Она замолчала, так пристально разглядывая осколок миски, словно в нём отражалась вся её прошедшая жизнь.

— Что с ней случилось?

— Из Старника не вышел никто. Они, маги эти проклятые, взяли заложников — тех, кто был против, не согласен с ними, тех, кто был послебее. Когда опустили антимагический полог, они стали убивать. Одного за одним. Никто не вышел оттуда. Но такие, как ты…

Она резко встала, отряхнула юбку и фартук и тяжело направилась за метлой.

— Давайте, я… — я подскочила следом.

— Да куда тебе, убогой, — почти беззлобно фыркнула повариха и неожиданно добавила. — Ая — дочь моей сестры. Её уже много лет в живых нет, как дочку я её растила, хорошая была девочка.

Я смотрела, как сухие тёмные прутья метлы мерно скребут по полу.

— Что мне можно сделать?

— Да хоть орехи перебери, доставили тут на днях, а там полно гнилых и мусора, — Ана снова побрела в недра своей кухни и вернулась, волоча огромный холщовый мешок и кастрюлю. Поколебалась и добавила:

— Точно ничего не помнишь? Была же там, видеть могла что-то… кого-то.

— Не помню, — сказала я. — Ничего не помню. Но если бы я только могла найти кого-то из них… поверьте, ни одного бы в живых и целым не оставила. Поверьте.

Повариха неопределённо покачала головой, снова хмыкнула и ушла.

Глава 31.

Я перебрала орехи, потом перебрала крупы, переделала еще множество мелких, не особо обременительных дел, доступных существу с одной рукой. Ана периодически искоса поглядывала на меня, но больше ничего не говорила, за исключением ряда коротких указаний, что делать, но только по делу, без личных претензий. Тот маленький разговор если и не разбил лёд между нами окончательно, основательную трещину в нём всё-таки прорубил, и это ощущалось, словно тёплое дыхание маячивших на горизонте месяцев Соловера.

Несмотря на то, что работа была несложная и вполне посильная, к вечеру я устала и к себе отправилась почти с радостью. Ана давно ушла, а я всё возилась и возилась, навострившись даже вытирать влажную посуду. Правда, зачем её вытирать и неужели она не может высохнуть сама? Но когда я осмелилась задать этот животрепещущий вопрос вслух, повариха посмотрела на меня так, словно я на её глазах кинула в свежесваренный суп свежепойманного таракана.

Но уже сделано и это. Вот и хорошо, сейчас приду и усну — очень поздно. Только бы не думать, не вспоминать, а механически выполнять привычные действия, одно за другим: расплести перетянутые волосы, которые я все-таки ухитрилась научиться завязывать в подобие конского хвоста, снять платье, обувь, умыть лицо, стянуть с кровати плед и лечь, поджав к животу холодные ступни, укрыться крылом. Я вышла, растирая о бедро ноющие пальцы, но, увидев вдруг в коридоре знакомый тёмный силуэт, резко, не успев даже подумать о том, что происходит, свернула в соседний коридор — встреча с лордом Мэграном один на один в полумраке в мои планы явно не входила. С того самого момента, как хозяин вывел меня из его кабинета, мы встречались только несколько раз, мельком, и как правило в присутствии Кристема. Ни о каких разговорах не могло быть и речи, разумеется. Что он вообще делает в такое время на служебной половине замка? Ищет Мари? Вот еще глупости, он же лорд Альтастен, не по рангу за обслугой бегать, тем более за обслугой постельной.

Я замерла, слушая его гулкие шаги, чуть тяжёлое, прерывисто-сосредоточенное дыхание. Лорд, похоже, останавливался у каждого светильника, у каждой картины на стене — зачем? Очень хотелось выглянуть, но я сдерживалась, пока черная тень не мелькнула в дверном проёме — и не удалилась прочь.

Я попыталась вспомнить, как путём в день нашего знакомства Мари вела меня через хозяйскую половину в столовую. А если попробовать пройти им обратно к себе? Тем более, для меня открыты все двери, кругом царит тишина, светильники почти все погасли, но и темнота меня не останавливает. Решаюсь и иду, бесшумно, стараясь не задеть ничего крылом, не издать лишнего звука. Мне просто нужно быстро и незаметно попасть в свою комнату, но в одном из проходных овальных залов неожиданно распахиваются двери, вспыхивает свет, и глубокий бархатный голос леди Далилы произносит:

— Спасибо за приятно проведённое время, Марти. Тёмной ночи, мои дорогие. Крис, пожалуйста, проводи Марти к себе.

