Женщина, как всегда, мне уступила. Лишь развела руками, забыв на мгновение в чём она стоит, но тут же спохватилась и натуго спрятала от меня прелестные места своего прекрасного тела.

Мне ничего не оставалось, как только завершить свой подъем к вершине неизвестного чердака. Осторожно головой поднял крышку люка и прямо мне на лицо, с края крышки люка, съехали ноги моих детей.

Эти детские ноги мог почувствовать в любом состоянии, в любой обуви, со дня рождения и до того, как они стали бегать, любил целовать эти ноги, мог отличить их по запаху и на ощупь из тысячи других людских ног. Вот и сейчас не видел лица своих блудных детей, но понимал каким-то совершенно не ясным чутьём, что это мои деточки. Дети лежали в пустом пространстве между железной коробкой люка и крышей здания, отверстие которого прикрыто маленькой надстройкой из бетона, вроде чердачного слухового окна.

Никто из взрослых не смог бы додуматься, чтобы устроить себе ночлежку в таком месте. От моих детей исходил такой гнилой запах, что чуть не свалился с лестницы.

Подумал, что этот запах уступает только подвальной вони, которую ощутил сегодня ночью в поисках своих детей. С таким запахом жить человеку просто невозможно.

– Надо же, всё-таки нашёл! – услышал, снизу, голос капитана милиции. – Смотри не урони их сонными.

   Как мог уронить такую драгоценность, как мои дети. Ради детей живу каждый день на этом свете.

– Артур! Эдик! Проснитесь. – осторожно, стал будить, своих детей. – Откройте свои глаза. Это, ваш папа.

   Артур весь поёжился и привычно попытался вытянуть свои ноги, как на кровати, но объем этого чердачного жилища не позволил ему так сделать. Эдик все ещё продолжал спать, посасывая свой грязный палец.

– Эдька! Проснись! За нами папаша приехал. – сказал Артур, придя в себя, Артур стал будить руками Эдика.

   Эдик рассеянно открыл глаза и в страхе попятился в угол своего чердачного жилища. Очевидно, это он не проснулся окончательно. Ему, наверно, снился какой-то страшный сон, и он не мог толком понять, что это ни сон, а явь, в которой надо жить?

Эдик потёр глаза и заплакал. Мне было не понятно, почему он плачет. За то, что их нашли или за то, что могут наказать за побег из дома? Наверно, боится отвечать за побег?

– Эдик! Успокойся! – начал утешать сына. – Всё будет нормально. Мы сейчас все поедем к маме. Артур, помоги мне снять Эдика с этой дыры. Буду придерживать за ноги, а ты за руки. Мы его осторожно снимем.

   Потихоньку, балансируя на железной лестнице, стал спускаться вниз, одной рукой придерживая младшего сына, другой цепляясь за перекладины лестницы.

Когда мои ноги коснулись лестничной площадки у дверей, тут же схватил Эдика обеими руками и снял его вниз на пол. Артур следом слез с лестницы самостоятельно, сразу оказался между мной и милиционером.

По лицу Артура было видно, что он сильно напуган присутствием меня и капитана милиции. Наверно, думал, что его сейчас сдам в милицию за их побег?

– Ну, что, добегался? – устрашающе, заявил сыну. – Теперь милиция займётся твоими проделками и побегами.

   Лицо Артура задрожало, а из глаз потекли слезы. Следом стал плакать Эдик, вытирая свой грязный нос.

– Папа, возьми нас с собой. – сквозь слезы, стал уговаривать меня Артур. – Больше не буду убегать из дома.

– Тут тебе ничем не могу помочь. – серьёзным голосом, ответил. – Все, как милиция решит, так и будет.

   Переглянулся с двумя капитанами милиции, один в форме, другая в халате, которые в знак согласия со мной стали издавать разные звуки сожаления и возмущения о случившемся.

Артур и Эдик, разом начали реветь. В то время как милиционеры пожимали плечами и делали вид, что сейчас ничем помочь не могут.

– Ладно, на этот раз простим. – заступилась женщина, капитан милиции. – Но на следующий раз, вас посажу вас в клетку для зверей и буду кормить кусками сырого мяса. Вашего родителя мы будем штрафовать.

