«Эк же тебя, мил человек, покорежило-поломало, – подумал батюшка, огладив пышную бороду с редкими вкраплениями седины. – Ну ты держись, держись, Роман Мирославыч. А я уж чем смогу… С Божьей помощью».

Покивав на слова собеседника и глубоко вздохнув, отец Глеб накинул овечью шубу, водрузил на голову меховую шапку, подхватил саквояж с пожитками и открыл дверь в коридор. В купе сразу ворвался шум множества голосов, до того слышный как нестройный гул. Священник оглянулся и успел заметить, как по лицу Муромцева волной прошла гримаса, будто внезапные звуки причинили ему боль. Но она так же быстро пропала, как и появилась.

– Прикройте за собой дверь, отец Глеб, будьте так любезны, – попросил сыщик. – А то этот гвалт…

Он покачал головой и снова стал смотреть в окно. Захлопнув за собой дверь, батюшка еще раз вздохнул и направился в сторону тамбура.

На перроне народу было не так чтобы много, но и не мало. Мороз немедленно стал щипать лицо, и это отчего-то тут же подняло отцу Глебу настроение. Священник усмехнулся, потер ладонью в толстой перчатке нос и стал озираться, ища «встречающую делегацию». Долго выискивать ему не пришлось. От здания вокзала послышалось зычное:

– Посторони-и-ись!

А через минуту из суматохи вынырнул невысокий толстенький мужчина в сопровождении четырех полицейских, активно расчищающих ему путь. Чиновник зябко кутался в пальто с меховым воротником, боярка из соболя была натянута почти до бровей, а торчащие из-под шапки круглые красные щеки наводили на стойкие ассоциации с Колобком из детской сказки.

Отец Глеб про себя хмыкнул и, поставив на землю саквояж, стал стягивать перчатку – для рукопожатия.

– С добрым утром вас, отче, – остановился поблизости «колобок».

– И вас также, господин…

– Вы же к нам из Петербурга прибыть изволите?

– Точно так…

– А где же из сыскной полиции?.. – не на шутку всполошился круглый чиновник, шныряя глазами вокруг священника. Выражение лица у него с каждой секундой становилось все растеряннее и испуганнее. Даже яркий румянец на щеках заметно угас. – Нам обещали прислать знающего сыщика, который с такими делами… Ох, что же делать-то теперь? Петр Саввич меня…

– Не надо так переживать, сударь мой, – сделал успокаивающий жест отец Глеб, стараясь привлечь мятущееся внимание собеседника. – Представитель сыскной полиции тоже приехал…

– Так где же он? – Глаза под бояркой сделались круглые-прекруглые.

– Еще из вагона выйти не успел. Там в тамбуре такая суматоха…

– Ой, слава Всевышнему! Какое облегчение, а то ведь Петр Саввич меня со свету… А вас, прошу прощения, как величать, ваше преподобие?

– Отцом Глебом величайте. А я с кем имею честь?

– Ох. Да-да-да. Простите. Со всеми этими страстями… Чайников. Иммануил Евсеевич Чайников. Чиновник по особым поручениям при его превосходительстве губернаторе Энской губернии полковнике Латецком Петре Саввиче.

– Весьма приятно.

– И мне, и мне… Так, а где же?..

– Доброе утро, господа, – раздался из-за спины священника голос Муромцева. – Роман Мирославович Муромцев, старший агент сыскной полиции…

– Рады-рады. Иммануил Евсеевич Чайников. Чиновник по особым поручениям. Идемте, господа, идемте скорее. Нельзя терять ни минуты. Там на площади у нас такое… Ох, спаси и сохрани!.. В жизни не видывал такого ужаса. Петр Саввич вне себя. Если вскорости не начнется работа… если не будет результатов… полетят головы. Как пить дать. Нельзя терять ни минуты. Ни минуточки. О Матерь-заступница!.. Вот сюда, пожалуйста.

Один из сопровождающих полицейских распахнул перед мужчинами дверцу слегка потрепанной, но все еще крепкой казенной кареты. Чайников, не переставая причитать, сделал приглашающий жест гостям, и те расположились на обитых сукном сиденьях.

