Мюнхгаузен на пушечном ядре

Промчался из реальности в нелепость.

А вслед за ним, подобные ему,

Вершат полёты в радужные страны,

Меняя резво яркий свет на тьму,

На поприще всемирного обмана.

Холодный воздух и тумана мгла,

Над рощами летят не только птицы,

И ложь, и подлость в поисках тепла.

Для них оно извечно за границей.

В оффшорах вклады их не подведут…

Ведь Родина разграблена до цента.

Но нищие России славят труд

Во благо воровского контингента.

В заморских землях – вотчина вралей,

Мюнхгаузенов, как бы, патриотов,

А в небе мрачном мало журавлей,

Но очень много частных самолётов.

Октябрь холодный пасмурен и жёлт

В безрадостной комедии и драме.

Что сможет, то продаст и оболжёт

Мюнхгаузен за дальними буграми.

Уточнения к старой сказке

Удивительная карма,

Но Василий, столяр-спец,

Не племянник Папы Карло,

А его родной отец.

А жена его Розетта,

Впрочем, звать её не так,

Резво чистила клозеты

Регулярно за пятак.

Дети – явные наркоши,

Звать Степаном и Лукой.

Но один из них хороший,

Не припомнится какой.

Был и Карло, сын внебрачный,

От циркачки, звать Сюзан.

Это Вася начудачил,

Часто весел был и пьян.

Карло жил в каком-то… Бурге,

Рядом с цирком у моста.

Там гуляли драматурги

И другая босота.

Там шатался Буратино,

Деревянный, но не пень,

Заходил к ворам в… малину,

Чтоб сказать им: «Добрый день!».

Угождал он всем повально,

Даже жабе на бревне,

Потому он в час хрустальный

Стал царём в большой стране.

Куче дров в миллиардеры

Срочно приказал бежать…

Часто ездил на галеры,

Чтобы накопить деньжат.

Высох, постарел на троне,

Деревянный много лет.

Кто полено, тот в законе,

Остальным – большой привет.

Всё без шороха и пыли

Он прибрал к своей руке.

…Так вот сказка стала былью

В беспредельном бардаке.

Но скажу не для огласки,

Чувствуя своим нутром:

Впереди такие сказки -

Не зарубишь топором.

Житейская легенда

Жил парнишка совсем не женатым.

Потому на крутом вираже

В жёны взял обезьяну с гранатой.

Ведь других разобрали уже.

Она тихой казалась овечкой,

Но гранату держала в мешке,

Где хранилась столетняя гречка

От внимательных глаз вдалеке.

Но тоска её жутко заела,

И милашка ударилась в блуд,

Потому, что приятно для тела.

Для здоровья – простор и уют.

Приходили к ней разные гости:

Олигарх, каскадёр, почтальон,

Даже те, кто лежал на погосте,

Но, конечно, не с давних времён.

Появлялись бичи из подвала

И частично блатная шпана.

В миг опасности их выдавала

За троюродных братьев она.

Часто прятала их, где возможно,

Под кроватью, за печкой, в шкафу…

В общем, очень была осторожной.

Ведь она не владела кун-фу.

Милый юноша сердцем ей верил,

Как воспитанный, честный пацан.

Но однажды он, стоя за дверью,

Через щель обнаружил обман.

Удивился, но, правда, не слишком,

Но спросил он: «Ну, что за дела?».

Улыбнулась лукаво мартышка

И гранатой его взорвала.

Утвержденье нисколько не ново:

Обезьянки прекрасны у нас.

Но они без устройства взрывного.

Симпатичнее в несколько раз.

* * *

В павильоне, на телеканале,

От которого разум кульком,

Восторгаются дружно канальи

Существующим бардаком.

В жизни мрачной желается смеха,

Пусть улыбкою станет оскал.

Господа из потешного цеха

В королевстве разбитых зеркал.

Дифирамбы и громкие оды…

Наилучшая из клоунад.

Юмористы в кошмарные годы

Дружным бредом народ веселят.

Это нужно и видеть, и слышать,

Тупость лживых украсит наш быт.

Дикий юмор, срывающий крыши,

Для разбойничьей власти – не стыд.

Не придумать подобных комедий

Жизнь сама чудеса выдаёт.

Свора купленных в пакостном бреде

За монетки поносит народ.

Очень вовремя, как бы, прозрели

Да не просто софисты. Шуты.

Не просты соловьиные трели

В днях дешёвой, блатной суеты.

Смех-то смехом, но времени – дело,

А потехе, как водиться, час.

Как бы телебратва ни потела,

Людям добрым ворьё – не указ.

Сколько страсти, волнений, эмоций,

Ложных истин на лживых губах…

Но Отчизна не просто смеётся,

Пробуждается разум в рабах.

* * *

Когда стоит у власти богодул,

Творец довольно хрупких околесиц,

Мы начинаем верить в ерунду

В незыблемость смешных стеклянных лестниц.

Становимся мишенью мощных бед,

Придуркам доверяя на Ютубе,

И чудится кромешной голытьбе,

Что каждый нищий ходит в царской шубе.

Изрядно там и умников лихих,

Готовых шило поменять на мыло,

С призывом разлюбить бояр плохих,

А добрых обожать. Смешно, но мило.

Нас учит жизни зарубежный хлам,

Советы их давно сродни приказам.

Сидели бы, как мыши, по углам

И не гордились страшною проказой.

В помойной яме иллюзорных благ

С подачи богодула и прохвоста

Позорно прославляется бардак

И вместо городов встают погосты.

Сам чёрт снимает мерзкий кинофильм,

Создав из серой пустоты интригу.

Десятки миллионов простофиль

Легли под богодула и барыгу.

Свирепствуют двуногие мешки,

Наполненные мусором до края,

Присвоив и вершки, и корешки.

Но их не пощадит земля сырая.

Не обойдёт их неуёмный страх,

Ведь ведают, что их дела паскудны.

Останется навеки прахом прах…

Ничтожен блеф, что черти не подсудны.

Нелеп наш богодул, угрюм, труслив…

Не богу он молился для рекламы.

Своих господ лакеи не спасли,

А за спиной лишь рытвины да ямы.

Центральный район

В пёстрой толпе безлюдно,

Лица в профиль, в анфас.

Даже и час в ней судный,

В нём человек погряз.

Время в движенье жутком,

В обыденной толкотне.

Там люди служат желудкам,

А думают, что стране.