Они возвращались после того, как поели, и в этом была проблема. Они могут привлечь нежелательное внимание.

Единственное, что он мог сделать, это оставить грааков привязанными к их железным кольцам. Пусть сидят спокойно и питаются своим жиром. Через несколько дней без еды и воды рептилии могут умереть или, что еще хуже, отгрызть себе ноги, пытаясь спастись.

Он представил, как грааки преследуют детей, настолько обезумевших от голода, что готовы были съесть своих хозяев. Это случалось раньше, много раз.

Джаз пожалел этих существ. Он знал, каково это — быть прикованным к стене без еды и воды.

Наконец Джаз уснул.

Казалось, он пролежал всего минуту, когда услышал гортанный крик и проснулся с колотящимся в горле сердцем.

Несколько грааков заворчали, и он услышал хлопанье крыльев. Кто-то уезжал!

Джаз вскочил на ноги. Никс исчез.

Он выбежал на улицу и увидел восход солнца — огромный розовый шар на краю света.

Внизу он увидел граака, летящего прямо над деревьями. Никс ехал на нем.

Ушел за едой, понял он, и за водой. Детям это понадобится.

Джаз был полон гнева и дурных предчувствий. Но теперь ее было уже не остановить. Ему оставалось только надеяться, что она преуспеет.

Сейчас для нее было самое время получить припасы, если у нее вообще была надежда – сейчас, прежде чем войска Шадоата разграбили все близлежащие города.

Фаллион предупредил их всех не ходить в поисках еды. Но нельзя приказать ребенку голодать, — понял Джаз.

Ради них всех он пожелал Никсу удачи.

Шадоат ждала на вершине горы, изучая ночное небо. У нее было три дюжины даров зрения, но и тогда она была слепа на правый глаз, а в левом глазу все казалось окутанным тончайшим туманом.

На западе ее голафские армии маршировали в ночи, расходясь веером. Голафы были неутомимы, и к рассвету они уже залезли бы под каждый камень и замшелое бревно в радиусе двадцати миль от порта Гариона в поисках Фаллиона и Валии.

Шадоат пытался следовать по летному пути, пройдя по нему несколько длинных объездов и тупиков. Без кого-то, кто мог бы руководить, ее граак сбился с пути.

Наконец она дошла до конца и выехала над деревьями. Она задавалась вопросом, возможно, убежище детей находится где-то в конце летного пути, там, в джунглях, поэтому она приземлила свой граак и какое-то время искала пешком, принюхиваясь в тени в поисках запаха детей. прислушиваясь к человеческим крикам, все безуспешно.

Но ближе к вечеру она заметила пару грааков далеко на востоке и заподозрила, что убежище должно быть в другом месте.

Она потеряла их из виду, когда они улетели в горы.

Теперь она впервые заметила что-то вдалеке, за много миль: полоску белого цвета, почти как облако, то появляющееся, то исчезающее, появляющееся и исчезающее.

Граак, поняла она, хлопая крыльями на рассвете. Она даже могла различить призрачного всадника.

Возможно, кто-то из детей патрулировал или нес сообщение. В любом случае это означало, что ребенок вернется.

И когда это произойдет, Шадоат последует за ребенком в убежище.

48

АТОЛЛ

Каждый человек мнит себя островом добродетели, окруженным морем хамов.

— Джаз Ларен Сильварреста

За долгую ночь граак Фаллиона устал. Это было далекое путешествие, и даже при слабом ветре Виндкрис не мог продолжать путь вечно. Бедная рептилия начала кашлять на лету, и плоть на ее горле покачивалась, как будто она ослабевала от жажды.

Фэллион подумывал о том, чтобы бросить зверя. Он не хотел стать причиной его смерти. Но сейчас он был слишком далеко в море, чтобы повернуть назад.

По счастливой случайности он заметил небольшой атолл, скалу, выступающую из океана. Он надолго остановился и дал Виндкрису отдохнуть. Камень был едва ли достаточно велик, чтобы он мог спуститься со своего скакуна, около пятнадцати футов в поперечнике. Поэтому он сел на Виндкриса, пока черная вода бушевала вокруг них, и наблюдал за восходом солнца.

Лишь поздно ранним утром, когда розовое солнце поднялось в небо, Фаллион добрался до Вольфрама.

Он узнал остров по картам, его пляжам с белым песком и игре волн вокруг него.

Он позволил Виндкрису упасть, и тот захлопал по всей длине.

Остров казался пустым, необитаемым. Никаких признаков Милосердия не было.

Он летал вверх и вниз по береговой линии с такой медленной скоростью, что ему казалось, что он часами наблюдает за каждой ее деталью.

Не было ни костров, которые могли бы согреть посвященных, ни скрытых башен или построек, где они могли бы разместиться.

Их здесь нет, понял он. Но рядом есть еще два острова. Я дам своему скакуну отдохнуть утром, а потом уйду.

Он позволил Виндкрису сходить на пляж и съесть молодого морского льва.

Фаллион нашел кучу коряг и свернулся калачиком в песке под ней, получив небольшое укрытие от ветра, пока его лошадь отдыхала.

Пока Фаллион спал, сэр Боренсон направился к Стиллуотеру на семейном рангите, подпрыгивая и толкаясь всю дорогу, пока у него не заболела голова.

В каждой маленькой деревне он выкрикивал предупреждения всем, кому мог, рассказывая им о вторжении, тем самым поднимая сельскую местность.

Это была тяжелая работа, долгая работа, и она становилась еще тяжелее, потому что он ехал по неровным дорогам в жаркий день.

Дорога до Стиллуотера обычно занимала два дня на рангите. Он намеревался сделать это за один раз.

Снова и снова его мысли возвращались к детям и Мирриме. Он оставил ее с семьей. Пару лет назад она потеряла все свои способности – все, кроме обаяния. Она больше не была тем воином, которым была когда-то. Она была целительницей, волшебницей воды, жившей на краю пустыни. Больше всего она была матерью, и ей это нравилось.

Ей хотелось иметь другой дом, рядом с ручьем или озером, но она забыла об этом. Любой, кто нас ищет, будет знать, что нужно искать возле воды, — сказала она, и поэтому Миррима настояла, чтобы они перебрались на самый жаркий и негостеприимный участок каменистой земли, который они могли найти.

Когда-нибудь, — снова и снова обещал ей Боренсон, — я найду нам настоящий дом.

Боренсон беспокоился, что его жена и дети попадут в плен или того хуже, и лишь с большим трудом отвлекся от подобных мыслей.

Бесполезно беспокоиться, сказал он себе. Я не могу изменить то, что может случиться. Мой курс определен, и повернуть назад хуже, чем идти дальше.