу к нему прикоснуться, прижаться, мимоходом поцеловать в висок или плечо. Казалось бы, такая мелочь в общемировых масштабах, но сейчас это даёт мне невероятную силу держаться и жить, и стимул, и цель. Тепло его рук, его кожи, его тела, щекочуще-терпкие прикосновения губ… я не понимаю, как жила без этого раньше. И мне так трудно представить, как буду жить без этого потом — но ведь необязательно думать о будущем именно сегодня. Почему бы сегодня — и только сегодня, разумеется — не пожить немножечко настоящим?
И вопрос Кристема про езду верхом — это тоже будто бы неотъемлемая часть реальности безумно-прекрасного сегодняшнего дня. К сожалению, соврать я не могу, как и изменить реальность.
— Нет, верхом я не езжу. Животные вообще меня не любит и боятся. Лошади в том числе.
— Странно, — Кристем протягивает руку и ласково проводит ладонью по моему лицу, а я прижимаюсь к нему щекой, запоминая, впитывая каждое мгновение, всю палитру ощущений, нежность и легкая возбуждённость вперемешку иголочками впиваются в кожу.
— Я — странная, — пожимаю плечами. — Было бы странно, если бы всё было… как у всех.
— Ты прекрасна, — он на самом деле верит в то, что говорит. — Кори, а как думаешь, зачем было сделано, — неопределённый мах рукой в мою сторону. — Это всё?
— Зачем? — переспрашиваю я и смотрю на крыло. Перья мягко светятся собственным голубым и серебряным светом. — Я не знаю. Даже представить себе не могу. Просто так. Один человек говорил мне, что маги Старника мечтали стать равными богам, вот и творили, как могли.
Но вопрос хозяина будит во мне какие-то сомнения. До этого момента мотивы неведомого мага из Старника, проводившего свои изуверские противоестественные опыты (и в моих тайных кошмарах имеющего лицо Алариуса Мезонтена), ни у кого не вызывали удивления — злодеи, они и есть злодеи, тем более безумные. Интересно им было, а ну как получится.
Но если цель действительно была?
— Полёт, — неуверенно говорю я. — Даже маги воздуха не освоили таинства полёта. Вдруг дело в этом? Сначала попробовать на ком-то ещё, потом — на себе…
— Пожертвовать руками ради крыльев? — скептически переспрашивает Кристем. — Поэтично, но нефункционально, моя леди. Разумнее было бы воспользоваться примером бабочки или мухи, и отращивать крылья на спине.
Меня передёрнуло от отвращения. Ненавижу насекомых, уж лучше птичьи перья.
— Птичье тело устроено иначе, нежели тело человека, — хозяин снова ко мне прикасается, но на этот раз иначе, без явной нежности и трепета — теперь это жест исследователя, и мне хочется отодвинуться. — Если суть заключалась в желании создать разумное летающее существо, что-то еще могло поменяться… внутренние органы, кости, возможно, зубы. Состав крови.
Зубы однозначно меняются в этот самый момент — им непреодолимо хочется стукнуться друг об друга.
Кристем осторожно ощупывает крыло, потом вторую руку — и я огромным усилием сдерживаю себя, чтобы не отползти, не забиться в угол.
— Кости руки и крыла действительно разные, — бормочет он. — А если на второй руке начали появляться перья, то процесс должен затрагивать и кости, разумеется. Как же жаль, что нельзя посмотреть изнутри.
— Вы в своём праве, — холодно отвечаю я, отчего-то мне становится трудно дышать. — Отрежьте всё, что вас интересует и посмотрите в разрезе.
Кристем недоумённо смотрит на меня какое-то время, а потом обнимает за плечи, притягивает ближе, я не сопротивляюсь, но и не подаюсь навстречу.
— Я не буду делать ничего такого. Я — не они, Кори. Со мной ты в безопасности. Извини, я просто…
— Или вам просто недостаточно интересно, — брякаю я мстительно, но всё же немного расслабляюсь в его руках.
— Мне очень, очень интересно, — Кристем улыбается, я чувствую это по его голосу, хотя лица не вижу, подбородок хозяина упирается куда-то мне в макушку. — Но ты — это ты.
Рука проходится по перьям, легко, почти неощутимо.
— Кровь! — я высвобождаюсь из объятий хозяина и заглядываю в его глаза, светлые, чистые, как вода в ручье.
«Не те, не то, не того», — мысль, словно бы чужая, диссонанс в общей мелодии дня, и я её прогоняю.
— Кровь вы исследовать можете… наверное, — я задумываюсь, а умеет ли Кристем делать такие вещи, и он почти эхом отзывается:
— Кровь?
— Я видела у вас оккиолин, кажется, вон на той полке, за фарфоровым сервизом. Можно посмотреть в него, или…
— Оккиолин?.. А, микроскоп. Откуда ты знаешь это слово? Оно давно уже вышло из употребления… Кори, я знаю, как исследуют кровь! — хозяин раздражённо опускает руки. — Но…