Вот ведь незадача. Тот зал, где мы беседовали с леди о моём правильном поведении и перспективах, я благоразумно обошла — так нет же, всё равно умудрилась нарваться. Значит, ночное чаепитие закончилось только сейчас..? Впрочем, куда господам торопиться, захотят — весь день завтра спать будут, у них-то завтрак не по расписанию. Я вижу чёткую тень хозяина и размытую, смазанную — его гостьи. В полумраке коридора она кажется мне жутким бесплотным призраком, притворяющимся человеком, демоном, принявшим обманчиво очаровательный облик, а на деле ожидающим новолуния, дабы разорвать на клочки любое наивное, доверившееся ей существо.

Ты необъективна, Кори! Я слежу, как леди Далила удаляется прочь по коридору, очевидно, в свою спальню, а Кристем и его невеста остаются вдвоём.

Подглядывать и подслушивать за ними мне вовсе не хочется. Не из каких-то этических соображений — просто, наверное, страшно услышать то, что уже сейчас проложит непреодолимую пропасть между мной и моим хозяином. Если есть возможность, я предпочла бы отложить крушение собственного маленького мирка хотя бы на несколько дней вперед. А предчувствие неминуемой катастрофы жжёт между лопаток, как потянутая мышца или защемлённый нерв. И хуже всего то, что во мне, точно проснувшаяся от зимней спячки змея, поднимает голову безумная, не имеющая право на жизнь надежда.

Молодые люди идут молча, леди Мартина чуть впереди, Кристем позади, а я, словно на невидимой привязи, зачем-то ступаю следом, невидимая, неслышная, неощутимая, отчего-то уже не боясь, что меня могут заметить — абсолютно уверенная, что не заметят.

…Кто из вас двоих призрак, Кори?

Нет ничего смущающего, ничего особенного, наводящего на фривольные мысли в том, что юный господин провожает свою официальную, формальную невесту до дверей её гостевой комнаты. В конце концов, он несёт своеобразную ответственность за паутину ходов и выходов замка Альтастен, за темноту, за своих друзей. А на самом деле, ему и сказать-то ей нечего — не могу представить себе, чтобы у нас с ним не нашлось бы темы для разговоров, точнее, у него. Наконец, молчаливая прогулка подходит к концу, и я вхожу в одну из пустых комнат — словно бы неожиданное чутьё говорит мне о том, что никого поблизости нет, кроме этих двоих. Их голоса теперь раздаются — спокойные, приглушенные, и я хочу заткнуть уши, чтобы не различать отдельные слова. Мне нужно только дождаться, когда Кристем пойдет обратно к себе, а слушать совершенно необязательно, совершенно… Вот только уха два, и я вжимаюсь в стену.

Минуты идут, текут, одна за другой, бегут, обгоняя соседок-минуток. Куда, куда они так спешат? До рассвета еще далеко, но и полночь миновала, а я еле стою на ногах. Еще не прошла усталость вчерашнего дня, и вот навалилась новая, а что со старой делать прикажете? Но я терпеливо стою и жду — сколько же им можно болтать! — стою и жду. Комната за моей спиной — одна из гостевых, на мебель натянуты чехлы, которые, вероятно, никто и не думал снимать последние шесть лет. Наверное, дело не только — и не столько — в долге сына перед родом и замком, сколько в надежде матери на то, что с женитьбой Кристема в замок вдохнутся новые силы, вернётся прежняя жизнь, полная гостей, балов, смеха и разговоров… Ты бредишь, Кори. Откуда тебе знать, на что надеются другие, со своими мечтами бы разобралась.

А Кристема всё нет, и нет, и вот я отвожу руку от уха — а вокруг царит полная, мёртвая тишина. Я делаю шаг, еще — и осторожно, прижав крыло к бедру, выглядываю в коридор. Не знаю, что я ожидаю там увидеть: что леди Мартина гадает жениху по руке, что неловкое молчание затянулось, и они так и стоят, глядя друг на друга, дурачки…