Прошёл год, я уже привыкла к ним. Начала считать своей семьёй, когда в один пасмурный день, Константин пришёл домой пьяный. Я его никогда таким не видела. Они не употребляли спиртного, а тут почти в стельку. К вечеру, оклемавшись, он постучал в мою комнату и сообщил, что пока я была в школе, у Анны случился приступ перитонита. Спасти её не успели. И, опустив лицо в ладони мужчина глухо застонал сквозь зубы, завыл, как раненый зверь. От мужчины почти без эмоций видеть такое, это всё равно, что душу вывернуть на изнанку. Я его утешала, гладила по плечу, а он так сидел. Успокоившись, он посмотрел грустно на меня и почти прошептал: -Вела, ты не обижайся на меня. Я не смогу больше здесь жить, я уеду. Я готова была уехать с ним, но тут, он замялся. – И не смогу тебя забрать с собой… за год я не смог к тебе привыкнуть, и не могу считать своей дочерью. Анна хотела удочерить девочку, потому что у нас не случилось детей, я же её просто поддержал.

Я тогда впервые готова была выпрыгнуть из окна. Со мной такого не было даже после смерти родителей. Но, я собрала всю себя в кучу и просто кивнула, что понимаю. На следующий день я молча вернулась в детский дом, а в душе бушевала такая гроза с тайфуном из жалости к себе, горечи и обиды. Со временем, эмоции постепенно сошли на нет, но горечь от предательства никуда не делась. Она сидела тихо в уголке моей души, до момента, когда не станет грустно и одиноко.

Спустя два года меня снова забрали в семью. На этот раз, семья была большая и шумная. Помимо матери Клавдии и отца Анатолия были трое детей. Виталик семи лет, Андрей десяти и Ира тринадцати лет. Родители торговали на рынке мясом и поэтому держали хозяйство, козы, овцы, свиньи. Мы, дети, должны были помогать по хозяйству. Я честно пыталась подружиться со всеми. Мальчики часто со мной играли, и как-то даже тянулись ко мне. А вот Ира ко мне сразу отнеслась с прохладой и недоверием. Она старалась меня везде подставить перед Клавдией и Анатолием, хотя иногда выходило наоборот, что это я что-то делаю, а она нет. Я её прикрывала, но благодарности от не было. С каждым разом, Ира всё больше распалялась и искала способ мне напакостить. И в конце – концов у неё это получилось.

Я шла спуститься с лестницы, чтобы идти в огород и не видела, как Ира меня хочет дёрнуть за косу. Она потянула меня, но я развернулась в другую сторону и просто, чтобы не упасть потянула её на себя. В этот момент она всё- таки меня толкнула, но не удержалась сама и упала с лестницы. Клавдия с Анатолием увезли её в больницу. Ира сломала неудачно руку и теперь после операции будет ходить со спицами. Меня несколько дней никто не трогал, пока она не приехала домой. Стояли такие вопли и угрозы, с её стороны в мою. Она меня обвиняла во всём, что смогла придумать. Клавдия с Анатолием сомневались в моей причастности к случившемуся, но дальше развивать конфликт не стали и выбрали родную дочь. А когда угрозы не подействовали, она заявила родителям, или они выбирают её или она выпрыгнет уже из окна, а зная её характер, это были не пустые угрозы.

Через неделю меня вернули снова, и я уже прожила в детском доме до выпуска.

От грустных мыслей меня отвлёк светильник на потолке. Над входом, чуть слева. Он начал моргать уже давно, я просила посмотреть знакомого электрика, но Сергей пока так и не зашёл. Я вздохнула и пошла в маленькую подсобку в самом углу павильона за стремянкой.

Я ни разу не электрик, но спустя, наверное, полчаса смогла приспособиться и вытащить несколько ламп. Девать мне их было некуда, и я, держала все лампы в одной руке, а другой цеплялась за стремянку.

– И вот надо было в этот момент кому-то зайти в мой магазин! – промелькнула мысль, когда я, падала всем весом вниз, да ещё и назад себя.

С громким грохотом, лампы полетели на пол и начали разбиваться, обдавая фонтаном осколков всё на своём пути. Меня поймали чьи – то очень накаченные руки и развернули в сторону двери от осколков.