– Конечно, конечно! – поддержал капитан милиции, Камолов. – Мы так и поступим. Чтобы вы знали это. Сейчас же, немедленно, прекратите выть, а то, уже вся площадка промокла от ваших слез. Здесь люди живут.

   Дети, как по команде, разом перестали плакать. Лукаво разглядывая нас, кисло улыбнулись. В этих улыбках скрывалась детская наивность и лукавство победивших.

Победа детская над милицией и над отцом, по моему мнению, больше была похожа на проигрыш в ночных похождениях моих блудных детей. Когда все вернулось обратно к домашнему очагу.

Возможно, что у них, в эти три дня, были какие-то свои открытия, о которых, может быть, никогда не будет известно родителям и дети, всегда будут это считать своей победой?

Но в данный момент мои дети нуждались в защите. В этих вонючих лохмотьях, мои дети были похожи на детей "парижской коммуны", которые только что вернулись с баррикад на улицах Парижа и стремятся отдохнуть перед новыми боями за правду, которую ещё не смог пока выдумать их детский разум.

Им всё равно, какая у них будет правда, главное, чтобы бороться за что-то и побеждать. Вот только от этой победы больше всех, обратно, достанется мне. Это мои ночные похождения в злачных местах и разные переделки, в которые попадаю.

Главное, чтобы все были целы, а все остальное просто жизнь с её победами и поражениями. С поражениями нельзя смириться, с ними надо бороться.

Всегда борьба за правду и за нашу жизнь. За познание окружающего нас мира природы и мышления, которое должно быть здраво осознано. Но, хороши такие рассуждения в благоприятной обстановке, когда есть время на свободное мышление, без страха на то, что твоя жизнь в опасности.

В данный момент мне надо думать, как нам добраться домой без всяких приключений и в дороге не потерять своих деток, которые не могут полностью осознавать своё поведение в повседневной суете жизни.

Однако, все же не думаю, что обстоятельства жизни не смогут научить детей здраво оценивать свои ежедневные поступки. Ведь то, что, по моему мнению, сложнее всего в повседневной жизни человека, толкает детей к размышлению, учит их жить. Такая учёба, как мне кажется, не может быть бесполезной. Наводит детей к размышлению о поведении среди ровесников.

Лишь бы подобная учёба не была навязчивой идеей познания другой стороны "истины", которая ведёт к деградации.

– Похоже, что нам настало время расстаться. – услышал за спиной, голос капитана милиции Камолова.

– Да, пожалуй, ты прав. – согласился, с капитаном милиции. – Вам надо продолжать дозор, а нам добираться домой. Думаю, что больше ничего с нами в дороге не приключится. Скоро будет утро нового дня.

   Мы все пожали друг другу руки на прощание. Украдкой посмотрел на окно четвёртого этажа. Прекрасная дама в халате слегка помахала мне рукой, оставив свои большие груди без присмотра, обнажёнными наполовину.

Быть может, мне все это так показалось. Но первый лучик восходящего солнца нагло скользнул по её пышной груди и коснулся темно-красного соска, который тут же возбуждённо загорелся алым цветом, как бутон алой розы в уже недоступных мне кустах.

Чтобы больше не раздражать свои интимные мысли, опустил свой взгляд на сводном патруле, который удалялся от нас к мосту через реку Варзоб, в сторону "Комсомольского" озера и зоопарка.

Со своими блудными детьми направился в сторону проспекта Рудаки, чтобы пройти к вокзалу. Ехать нам было не на чём, так как городской транспорт не начал работу.

Утро нового дня с трудом пробивалось сквозь сильный туман. На улицах всюду была непроглядная тьма. Весенний туман стал гуще, чем в начале этой ночи, а воздух до такой степени насыщен влагой, что даже без дождя моя одежда стала влажной.

Мне было неприятно ощущать на себе влажность от прилипшей к телу мокрой одежды. Мы шли по сонному проспекту Душанбе в сторону железнодорожного вокзала, почти на ощупь, ощущая ногами асфальт тротуара.

Подумал, что как всё-таки изменчива погода на совершенно близком расстоянии. Буквально всего в сотни метров от проспекта Рудаки у рынка "Баракат" было чистое пробуждение утра и первые лучи солнца начинали, золотит крыши домов, а тут такой плотный туман, что боюсь в тумане потерять своих детей и мы идём, взявшись за руки.