– Я тебе яичницу сейчас пожарю!
Мама не спрашивала, откуда я, как никогда не спрашивала отца.
Она разбивала яйца, на сковородке шипел жир, а когда я наелась, принесла оцинкованное корыто, тоже из моего детства, и подбросила угля в печь.
Воду мама черпала из котелка, вмурованного в плиту вместо пятой конфорки. Сколько я себя помню, там всегда кипела вода, если печь была затоплена.
– Спасибо тебе за посылки, а денежки я приберегла для тебя.
Мама была дочерью, сестрой, женой и матерью людей, живущих отнюдь не в согласии с уголовным кодексом. Сама она ни в чем таком никогда не принимала участия. Она работала и выслужила скромную пенсию.
– Все, что я прислала, – это тебе.
– Да мне, детка, мало надо. Может, ты когда-нибудь остепенишься, замуж выйдешь… Что за мода пошла, девушки такие худые! – причитала она, растирая мне спину. – Небось, в этих заграницах ты и ела-то что попало. Ну, ничего! Если посидишь дома подольше, я тебя откормлю. – Так мама хотела вызнать, как долго я пробуду дома.
Неизменность любви мамы и искренняя радость от моего возвращения, вечная жизнь старого дома возвратили мне покой. Засыпая, я чувствовала себя в безопасности. Но это было совсем не так. Со мной остались страсти, гнев и безумие других людей.
АДВОКАТ ОСКЕРКО
– Адвокат Оскерко? – Женский голос с французским акцентом поперхнулся моей фамилией.
В трубке шелестели еле слышимые помехи, словно бился далекий пульс. Такой телефон был у Этера в Ориле. Последнее достижение электроники «Телефункен».
– У меня есть сведения, представляющие огромное значение для старого Станнингтона.
Дама говорила по-французски, но слово «старый» она произнесла по-польски, хотя с таким же кошмарным акцентом, что и мою фамилию.
– Я не веду дела старшего мистера Станнингтона, до сих пор я видел его только раз.
– Ничего страшного. Он серьезно отнесется к поверенному в делах своего сына.
– А к вам?
– Со мной дело обстоит несколько хуже. Он может подумать, что я хочу вытянуть из него деньги.
– А вы этого не хотите?
– Вы всегда столь нелюбезны с клиентами? – старательно выговорила она опять же по-польски.
– Вы не относитесь к числу моих клиентов, к тому же разговариваете со мной анонимно.
– А обязательная вежливость члена коллегии адвокатов?
– Увы, всеобщая вульгаризация не обошла и моей профессии.
– Прошу вас, отнеситесь ко мне серьезно, – попросила незнакомка на фоне все той же характерной пульсации. – Я действую в интересах Этера, а он – ваш клиент.
– Я скептик, мадам. Не верю в бескорыстную заботу о чужом благе, особенно когда ее декларирует на расстоянии некий аноним.
– Давайте не будем философствовать. Вы согласны выполнить мою просьбу? Прошу вас, не отказывайтесь, иначе может случиться беда!
– Что мне передать в Калифорнию? Только постарайтесь говорить конкретно.
Может быть, сведения и в самом деле важные: в голосе женщины звучало почти отчаяние.
– Документы Орлано Хэррокса в Варшаве, у меня. Насколько мне известно, это единственный экземпляр. Я готова передать им бумаги.
– Как с вами связаться?
– Пусть назовут день приезда и гостиницу, где они остановятся. Я сама найду мистера Станнингтона. Я позвоню вам завтра. Счет идет на часы! До следующего звонка, пан адвокат!
* * *
Заказав Лос-Анджелес, я набрал номер Ориля, хотя и не верил, что незнакомка возьмет трубку, даже если она и правда звонила из дома Этера. Действительно, отозвался только автоответчик.
Зато Калифорния ответила.
– Приветствую вас, мистер Оскерко, – сухо сказал Станнингтон-старший.
Я слышал его голос второй раз в жизни и впервые по телефону. И хотя знал о поразительном сходстве отца с сыном, но снова испытал потрясение, когда услышал в трубке голос Этера, с таким же тембром.
Слово в слово я изложил просьбу незнакомки.
– Я буду в Варшаве… – Станнингтон на миг умолк, после чего назвал дату и час прибытия самолета по европейскому времени. – Остановлюсь в «Виктории» или «Бристоле». Надеюсь, вы ничего не скажете Этеру?
