Но Фаллион заметил черных паразитов, питающихся оболочками сморщенных душ существа, — темные формы, похожие на огромных водяных блох. Они были локусами.

Силами, — приказал Фаллион, — уходите!

Он набросился, посылая свой блеск, чтобы сжечь места, надеясь предать их забвению.

И так же быстро, как он это сделал, свет померк.

Один из Вечных Рыцарей протянул руку, и весь свет, излучаемый Фаллионом, погас.

Фаллион послал волну энергии, надеясь разрушить заклинание, и огненная веревка жара вилась в ладонь врага.

Вечный Рыцарь швырнул огненный шар обратно в Коготь, и Фаллион потребовалось все умение, чтобы отбросить его в сторону, прежде чем он накрыл ее.

Ткачи огня! — крикнула Рианна.

Я беззащитен, — подумал Фэллион.

Джаз попытался направить еще одну стрелу, но в этот момент одно из существ нырнуло и указало пальцем.

Порыв ледяного ветра обрушился на группу, словно удар. Джаз и остальные вскрикнули и растянулись по полу. Ветер был холоднее могилы и высасывал воздух из легких Фаллиона.

Фаллион упал назад и оказался свисающим с края стены. Внезапно ему стало холодно, так смертельно холодно, что он не чувствовал ни рук, ни ног, ни лица. Его сердце бешено билось, но Фаллион не мог пошевелиться. Его мышцы не реагировали.

Он попытался поднять руку, закричать или убежать, но каждый нерв, казалось, застыл.

Я мертв, подумал он. Я мертв.

Враг упал с неба, с грохотом приземлился на деревянный пол и подошел к нему.

Фэллион даже не мог моргнуть.

Над ним, освещенная светом полумесяца, возвышалась высокая фигура в мантии и капюшоне. Зло его присутствия поразило Фаллиона, нахлынуло на него, как грязь; Фэллион попытался уползти.

Вирмлинг взглянул на него, затем наклонился и погладил Фаллиона по щеке. Как любовник, — подумал Фэллион. Он гладил меня, как любовника. Но нет, понял он. Он гладит меня, как охотник, восхищающийся ценной добычей.

Фигура в капюшоне говорила на странном языке, но, должно быть, на Фаллиона было наложено заклинание, поскольку он также слышал, как слова звенели в его голове.

— Добро пожаловать, маленький волшебник, — сказал змей, — в мой мир.

МАЛЕНЬКИЙ НАРОД

В молодости меня учили, что быть воином — это воплощение добродетели и что воинов следует уважать больше, чем других мужчин. В конце концов, мы защитники.

Но что создает воин? Разве не следует оказывать равное уважение фермеру, подрезающему свой сад? Разве мать, кормящая своего ребенка, не должна заслуживать большей похвалы?

Всю свою жизнь я чувствовал себя мошенником. Меня унижали скромные люди.

Никогда это не было сильнее, чем тогда, когда я впервые увидел маленький народец теневого мира.

— Верховный король Урстон

Алан, шатаясь, пришел в лагерь на эластичных ногах той ночью, уже после наступления темноты. Он должен был пробежать сто миль, но силы, конечно, иссякли.

Остальные воины все равно гнали его, в равной степени осыпая его проклятиями и ободрением. Теперь ты воин! Подвинь эти чертовы тонкие ноги! Устает ли волк, когда бежит в бой?

Они засмеялись, и тон показался достаточно любезным.

Но они собирались убить его, Алун знал.

Он понял это, как только его ноги подкосились, и он растянулся в грязи.

Дрюиш подгонял его быстрым пинком под ребра и насмешливым смехом и бросился дальше. Но Коннор остановился лишь на время, достаточное для того, чтобы закричать: Подними свою ленивую задницу. У нас не будет отстающих.

Алан возился, хватая ртом воздух, а Коннор только закатил глаза. Наконец он схватил Алана за шкирку, наполовину неся его, и побежал, поддерживая его в вертикальном положении, заставляя передвигать усталые ноги.

Проехав несколько миль, Алан потерял сознание и, проснувшись, обнаружил, что какой-то здоровенный солдат несет его на спине, как труп. Когда Алан застонал, парень засмеялся и уронил его на землю. — Да ладно, без рвоты. Мы отправляемся в бой. Давайте послушаем из вас военную песню.

И тогда Алан понял, что его собираются убить. Мадок оказал ему честь присоединиться к клану, а теперь отправит его в переднюю часть строя, где его убьют вирмлинги.

Они не собирались позволять такой дворняге, как Алан, размножаться с их драгоценными дочерьми.

Вот оно, подумал он. Или же они хотят убить меня, потому что знают, что я сделал. Рассказывал ли кто-нибудь Мадоку о его встрече с верховным королем?

Король заверил Алуна: Эта встреча должна оставаться конфиденциальной. Никому не говори. Я хочу, чтобы мой сын когда-нибудь занял трон. Не только для меня, но, как сказал Дэйлан Хаммер, и для вас, и для вашего потомства.

Нет, Мадок и его люди не знают, что я сделал, — решил Алан. Они знают только то, кто я.

И поэтому он бежал изо всех сил, а остаток пути его тащили, несли и пинали.

Он не преодолел и ста миль. Но он пробежал сорок, в этом он был уверен.

Это был хороший аккаунт для представителя крепостной касты. Ходили слухи, что одну из его прабабушек спал воин, и поэтому он требовал приличной крови. Но то же самое можно было сказать о каждом крепостном в королевстве.

Каждая кость в его теле болела, и когда в тот день он попытался пописать, в его моче была кровь от удара по почкам, полученного во время пробежки. Он чувствовал себя слишком уставшим, чтобы беспокоиться.

Последние несколько миль были самыми тяжелыми. Они достигли странного каньона, называемого Долиной Мучений. Здесь стояли странные скальные образования, груды обломков, которые часто больше походили на людей, чем на камни, словно чудовищные деформированные существа были превращены в камень.

Здесь, на холмах, были пещеры, где воины могли спрятаться на ночь и немного поспать — или подраться, если их загнали в угол.

Но когда он добрался до лагеря, освещенного только светом звезд и косой луны, там царило волнение.

Они нашли маленьких людей, — говорил кто-то, — маленьких людей, которые не умеют говорить. Они живут в каменных хижинах с крышами из палок и соломы. Их целая деревня, прямо за холмом.

Алун никогда бы не поверил в такую ​​чушь при обычных обстоятельствах, но в последний день мир перевернулся с ног на голову. Леса выросли там, где их не должно было быть. Горы рухнули, реки изменили свое русло. Все казалось возможным.

Маленькие люди, — засмеялся солдат, — какая от них польза? Ты не можешь их съесть, да?