— Пять тысяч уже положили, — то и дело повторял залитый кровью тюремный старшина, орудовавший на оголовке стены топором и на самом деле забывший, где он мог видеть молодого парня со сломанной рукой, который успел потратить с утра уже почти все заряды. Правда, порой приходилось задвигать ружье под каменное ограждение и браться за меч, которых к тому времени — и плохеньких, и хороших, и старинных, и из плохого железа — скопилось на стене достаточно, но пока что стена стояла. Защитников было четыре сотни, и это с учетом того, что потеряли с утра уже сотню, да и воевода выделил на защиту стены всего лишь сотню стражников, но все они были горожанами и думали не о том, как бы уцелеть в битве, а о том, чтобы не пропустить людоедов в город. Каттими в их числе не терялась. Пускала стрелы, когда палхи приставляли к стене лестницы, рубила их мечом, теперь же, как и прочие лучники, вытаскивала из связок хвороста, которыми защитники закрывались от лучников палхов, завязшие стрелы.

— Хорошую ты себе бабу нашел, — грыз, усевшись на камень поблизости от Кая, мерзлую морковь старшина. — С ней же можно и на лису, и на волка, и на белку. Будешь и с мехом, и с мясом. А что красивая, не большая беда. Пусть о красивых те заботятся, которые в шахту лезут или по торговым делам отправляются. Им красивую брать нельзя. Им чем страшнее, тем лучше. И чтобы ноги были короткие, а спина сильная. А тебе можно красивую, чего ж. Ты ведь охотник? Слушай, где я тебя видел?

Кай отшучивался, перебирал оставшиеся заряды, осматривал ружье и все смотрел то на Каттими, которая здесь, на стене, в пылу схватки выглядела так, словно возилась с утварью у печи, то вперед, где уже многажды потрепанные палхи снова готовили лестницы и снова собирались идти на штурм. Внизу под стеной их действительно было уже не менее пяти тысяч. Во всяком случае, все те же лестницы, которые ставили штурмующие, теперь опирались о трупы и торчали над стеной уже на четыре локтя.

— Что? — спросила Каттими, забрасывая на плечо набитый стрелами тул. — Стрелы дрянь, но в упор — годятся. Что там?

— Большая орда подошла с равнины, — вздохнул Кай. — Много новых лестниц, свежих лучников. И похоже, имеются ножные луки с зажигательными дротиками. Будет очень трудно. За снопами теперь не скроешься. Во всяком случае, старшина ловчих помчался в крепость.

— Я не об этом, — покачала головой Каттими. — Что с Паркуи?

— Все еще жив, — ответил Кай. — Жажда сильнее не становится, но и не ослабевает.

— Я ему не завидую, — призналась Каттими. — На что он рассчитывал? Что его примут за обычного бродягу? Или думал прикинуться палхом? Эта шутка не против шаманов. Обычного бродягу они бы разорвали на части и сожрали. Только и оставалось, что признаться, что он Данкуй.

— Зачем? — не понял Кай.

— Чтобы остаться живым, — объяснила Каттими. — Данкуя если и будут убивать или есть, то будут делать это медленно. Данкуя хорошо знают не только в Вольных землях, но и в Гиблых. Немало деревень палхов он сжег.

— За дело, наверное? — спросил Кай.

— Может быть, и за дело, — пожала плечами Каттими. — Какая нам разница?

— Где же я тебя видел? — снова подошел к Каю старшина. — Голова гудит. Вчера, наверное, нажрался, как попал домой, не помню. Встал затемно. На руке какая-то дрянь в виде браслета с погаными непонятными надписями. Снять не могу, пошел к кузнецу, так он час с замком возился, пока снял. Так я еще час потерял, чтобы эту штуку расплющить от сглаза всякого, и еще несколько медяков кузнецу отсыпал. За что. спрашивается? Слушай! Я с тобой точно вчера не пил? Меня тут уже вызывали в крепость, вдруг я на службе нажрался? Ты не видел, кто мне эту дрянь на руку нацепил?

— Отбой! — раздался вдруг хриплый крик ловчего, и вся сотня, составленная из ловчих, гвардейцев и нанятых стражников, снялась со стены и пошла в крепость.

— Что же это такое? — заголосили внизу под стеной женщины, которые носили на нее вар, камни, собирали стрелы и дротики и среди которых тоже было немало раненых. — А мы? В крепость-то всех не пускают, говорят, что места мало. Куда нам идти? На перевал? Кругом смерть.

