Муурикки продолжала пристально глядеть на него. Ее губы шевельнулись, как будто она сглотнула что-то. Глухим, сдавленным голосом она сказала:

— Знаете ли вы, что бы я отдала за то, чтобы и между нами было такое же доверие!

Последние слова она произнесла с хрипотцой. И выбежала из класса.

В эту субботу все, что только могло, пошло вкривь и вкось.

Томи рассчитывал отправиться в долгую прогулку на лыжах, но проспал и поссорился из-за этого с матерью.

— Ты каждое утро, надо не надо, стаскиваешь с меня одеяло, а когда предстоит что-нибудь дельное, позволяешь спать хоть до вечера.

Перебранка могла бы затянуться, если бы грозный взгляд отца поверх газеты не пресек ее.

Отправляясь кататься на коньках — назло матери не поев, хотя она всячески уговаривала его, — Томи вооружился двумя клюшками, шайбами и мячами, так как не знал, во что именно будут играть его товарищи.

Все это снаряжение он принес на каток зазря. Сначала недоставало игроков, а потом, когда пришел Яксю с несколькими ребятами из других домов-башен и можно было начать игру, на каток явилась какая-то команда юниоров, и ее тренер заявил, что сейчас отведенное им время, и выгнал всех с катка.

Когда Томи со всем снаряжением возвращался домой, настроение у него было такое, что не хотелось ни с кем встречаться по крайней мере в течение нескольких часов.

Перед тем как выехать на свою улицу, он замедлил ход и, остановившись у последних ивовых кустов, обозрел улицу из конца в конец.

Несколько нажимов на педали — и он достиг хозяйства дедушки Жестянщика и завернул во двор. Дедушка был в своей мастерской. Там все сверкало и искрилось, как фейерверк в Монте-Карло. Этому сопутствовали какая-то трескотня, шипение и проклятия самого дедушки Жестянщика.

— Что ты делаешь?

— Печку для бани.

Их встречи всегда были одинаковы: они без долгих слов продолжались с того места, на котором закончилась предыдущая, так, словно он и дедушка Жестянщик вовсе не расставались.

В дедушке Жестянщике было нечто неизменное, постоянное. Томи всегда знал его таким.

Сноп искр вылетал, как из огнемета, и падал на обветренные, продубленные руки сварщика, но он, казалось, не замечал этого.

— Ты обожжешь себя.

— От этого не умирают.

— Но тебе, наверное, больно?

— Известное дело, есть малость… Уже привык…

Бабушка Жестянщица открыла кухонное окно и позвала старика обедать. К счастью, она не заметила велосипеда Томи. Он не питал пристрастия к ее стряпне. Сегодня на обед у них были щи.

— Да иди же! — крикнула бабушка. — Ведь сегодня суббота…

— Последний шов! — прокричал дедушка Жестянщик.

Томи задумался над словами бабушки.

— Стоит ли тебе жертвовать для работы субботой? Сейчас такая хорошая погода…

— Конечно, не стоит, — донеслось с кряхтением из-за световой завесы, на которую нельзя было смотреть, до того становилось больно глазам. — Сборщики налогов все забирают. На содержание вашей школы!

Злое облако искр сопровождало ворчбу дедушки… Раз ему приходится так вкалывать, он имеет право требовать, чтобы все учились хотя бы на восьмерку…

Пожалуй, нужно потихоньку подаваться отсюда.

Дедушка Жестянщик был в настроении поговорить о налогах. Теперь из него скоро посыплются отборные истины о министрах и депутатах парламента.

Однако на этот раз он, видимо, решил остановиться на школьных делах.

— И у тебя успеваемость упала на целый балл!

Дедушка Жестянщик встал. Закрыл газовый баллон и принялся подтаскивать шланг и тележку с баллоном поближе к стене.

Томи помог ему.

Поставив сварочный аппарат на место, дедушка возвратился к печурке. Он работал в спокойном, неторопливом ритме.

— А может, и больше, чем на один балл?

Уж он-то умел без конца долбить одно и то же!

— Да, больше, — подтвердил Томи. Горечь неудачного дня начала угнетать его. — Я вообще изменился во всех отношениях. Стал уже совсем не тем, каким был год назад… Ты ничего не заметил?

Дедушка Жестянщик выпрямился и потянулся. Белки глаз на его почерневшем от копоти и грязи лице казались огромными, как у негра.

— А ты сам бы заметил, если бы Рой стал вдруг все время ходить задом наперед, хрюкать, как свинья, и беспрестанно подмигивать левым глазом?… Перемены примерно одного разряда!

Томи уставился на дедушку:

— А что я могу с этим поделать?

Дедушкина трубка зашипела. Он вытер ее рукавом.

— Тебе ничего и не надо делать… Так полагается в твоем возрасте. Это у каждого почти так… Как будто вдруг попал под пресс и вышел оттуда отштампованный. Пять тысяч кусочков, и ни одного на своем месте. Кроме нескольких, что пропали вообще.

Дедушка Жестянщик поднял свою черную руку, и его указательный палец оставил след на кончике носа Томи.

— Так было, есть и будет со всеми поколениями… Тут ничего не добьешься, если станешь рассматривать собственный пуп, как делают многие. И придется немало помучиться, если начнешь пережевывать эту жвачку снова и снова.

— А что же делать, раз увязаешь в этом?

Дедушка Жестянщик усмехнулся.

— Человек, когда возьмет себя в руки, многое может. Захочет — так всегда справится с собой. Не падай духом… Хоть теперь и трубят о том, что финн не должен плакать и сгибаться, это вовсе не значит, что иногда он не может и всплакнуть.

Томи остановился в дверях мастерской.

Густая тень покрыла его лицо, прежде чем он ступил на залитый солнцем двор.

Дедушка стоял совсем рядом с ним, статный, крепкий и какой-то удивительно сильный. Если бы Томи захотел сравнить его с чем-нибудь, он, ни секунды не колеблясь, сказал бы, что дедушка похож на гору.

Дедушка дружески постучал Томи по плечу.

— Пойдем поедим! Бабушка приготовила вкусные щи.

Томи отрицательно покачал головой:

— Меня мутит от одного их запаха.

Дедушка улыбнулся и наклонился к нему:

— Скажи это так, чтобы бабушка услышала.

Томи взялся за руль велосипеда.

— Ну уж нет! — усмехнулся он.

Хотя дедушка Жестянщик и рассмеялся, но в его глазах Томи прочел озабоченность.

Йони ехал ему навстречу с двумя пустыми сумками.