– Не скажу.
Неужели речь по-прежнему идет о тайне рождения мальчика или о чем-то еще худшем? Ясно одно: стоило назвать фамилию застреленного более года назад главы бостонской клиники, как Станнингтон-старший бросает все и спешит в другое полушарие.
– Этер в Варшаве?
– Он вылетел в Нью-Йорк.
На том конце провода послышался вздох облегчения.
– До свидания, мистер Оскерко, спасибо.
* * *
Дело оказалось серьезнее, чем я думал. Сейчас и я забеспокоился. Счастье, что не отмахнулся от звонка незнакомки.
Почти наверняка кто-то воспользовался аппаратом в доме Этера. Запасные ключи лежали в моем сейфе. Невзирая на поздний вечер, я решил наведаться в Ориль. Если таинственная незнакомка побывала там, следует поспешить.
Беспрерывно лил дождь. Август, а слякоть почти осенняя, и ветер ледяной. Я заглянул в гостиную – средоточие нашей семейной жизни.
У стены сам с собой беседовал телевизор. Тина, моя жена, перебирала спицами, посматривая в раскрытую книжку. В корзинке с пряжей рядом с клубком шерсти спала наша кошка, удивительно похожая на этот клубок.
– Меня не жди, могу задержаться. – Причину я называть не стал. Пусть Тина думает, что у меня дела в канцелярии на Крулевской.
– Уже поздно, – она ткнула спицей в часы на полке. – Твой сын где-то шляется.
Когда Тина бывала недовольна Беем, он неизменно становился моим сыном.
У дверей переминался Лорд, громадный пес ростом с пони, лохматый, как муфлон. Его крепкие когти молотили по полу, словно дамские каблучки-шпильки.
Я не собирался брать собаку с собой. Тина, оставаясь дома одна, особенно темными вечерами, чувствовала себя не в своей тарелке, с Лордом ей было спокойнее. Мы живем далеко от центра, на южной окраине Варшавы, в конце короткой улицы Райских Птиц. Сразу за нашим домом начинаются Кабацкие леса.
– Лорд, на место!
Пес уныло поплелся в прихожую, но стоило мне открыть дверь, как он попробовал выскочить на улицу одним отчаянным прыжком. Мы прекрасно знали этот его трюк.
Ветер сек лицо ледяным дождем, на крыльце раскачивался фонарь. Цепь ритмично скрипела, свет в прозрачном желтом абажуре плясал, заливая ступени золотистыми волнами.
Внезапно стало темно. Свет погас всюду, и только далеко, в районе Пулавской, виднелись огни уличных фонарей. В машину я садился на ощупь. Автомобиль стоял у дома, в гараж я ставил ее редко, потому что Тине в таких случаях трудно было выводить свой маленький «фиат».
Дорога на Ориль ведет с Вышковского шоссе. В такое время движение очень оживленное. Не успели мы проехать полдороги, как я услышал шорох на заднем сиденье и в тот же миг почувствовал, как в затылок уперлось что-то холодное и твердое.
– Гони, адвокат, в Ориль! – раздался мужской голос.
У меня окаменела спина, руки налились свинцовой тяжестью, сердце на миг замерло, потом учащенно забилось. Ужас мешался с изумлением. Значит, вот так должен произойти мой личный конец света.
В голове взметнулся вихрь мыслей. Незнакомка своим звонком попросту выманила меня из дому… Старый дурак! Не заметить человека в собственной машине… Что стоило глянуть на заднее сиденье? Там всегда валялся старый плед. Когда садился в машину, погас свет… но только на нашей улице… На Пулавской огни горели, я помню… Должно быть, сообщник этого типа с пистолетом покопался в распределительной коробке на углу улицы.
– Я сказал – в Ориль! – Дуло сильнее вдавилось в затылок.
– В деревню или в дачный поселок?
Ясность мыслей постепенно возвращалась.
Наверное, этот тип не понял, куда я еду, его сбила с толку моя окружная дорога.
– В свой час узнаешь, адвокат! – Бандит по-прежнему прятался за спинкой моего сиденья.
А что, если дать газу и резко затормозить? Мерзавец потеряет равновесие и случайно выстрелит. Нет, пока он сидит у меня за спиной, ничего предпринимать нельзя.