— Нет, — скрипнул зубами старшина. — Если уж помирать, то здесь.

Кай подошел к краю стены. Так и есть. Или появился у палхов новый правитель, или просветлели мозги у старого. Воины выстроились в ряды. Лестницы приготовлены и выведены назад, чтобы не корячиться с ними под стеною. Лучники третьим и четвертым рядом. В центре таран на колесах. Зря воевода мостил дорогу к Хастерзе, ой зря. Впрочем, что толку с той мостовой даже в легкий морозец? Другое плохо — все передние ряды прикрыты плетеными щитами. Да не простыми, а пролитыми водой и промороженными. И если под стеной сейчас лежат пять тысяч палхов, то у входа в долину их стояло еще не менее пятнадцати — злых, голодных, разъяренных, готовых умереть.

— Что сказать-то, — вдруг дохнул парком старшина, — а ведь могут и стереть люд с Текана. Если и вправду говорят, что остались от кланов только Хилан, да Зена, да еще кой-какие огрызки, то что им орду собрать? Вырежут всех до единого.

— Не вырежут, — строго сказала Каттими. — Не раз уже пытались. Случалось, до моря доходили, но всегда отступали. Или вязли в Диком лесу, или в степи осекались, а там сто, двести лет — и опять люди в своей силе.

— Это да, — кивнул старшина. — Мы упрямые. Нам бы еще мозгов чуть добавить, как бы мы жили тогда! Страшно подумать. Ну пошла игрушка…

Снова уже привычно ударили барабаны. Но теперь их было больше, и били они слаженно, словно бил один барабанщик, и только эхо исправно множило его удары со всех сторон долины.

Кай оглянулся. На стену поднимались все, кто мог. Женщины с лопатами и вилами. Трактирщики с котлами. Старшие дети с топорами и пращами. Старики и бабки. Старшина закашлялся, ткнулся носом в рукав.

— Вот так и надо. Можно всю жизнь в дерьме плавать, воду с глиной пить, а умирать лучше так. Тогда не стыдно. Все не зря.

— Кай… — Каттими шагнула вперед, дернула его за рукав. — Смотри!

— Куда? — не понял охотник. — Что там?

— Третий ряд, сразу за тараном, смотри, — потребовала Каттими.

То, что Кай сначала принял За лестницу, не было ею. С полсотни палхов катили сразу за тараном телегу, на которой была закреплена полусгоревшая лестница. На лестнице висел Паркуи.

— Лучше бы он отправился в Храм Престолов, — прошептала Каттими.

Паркуи, Данкуй, гроза тати, мугаев и вольных, висел на лестнице, плотно привязанный за локти и колени, и что-то кричал, хрипел, пытаясь переорать барабанный бой, а может, просто вопил от боли, потому что ниже локтей и коленей плоти не было, только торчали кости.

— У него глинки на груди, — проговорил Кай. — Он может делать их невидимыми. Его глинка и глинка Эшар. Та, что ты оставила ему в лесу. Если я выстрелю, то кровь зальет их, и Паркуи избавится от мучений. Но у него какая-то деревяшка на груди, наверное, защита от стрел, а у меня осталась только картечь.

— Вот, — протянула ему Каттими заряды. — Три заряда с пулями. Еще от Шарни. Я прибрала на всякий случай.

— Ты все знаешь заранее? — поразился Кай.

— Не стреляй, — процедила сквозь зубы Каттими.

— Почему? — не понял Кай.

— Он слишком далеко! — отрезала она.

— Эшар здесь? — оглянулся Кай.

— Близко, — подняла лук Каттими и добавила: — Скажу, когда можно.

Барабаны смолкли, когда до первых рядов палхов осталось сто шагов. Вот уже полетели стрелы со стены. Вот полетели стрелы со стороны палхов. И дротики. И камни. И горящие большие стрелы. Вот уже поднялся вой и на стене, и под стеной, но Кай стоял, приложив ружье к плечу, и ждал.

— Стреляй, стреляй! — хрипел на лестнице Паркуи.

— Стреляй! — орал в ухо охотнику окровавленный старшина-тюремщик, из плеча которого торчала стрела.

— Стреляй, — негромко сказала Каттими.

И Кай выстрелил.