Какое-то время мы ели молча, потом Торндайк неожиданно положил нож и вилку и со спокойной улыбкой посмотрел на меня.

– Мне только что пришло в голову, Джервис, что вы самый приятный в общении человек в мире. У вас небесный дар молчания.

– Если молчание есть признак дружбы, – произнес я с улыбкой, – могу ответить вам таким же комплиментом даже в более подчеркнутом виде.

Он весело рассмеялся и сказал:

– Я заметил, что вам нравится быть саркастичным, но я остаюсь в своем убеждении. Способность сохранять уместное молчание – редчайшее и самое ценное социальное достижение. Большинство людей засыпало бы меня вопросами и болтливыми комментариями по поводу моих действий в Скотланд-Ярде, в то время как вы позволили мне без помех собрать массу фактов, свежих и впечатляющих, пометить их и разместить в отделах моего мозга. Кстати, я допустил один нелепый недосмотр.

– Какой? – спросил я.

– Тсамбограф. Я не спросил, конфисковала ли его полиция или он еще в распоряжении миссис Хорнби.

– Это важно? – спросил я.

– Не очень, но я должен его увидеть. И, возможно, это дает вам прекрасный повод посетить мисс Гибсон. Я сегодня занят в больнице, у Полтона много дел, и было бы неплохо, чтобы вы заглянули в Энсли Гарденс – вот адрес, – и если вы увидитесь с мисс Гибсон, попытайтесь доверительно поболтать с ней и увеличить свои знания о привычках и образе жизни трех господ Хорнби. Вспомните лучшие манеры поведения у постели больного и будьте внимательны. Узнайте все об этих джентльменах без всяких угрызений совести. Важно все, вплоть до имен их портных.

– А что о тсамбографе?

– Узнайте, у кого он, и, если он еще у миссис Хорнби, попросите на время дать его нам или – это было бы еще лучше – позволить нам сделать снимки.

– Все будет сделано по вашему слову, – сказал я. – Приглажу свою внешность и сегодня же днем стану человеком, любящим совать нос в чужие дела.

Спустя час я уже стоял на ступенях дома мистера Хорнби в Энсли Гарденс и слушал звон дверного колокольчика.

– Мисс Гибсон, сэр? – повторила горничная в ответ на мой вопрос. – Она собиралась выйти, но не знаю, успела ли она уйти. Если зайдете, я поищу ее.

Вслед за ней я прошел в гостиную, уставленную маленькими столиками и самой разнообразной мебелью, с помощью которой современные дамы превращают свой дом в разновидность ломбарда, и бросил якорь вблизи камина, дожидаясь возвращения горничной.

Долго ждать мне не пришлось, потому что через минуту в комнату вошла сама мисс Гибсон. Она была в шляпе и перчатках, и я поздравил себя со своевременным приходом.

– Я не ожидала увидеть вас так быстро, доктор Джервис, – сказала она, откровенно и по-дружески протягивая руку, – но все равно добро пожаловать. Вы пришли сообщить мне что-нибудь?

– Напротив, – ответил я, – я пришел спросить вас кое о чем.

– Ну, это лучше, чем ничего, – произнесла она слегка разочарованно. – Садитесь, пожалуйста.

Я осторожно сел на чахлый маленький стул и без предисловий перешел к делу.

– Вы помните предмет, который называется «тсамбограф»?

– Конечно, – энергично ответила она. – В нем причина всех неприятностей.

– Вы не знаете, забрала ли его полиция?

– Детектив отнес его в Скотланд-Ярд, чтобы специалисты смогли сравнить отпечатки. Они хотели оставить его у себя, но миссис Хорнби так расстроила мысль, что его будут использовать против ее племянника, что им пришлось вернуть книжечку. На самом деле она им не была нужна, потому что они сами могли взять отпечаток, когда Рюбен находился в тюрьме; он сразу, как только его арестовали, добровольно предложил снять отпечатки, и это было сделано.

– Значит, сейчас тсамбограф у миссис Хорнби?

– Да, если она его не уничтожила. Она собиралась это сделать.

– Надеюсь, не сделала, – с тревогой сказал я, – потому что доктор Торндайк почему-то очень хочет его осмотреть.

– Ну, она сама спустится через несколько минут, и мы узнаем. А вы не знаете, зачем он нужен доктору Торндайку?

– Нет, – ответил я. – Доктор Торндайк закрыт, как устрица. Со мной он обращается, как со всеми: внимательно слушает, внимательно наблюдает и ничего не говорит.