Когда хлопки и звон стекла прекратился меня развернули и бережно поставили на пол. И тут я смогла рассмотреть моего спасителя (или виновника?). Первое, что я заметила, маленькую царапинку на левой щеке и большие, цвета изумруда глаза. Они смотрели с нескрываемым любопытством. Потом уже получилось рассмотреть и всё остальное: рост больше метра восьмидесяти, просто гора плеч и мускулов, слегка вьющиеся волосы до плеч, чёрные, как смола. Очерченные чуть пухлые губы, нос с небольшой горбинкой. И этот образчик мужской красоты был упакован в довольно дорогую, но стильную обёртку. Белая футболка, серые джинсы и кроссовки, казалось бы, простая одежда, но пошив, строчки и запах парфюма просто громко сообщали, что это очень дорогие вещи.

– Ну вот, лампы разбились… – только и смогла вымолвить я, глядя в его зелёные омуты.

– Вы могли пострадать, а переживаете из – за стекла? – его голосом можно было читать сказки на ночь…для взрослых девочек. И он имел лёгкий акцент. Иностранец? У нас, здесь? У меня в магазине??

– Со мной всё в порядке, а вот у вас…на щеке царапина, – и, я, смущаясь, потянулась стереть кровь. В ту же секунду, когда я дотронулась до его щеки, меня пробило током и время остановилось. Я, как заворожённая смотрела на этого мужчину.

Ещё неделю назад, я сидел у себя в офисе, на Санторини. А уже сегодня, лечу на борту своего частного самолёта в далёкий и неизвестный городок, на юге России для налаживания связей по туристическому бизнесу моего отца. «ГрецияТуризм» – одно из самых популярных и пользующихся спросом агентств, по туризму среди местного населения. Много богатых и известных людей, хотят получать новые эмоции и узнавать другие страны, в частности, такую далёкую и неизведанную Россию.

Россия…как много в этом слове. Последний раз я здесь был, а точнее, жил здесь восьмилетним мальчишкой. В тот год, мои родители поехали по делам и ранним весенним утром, на обледенелой дороге, попали в аварию. Сразу. Оба. Не обратимо. И меня уже из школы забрали органы опеки, так как никого из родственников, близких или далёких у меня не имелось.

По началу меня кидало из истерики в жуткую апатию. Я не ел, не пил, а тупо смотрел в потолок комнаты – распределителя. Потом меня повезли в морг и позволили попрощаться с родными. У нас не было очень трепетных и глубоких чувств между нами, я никогда не задумывался, будут ли родители всегда, или их рано или поздно не станет. Я привык, как к данности, родители есть, они обо мне заботятся. Но потеря, в полной мере, выжгло в моём сердце кусок, оставив только чёрную дыру.

Когда меня выводили из того каменного мешка, я уже не помню, показалось ли мне это, или было взаправду. По коридорам пронёсся оглушающий крик из боли и отчаяния, кажется, это тоже был детский голос, но принадлежал он девчонке. Я сам был не вменяем, поэтому не помнил потом толком ещё целый год. И как попал в детский дом я тоже не помнил. По прошествии уже пятнадцати лет, яркие воспоминания и острые ощущения стёрлись, оставив лишь мутные образы.

Через два года, меня усыновила пара из Греции и увезла к себе на родину. И я их уже никогда не назову, отчимом и мачехой. Эти люди дали мне всё, и даже больше. Многого мне не давали при жизни мои биологические родители, а эти не просто заменили семью. Они меня растили, как единокровного своего сына.

Отец Бо́рагас Никола́ускас, уже тогда был известным бизнесменом, а спустя время его бизнес разросся. По мере взросления, я стал ему помогать. А, достигнув двадцати одного года, занял пост его заместителя. Так мы и идём с ним, в одну ногу, развивая и совершенствуя бизнес по туризму.

Мама, Э́нна Никола́ускас, была домохозяйкой. А её еда, вызывала уже слюноотделение только на самом слове. Готовила она как Богиня. Она содержала дом в чистоте и бесконечно любила нас с отцом.

Её не стало несколько лет назад. Рак буквально за два года из пышущей здоровьем и красотой женщиной, оставил лишь высушенную мумию. После похорон мы с отцом первый раз за всю жизнь напились. Это было единственный раз. Потом со временем, мы смирились с её отсутствием, и наняли кухарку Нэ́тту, и уборщицу Дони́су. Обе были вдовами и уроженками Санторини, поэтому знали и кухню и как построить быт.