– Ох, батюшки-святы, – кряхтел Иммануил Евсеевич, раскладывая полы пальто. – Видели бы вы, господа, какой там ужас творится. На площади. Я сколько лет тружусь при господине губернаторе, ни разу такой жути видеть не доводилось. И, дай бог, больше и не приведется… Ох ты, батюшки-святы! – вскрикнул «колобок», когда карету подкинуло на брусчатке. Запряженная в нее тройка неслась, похоже, со всей скоростью, на какую были способны кони. Видимо, ситуация и правда была прескверная.

– На вас вся надежда. Мы уж и не знаем, что думать и делать. Петр Саввич в таком дурном расположении духа… Никогда его таким не видел.

– Так что же, – вклинился в тираду чиновника отец Глеб, – неужто ваш губернатор такой изверг – чуть что, и головы с плеч снимает?

Лицо Чайникова вытянулось, а румянец окончательно исчез. Он замахал руками на священника:

– Что вы? Что вы? Нет-нет-нет. Петр Саввич для нас – луч сияния царского! Истинный хозяин губернии, защитник ея прав, ходатай у престола. Благодетель наш, творит добро и в благе вверенного им края видит собственное.

– Ух ты! – не удержался даже Муромцев.

– Истинно так, господа. Истинно так, – уверенно закивал «колобок». – Только вы ж понимаете, мы в таком затруднительном, я бы даже сказал, удручающем положении оказались, что и стальные нервы его превосходительства уж еле держатся.

– Так а что именно у вас тут приключилось? Я прочел все отчеты, которые вы в Петербург прислали, но вы же понимаете… – Роман Мирославович доверительно посмотрел в глаза чиновника, – сведения из первых рук ни в какое сравнение…

– Да я с дорогой душой! Конечно! Только я что-то знаю лишь о последнем инциденте… а которые до того – только в общих чертах.

– И отлично! Отсюда и начнем. Мы же как раз на место преступления едем, верно?

– Да-да. Сегодня утром околоточный нашел… тело.

– Известно чье?

Тут карету снова тряхнуло, да так, что уже и сыщик со священником щелкнули зубами. Чайников остервенело задергал шнурком, который был привязан к колокольцу рядом с возницей, и сварливо прокомментировал:

– Вот же усердный болван. Сказал ему нестись со всех ног. Так он угробить нас удумал… О чем бишь я? Ах да… В общем, тело. А голова рядом положена. И без глаз.

На последних словах Чайников выпучил глаза, будто старался усилить эффект от сказанного. Сыщик со священником переглянулись и кивнули, но каких-то особых эмоций выказывать не стали. Иммануил Евсеевич чуть расстроился их бесчувственности, но продолжил:

– Опознали не сразу. Но похоже, тоже околоточный наш. Который ночью дежурил.

– Какие-то еще особенности были на теле, кроме головы и глаз?

– Вроде бы нет. Но тут не поручусь.

– А…

Задать следующий вопрос Роман Мирославович не успел. Карету снова сильнейшим образом тряхнуло, и она встала. Дверца распахнулась, и давешний полицейский жестом предложил пассажирам покинуть свои места.

– Вещи оставьте, – сказал Чайников, – мои молодцы их доставят в ваш номер.

– Один на двоих? – с заметной долей удивления поинтересовался отец Глеб. Но ответа получить не успел – Муромцев подхватил его под локоть и потащил за собой.

Огромная городская площадь в будущем, очевидно, должна была стать красивой и величественной, но пока здесь шел грандиозный ремонт. На стене трехэтажного кирпичного здания красовалась грандиозного масштаба недоделанная роспись, на которой был изображен государь в парадном мундире, склоняющийся вперед, будто собирающийся принять в свои объятия вторую фигуру – статного полковника в форме кавалериста. Пару обрамляли гораздо меньшего размера люди – разношерстная толпа из священников, солдат, баб, мужиков, стариков и детей. Однако роспись, как и вся площадь, была откровенно сырой – фигура кавалериста едва прописана, а окружающие центральных героев восхищенные зрители только-только намечены углем. В центре площади, похоже, должен был в итоге возвышаться величественный мраморный фонтан. Но пока что от него тоже можно было увидеть лишь основание, кое-где уже облицованное камнем красивого молочно-белого цвета.

Под ногами, если бы не заморозки, чавкала бы серая грязь, так как брусчатку еще не положили. Везде стояли ящики, валялись кирпичи и доски. Все это зрелище наводило тоску и оторопь, как раздетый труп важного начальника.