– Звучит не очень приятно, – заметила мисс Гибсон, – но он кажется очень хорошим и симпатичным.

– Он на самом деле хороший и симпатичный, – с жаром ответил я, – но не старается казаться приятней, делясь тайнами своих клиентов.

– Конечно; думаю, я получила хороший щелчок по носу, – с улыбкой ответила она, хотя, очевидно, мое не слишком тактичное замечание ее слегка разозлило.

Я поторопился исправить свою ошибку извинениями и самооправданиями, но тут открылась дверь и вошла пожилая женщина. Плотная, дружелюбная, с безмятежным видом, и, по правде говоря, она произвела на меня впечатление не слишком умной.

– А вот и миссис Хорнби, – сказала мисс Гибсон, представляя меня хозяйке. – Доктор Джервис пришел спросить о тсамбографе. Надеюсь, вы его не уничтожили?

– Нет, моя дорогая, – ответила миссис Хорнби. – Он у меня в маленьком бюро. Что доктор Джервис хочет о нем знать?

Видя, что она в ужасе ждет новый страшный сюрприз, я поторопился успокоить ее.

– Мой коллега доктор Торндайк хочет осмотреть его. Вы знаете, он руководит защитой вашего племянника.

– Да, да, – закивала миссис Хорнби, – Жюльет рассказала мне об этом. Она говорит, что он милый. Вы согласны с ней?

Я увидел озорной взгляд мисс Гибсон и заметил краску на ее щеках.

– Что ж, – с сомнением произнес я, – никогда не смотрел на коллегу с такой точки зрения, но у меня о нем во всех отношениях самое высокое мнение.

– Несомненно, это мужской эквивалент, – сказала мисс Гибсон, оправившись от замешательства, вызванного тем, что миссис Хорнби безыскусно повторила ее слова. – Думаю, женское выражение более афористично и содержательно. Но вернемся к цели визита доктора Джервиса. Вы позволите ему взять тсамбограф и показать его доктору Торндайку»?

– О, моя дорогая Жюльет, – ответила миссис Хорнби, – я сделала бы все, абсолютно все, чтобы помочь нашему бедному мальчику. Я никогда не поверю, что он виновен в воровстве, в обычном, вульгарном воровстве. Это какая-то ужасная ошибка, я уверена, я сказала об этом детективам. Я заверила их, что Рюбен не мог совершить ограбление и что они ошибаются, подозревая его в таком действии. Но они меня не слушали, хотя я знаю его с детства и лучше всех могу о нем судить. Алмазы – нет! Я спрашиваю вас, зачем Рюбену алмазы, тем более необработанные?

Тут миссис Хорнби достала носовой платочек с кружевами и вытерла глаза.

– Я уверен, что доктору Торндайку будет очень интересно увидеть вашу книжечку, – произнес я, чтобы остановить этот поток слов.

– А, тсамбограф, – сказала она. – Я с удовольствием дам осмотреть его доктору Торндайку. Я рада, что он хочет его увидеть. Мне внушает надежду, что он так заинтересовался этим делом. Вы не поверите, доктор Джервис, но детективы хотели оставить его у себя и использовать как улику против нашего дорогого мальчика. Мой тсамбограф, представляете! Но я была непреклонна, и им пришлось вернуть его. Я твердо решила, что они не получат от меня никакой помощи в своих усилиях впутать моего племянника в это ужасное дело…

– В таком случае, – сказала мисс Гибсон, – вы можете дать тсамбограф доктору Джервису, а он передаст его доктору Торндайку.

– Конечно, – согласилась миссис Хорнби, – немедленно, и вы можете не возвращать его, доктор Джервис. Когда закончите, бросьте его в огонь. Я не хочу больше его видеть.

Но я обдумал данное дело и пришел к выводу, что было бы крайне неосторожно брать у миссис Хорнби книжечку с отпечатками, и попытался это объяснить.

– Не знаю, – сказал я, – зачем мистеру Торндайку осматривать тсамбограф, но мне кажется, что он хочет использовать его как улику, и в таком случае пока лучше его у вас не забирать. Он может удовлетвориться тем, что попросит разрешения его сфотографировать.

– О, если он хочет получить фотографии, я могу это сделать без труда, – произнесла миссис Хорнби. – Мой племянник Уолтер сфотографирует, я уверена, если я его попрошу. Он такой умный, верно, Жюльет, дорогая?