— Тогда чего ты боишься? — не поняла Илалиджа.

— Всего, — причмокнул Эша. — Всего, дорогуша. Было время, и тебя боялся, а теперь боюсь только того, что впереди ждет.

— И что же нас ждет? — прищурилась пустотница.

— Одна из старушек будет сиуном, уж поверь мне, — пробормотал Эша. — Мы ее, конечно, явим и убьем, может, и потеряем кого при этом. Кто у нас самый ненужный? Теша и Усанува?

— Это почему же я ненужный? — выпучил глаза обычно молчаливый лами. — И кто тебе сказал, Эша, что воины в этом походе гибнут по очередности?

— Всегда все гибнут по очередности, — с укоризной посмотрел на Усануву Эша. — Только очередность выясняется уже после смерти. А ты бы, вместо того чтобы глаза пучить, посмеялся бы и назло всякому выжил. Все-таки не трава подзаборная, а последний тати в нашем отряде!

— А я готова, — пробормотала Теша. — Надо будет, потеряюсь. Как скажете.

— Потеряться на хиланской водяной ярмарке можно, — покачал головой Эша. — А потерять себя только спьяну. Не волнуйся, увидишь ты еще своих молодцев.

— Откуда знаешь? — отвернулась Теша.

— Чую, — ответил Эша. — А вот и наши провожатые.

Спутники Кая ждали его в полусотне шагов от леса. Вблизи чаща казалась еще страшнее. Стволы стояли почти сплошь, кое-где и ребенок бы не протиснулся между ними, а ветви переплетались так, словно над ними мудрствовал великан-корзинщик. Но самым удивительным было то, что ни одна из ветвей не выходила наружу, в сторону деревни, словно неведомый лесоруб срубал шальные ветви, а древесный лекарь затягивал срубы черной корой.

— Жуть, — подтвердила Илалиджа. — Вряд ли кто из вас заглядывал в Пустоту, но уверяю, что смерть вовсе не так страшна, как может быть страшна жизнь.

— Глупо сравнивать, — пробормотал Эша, присматриваясь к провожатым, которых вел Кай.

Провожатыми оказались трое ребятишек, возрастом лет по десять каждый. Как и староста, они были босы, одеты в порты и рубахи, и, как и староста, имели всклокоченный вид, разве только бородой и усами не успели обзавестись.

— Каждый обошелся в серебряный, — сказал о них Кай. — Причем староста настоял, чтобы я взял всех троих. Только уж не знаю, какой от них толк, сдается мне, что они и говорить-то не могут. Как и все в деревне, кроме старосты. Ладно. До старух десяток лиг, доберемся за два-три часа. Сладим наш разговор, ребятишек отпустим, а сами дальше пойдем. Велено не обижать, сядем яствовать — угощать, пойдем дальше, провожатых отпустить. Да не удивляться в лесу, если что чудным покажется.

— Да уж чего тут удивляться, — поморщился Эша. — На чащу не коситься, на провожатых не дивиться, с дороги не сходить. А до ветру как?

— На дороге присядешь, — успокоил старика Кай. — Отойдем вперед, подсматривать не станем.

— Да спасибо уж, заранее облегчился, — скорчил гримасу Эша. — Не дырявый мешок, на двадцать лиг терпения хватит.

— Там будет тяжко, — сказала Илалиджа, показывая на чащу.

— Не сомневаюсь, — согласился Кай. — Но о главном никто забывать не должен. Со старухами говорю я. Все остальные молчат.

— Иная старуха десятка стариков может стоить, — заметил Эша.

— Заодно и посмотрим, — сказал Кай и подмигнул приунывшей Теше. — Не вешай нос, девонька. Пусть твои ребятки сами разберутся друг с другом. Девку надо на холодную голову делить.

— Девка не делится, — ответила Теша.

— Девица не делится, а отдается, — причмокнул Эша. — Да ни кому придется, а на кого глаз ложится.

— Вот и примеривайся пока сама с собой, — предложил Кай. — А там дело твое, неволить никто не станет.

— Да уж, — покосилась Теша на чащу. — Такая воля порой выпадает, что и неволиться за счастье.

— Ну, я бы раньше времени не унывал, — ответил зеленоглазый.

— В горах не так страшно, как здесь, — подал голос Усанува. — И в море не так страшно.

— Всё, что за спиной, всегда не так страшно, — согласился Эша. — Конечно, если не гонится за тобой.

