***

А почти за полночь на каком-то непонятном ТВ-канале для тех, конечно, кто умел на него настраиваться, показывали, как врач скорой помощи по имени Сергей на своей кухне пил чай со своей Викторией и долго-долго с ней разговаривал, почти всю ночь, только не было слышно о чем, помехи и все такое…

***

Утром в доме Сергея раздался звонок, и встревоженный мужской голос спросил:

– Сергей?

– Да.

– Вчера вечером в кафе мимо меня прошла женщина и кинула на пол бумажку, взглянув на меня украдкой, я подумал, что она выкинула чек. А когда уходил, увидел, что там было написано: Сергей, врач и номер телефона. Не знаю зачем, поднял. А ночью жене стало плохо, врачи не могут поставить диагноз. И я вспомнил и подумал: может это судьба? Звоню вам в отчаянии…

***

– Глааш! – раздался в телефонной трубке протяжный на московский манер голос подруги. – Ты дома?

– Конечно, я дома, Анфиса. Привет! – отозвалась Глафира, ясно понимая, что подруга не в гости напрашивается.

– А муж на работе? – скорее утверждая, чем спрашивая, уточнила Анфиса.

– На работе, – подтвердила Глафира, после этого ни секунды не сомневаясь о цели звонка.

– Ну да, ну да! – задумчиво проговорила подруга, размышляя о чем-то своем. – Где ж ему еще быть… Такую семью прокормить – дело сложное!

– Конечно! – коротко ответила, даже не пытаясь облегчить жизнь подруги, Глафира. Она знала к чему эти вопросы, но знала, что и задача, которую перед ней поставит Анфиса, если решится, будет заковыристой…

– Может, ты выйдешь вместо меня? – Анфиса наконец осмелилась произнести то, ради чего позвонила.

– Ты же знаешь, как к этому относится мой благоверный. Я не могу. Будет скандал. Я не хочу скандалов, – поморщилась Глафира, вспоминая тягостный характер своего мужа.

– Пожалуйста! У меня очень сложный клиент, я не могу между ними разорваться! Вся оплата и все остальное твое! – взмолилась Анфиса.

– Всё? – переспросила Глафира, удивившись такой щедрости подруги, готовой отдать все награды за своего клиента.

– Всё. Обещаю!

– И кто он-она? – от сложности навалившегося решения охрипшим голосом спросила Глафира.

– Актриса, – постаралась как можно более непринужденно произнести подруга.

– Ну нет! – решительно запротестовала Глафира. – Сравнила себя и меня! Ни одна актриса на меня не клюнет! Она даже в сторону мою не посмотрит!

– Да ладно! Скажи мне, кто смог мимо тебя пройти, кроме того единственного?

– Никто не смог! – констатировала Глафира, улыбнувшись и вспомнив вчерашнего врача.

– Вот именно! Не дури мне голову и не отмазывайся! Сходи, пожалуйста! Тем более это, скорее всего, и в твоих интересах… – Анфиса замялась и, понизив голос, с опаской спросила: – Он ведь не замечает, что ты почти на эмоциональном нуле, да?

– Не замечает… – вынужденно призналась Глафира, вздохнув.

– Вот-вот! Иди уже! – настаивала подруга.

– Ладно, уговорила! Скинь место встречи и фото…

***

Через три часа Глафира в полном обмундировании стояла в гримерке областного театра, куда на гастроли приехала небольшая столичная труппа.

Дверь открылась, и послышался гневный голос мужчины, возможно, режиссера, отчитывавшего актрису:

– Это бездарно! Даже для такого театра, как этот, это бездарно! Так нельзя играть! Весь спектакль должен был на тебе сойтись, а ты оказалась самым слабым звеном. Мальчишка – босяк сыграл свои полторы минуты лучше, чем вся твоя игра сегодня! Твои полтора часа не стоили его полутора минут. Что ты сегодня пыталась всем показать? У меня даже желания нет скрывать свое возмущение…

Грохочущие мужские шаги удалились. Вошла эффектная актриса лет пятидесяти, уставшая и надеющаяся подпитаться любыми положительными эмоциями от чего угодно, чтобы восстановить душевное равновесие. Сейчас хотелось покоя, но увидев уборщицу в гримерке, поморщилась и решила ретироваться, чтобы не тратить остаток сил на обслугу.