Провал в чаще еще издали показался Арме открытой пастью неведомого чудовища. И эта пасть вполне ощутимо захлопнулась, едва деревенская луговина осталась за спиной. Перешагнув границу леса, каждый словно окунулся в заросший тиной деревенский пруд. Сырость стояла в воздухе, паутина свисала пологом, жужжали мухи, в невидимом далеке свистели птицы и мяукали дикие кошки. Деревья, соединившие ветви по краю леса, точно так же выстроились и вдоль дороги. Но если над луговиной, отделявшей лес от деревеньки, поднималось утреннее солнце, то в сплетенном сучьями тоннеле царил сумрак. Ветви соединялись на высоте десятка локтей, образуя высокий, но едва проницаемый для света ход, который явно вел путников не на светлую полянку, усыпанную лесной ягодой. Между тем трое белоголовых проводников дружно вышагивали впереди, словно накатывающий ужас леса их вовсе не касался. Сухие листья и мелкие ветви, устилающие древний путь, разлетались от их босых ног во все стороны. В довершение всего сорванцы начали собирать шишки и сбивать ими пауков, а то и выцеливать в древесных сводах белок.

— Тьфу ты, пропасть, — плюнул Эша, стирая с лица паутину, когда за спиной остались несколько лиг. — Ноги, конечно, никогда не помешает размять, но лучше уж я опять в лодку. Ветерок, воздух, водичка. Что может быть лучше?

— А шторм? — угрюмо спросил старика Усанува, держа в руках лук с наложенной стрелой.

— А что шторм? — пожал плечами старик. — Дорогой ценой, но сиун Хурная нам больше не препятствует, а за воду, кроме него, из двенадцати сиунов вроде бы никто не отвечал. Да и что шторм? Как известно, возлияния без похмелья не бывает. Кого это останавливало?

— Многих, — зябко повела плечами Теша.

Она тоже держала в руках лук. Да и Арма не выпускала из рук самострел. Только Эша и Кай вышагивали налегке. Илалиджа накручивала, перебрасывала из руки в руку меч Вериджи. Впрочем, никто не сомневался, что в случае опасности ее стрела отправится в путь первой.

— Но не большинство, — вздохнул Эша. — Смотрите-ка, а ведь наши провожатые вовсе не боятся леса. С дороги не сходят, правда, но шишками бросаются во все, что движется. Кай, как думаешь, кто из сиунов будет нас встречать?

— Не знаю, — бросил через плечо Кай. — Встречать не значит являться. Он может вовсе остаться незамеченным. В той же Танате, судя по утренней изморози и мгле, властвовал сиун Неку. Но он нам так и не явился, хотя и отправил своих ребяток для схватки. Добавлю, что он не явился и мне, хотя уж там я ухищрялся по-всякому.

— И ты по-прежнему думаешь, что сиуны не управляются пленниками Храма Двенадцати Престолов? — прищурился Эша.

— Уверен, — ответил Кай и потянул с плеча ружье. — Иначе хотя бы с половиной из них я бы договорился.

По древесному своду ползла черная кошка размером с большую собаку. Она перебиралась с ветки на ветку и, сверкая желтыми глазами, поглядывала вниз. Провожатые разом присели, сжались в кучку и закрыли головы руками.

— Стоять, — скомандовал Кай.

— Я что-то не понял, — выдернул кинжал из ножен Эша. — Не сходить с дороги недостаточно? Сойти — значит, точно попасть в беду, а не сойти — вполне возможно?

— Вот уж не знаю, — процедил сквозь зубы Кай, прикладывая ружье к плечу. — Во всяком случае, первыми мы нападать не станем. Хотя если этот чудный лес подчиняется сиуну Туварсы — Сурне, я бы выстрелил. Может быть, это помогло бы явить желторогую.

— Пока я вижу не желторогую, которая вроде бы считается покровительницей зверья, а чернохвостую, — облизал губы Эша. — Но, судя по этим деревьям, я бы счел правительницей леса Киклу. Чем еще объяснить такое устройство деревьев, как не силой покровительницы всего, что растет из земли?

— А также из воды, из камней и из стволов других деревьев, — добавил Кай. — По мне, так правительницами этого леса могут быть обе.

— Старушки, значит? — усмехнулась Илалиджа.

— Увидим, — прицелился Кай.

Кошка между тем взгромоздилась на нижнюю ветку, обхватила ее лапами, прижалась брюхом, свесила переднюю лапу и попыталась достать подростков. Кай не стрелял. До них, вжавшихся в полотно дороги, зверю не хватало не менее трех локтей.