– Заходите-заходите! Я уже ухожу, все убрала, простите, что вы меня здесь застали… – вежливо извинилась Глафира.

Актриса молча вошла и устало села в кресло перед своим зеркальным столиком. Она, казалось, даже не заметила, что уборщица все еще стоит и пялится на нее в зеркало…

– А вы считаете меня второсортной, да? – прищурившись и внимательно изучая, спросила Глафира.

Актриса удивленно посмотрела в зеркало. Она не думала, что эта «швабра» умеет что-то говорить, кроме: «Да! Конечно! Сейчас уберусь и выметусь!»

– Вы ведь небожительница, талант, гений, а уборщица – шлак…

Актриса не была дурой и так не считала, но безусловно полагала, что у нее есть Божий дар, который, так же однозначно, не надо путать с яичницей уборщиц.

На это и был расчет Глафиры.

Актрисе не хотелось вступать в полемику, но и допустить, чтобы ее считали такой кромешной дурой, она не могла. Да и уборщица выглядела как-то совсем не агрессивно, а скорее наоборот… Была в ее взгляде какая-то странная добрая отзывчивость…

– Вы поморщились, когда вошли и увидели меня… – объяснила свою фразу Глафира, чтобы актрисе не пришлось тратить силы на лишние вопросы.

– Это не из-за вас, простите, если обидела, я поморщилась тому, что не могла упасть сразу в кресло, чтобы выдохнуть… – Актриса развернулась лицом к уборщице на вращающемся кресле.

– Я поняла, – улыбнулась Глафира, снимая перчатку с руки. – Глафира! – протянула она руку актрисе.

– Какое редкое имя! – удивившись имени, актриса просто пожала руку в ответ, даже не задумавшись: стоит это делать или нет.

Глафира присела на корточки рядом с креслом актрисы и посмотрела снизу вверх. Это было беспроигрышно: любого заинтересует такой маленький и незначительный человечишка, которого легко унизить мгновенно, одним движением колена. Подобная власть играет злую шутку с поддавшимися на такую уловку.

– А вы понимаете, что мы, уборщицы, тоже гениальны и тоже обладаем Божьим даром? Только он у нас другой! Никогда не замечали, что уберет одна, и сразу на этом месте тут же возникает бардак, а уберет другая – и можно месяц к этому месту не прикасаться, только пылинки сдувать…

У вас же есть тоже талантливые-талантливые, а есть просто актриски, владеющие мастерством… Так же и у нас: есть талант убираться так, чтобы место светилось чистотой! Просто надо любить свой талант, и все получится! А мне показалось, что вы стали своим тяготиться!

– С чего вы решили? – насторожилась актриса.

– Обычно актер, отдавший себя на сцене целиком, без остатка, возвращается эмоционально полным сил, да так, что через край, да так, что не знает, куда деть! А вы притащились еле живая… Глафира медленно погладила руку актрисы.

Тело актрисы ответило легкой дрожью на этот странный, непрошеный контакт.

Захотелось плакать. Она сдержалась.

– Я, правда, устала. Театр, съемки – это нормально! Но эта жизнь блогера на показ изматывает и доводит до ручки! Позитив от спектаклей не перекрывает того негатива, который льется из сети: не так сидишь, не так стоишь, не то жрешь: слишком скромно, слишком дорого, не так одета: слишком просто, слишком вычурно, не то сказала тому, не то сказала этому. Я предназначена показывать людям то, что играю, а не свою жизнь!

– Перестаньте! – Глафира встала резко и серьезно посмотрела на сидящую актрису, теперь сверху вниз. И та позиция: снизу, на корточках, дала теперь ей право смотреть на нее сверху, давая советы, невзирая на ранг профессии.

– Что перестать?! – опешила актриса.

– Перестать быть нараспашку! Вы имеете право давать людям то, что хотите отдавать, и не давать то, чего не хотите.

– Но они ждут, они требуют…

– А потом распинают, когда вы не соответствуете их ожиданиям…

– Это точно! – актриса согласилась, а потом мгновенно поняла аналогию…

Глаза расширились, мысль начала судорожно работать, приводя в порядок внешнее устроение души.