–Да,– говорила она себе и, может быть, кому-то ещё. -Да, да, я не худа. Меня можно ущипнуть – и не уколешься, погладить – и не сломаешь кисть руки. А как колышется моя попка, когда по ней слегка шлёпнешь! А грудь, боже мой, какая у меня грудь!..

Грудь тоже была хороша и простых человеческих слов восхищения здесь недостаточно, так как это надо было видеть.

Аппетитна во всех отношениях и положениях, только не все это понимали.

Ну вот, пожалуй, и весь краткий портрет героини, тем более что уже пора вернуться в настоящее время, в больницу.

Врачебный обход уже закончился, и Марина с нетерпением стала ждать разрешения медсестры на звонок не другу, конечно, а деткам. Прождав, как ей показалось, целую вечность, она вскочила с кровати и, накинув страшно-цветной халат, засеменила по коридору в поисках телефонной связи. Кое-как найдя сестринскую комнату, она спросила, сидящую там девицу, откуда можно позвонить. Та, набитым до невозможности чем-то ртом, изо всех сил постаралась было внятно объяснить, но после нескольких попыток, сдавшись обстоятельствам, махнула рукой куда-то неопределённо вдаль. Наконец, поиски Марины увенчались успехом и у стола охраны она выпросила телефон. Позвонив наследникам, каждому поочерёдно, она успокоила их и сказала, что скоро будет, поэтому к ней приезжать не нужно. На самом деле, когда отпустят её домой она и не знала точно.

Так и просидела вся в думах до больничного обеда. Поковырявшись в какой-то прозрачной похлёбке, громко названной рассольником, Марина решила слопать кусок хлеба, заедая его массой в панировке, отдалённо напоминавшей котлету, и то только благодаря знакомой форме. Запив это чем-то подслащенным в стакане, Марина побрела вся в сомнениях и мысленных муках в палату. И тут, как черт из табакерки, на её пути возник светлый образ профессора Строкова Е.Е, того самого в затемнённых очках. Он обрадовано взмахнул руками и воскликнул укоризненно:

– Больная, где же Вас носит? Вы мне очень нужны!– и усилием своих цепких рук запихнул её в ближайший кабинет.

Профессор плотно закрыл за Мариной дверь. Он постоял у двери, как бы прислушиваясь, и затем приглушённым голосом сказал:

–У Вас, дорогая моя, как-то не очень хорошо с сосудами в голове и вообще,– тут он повертел пальцем у своего виска, подошел к столу и в отрешенной задумчивости сел. Помолчав несколько секунд, сказал почему-то грустно:

–Вам надо подлечиться. Поэтому я назначил лечение и через пару дней, я думаю не больше, выпишем Вас. Надеюсь, всё будет нормально, но доводить себя до такого состояния, в котором Вы поступили к нам, категорически нельзя.

Говоря эти слова, он состроил презрительную гримасу и как-то очень подозрительно поглядел на Маринку. При этом его руки что-то нервно искали под крышкой стола. Сказав всё это, он вдруг замер. Его щупальца что-то, наконец, нашли. Он юркнул под стол, и оттуда, сдавленным голосом, приказал больной возвращаться в палату.

И вот тут-то всё и началось. Какие-то баночки для анализов, капельницы, уколы, таблетки и микстуры, заглядывания в нос, рот и прочие отверстия, благо их не так много. Разглядывания белков честных глаз, постукивания по телу и ногам, присоски и примочки к голове и груди. За всю свою тихую жизнь Марина не испытывала такого жуткого интереса к своей скромной персоне. Единственным большим и сильным желанием было скорее дёрнуть отсюда к себе домой на свой любимый диван, к вышиванию крестиком. Именно, вышивание крестиком. Рекомендуется всем. Это действенная релаксация. Упражнения в подсчете клеток на ткани и протыкание ее иглой очень успокаивало эмоциональную натуру Марины. А так как эмоций в бурлящем её мозгу было предостаточно, то и вышивание продвигалось довольно успешно. Было вышито много разного. Поначалу все работы вставлялись в деревянные рамки и ими украшались стены квартиры. Затем это стало как спорт, появился азарт. В конце концов, работ стало достаточно много и они все просто складывались, как говорится, до лучших времен.

Со временем энтузиазм к вышивке угас, но как приятно, порывшись в ящике комода, случайно найти это завалявшееся увлечение. Смотреть на работу с любовью и нежностью, как по давно утраченному, но все равно, родному.

Промаявшись так два дня в больнице, получив массу дырочек от капельниц и уколов, излеченная до невозможности Марина приготовилась к выписке. С самого раннего утра она не находила себе места, то и дело поглядывая на часы. Как будто время от этого пролетит быстрее. А оно – время, тянулось как свежая карамель и абсолютно никуда не торопилось.

Получив к полудню свои личные вещи с медицинским предписанием, она уже было направилась к выходу, как вдруг (уже в который раз «вдруг») окликнул её профессор и своим диагностическим голосом, не терпящим возражений, произнес покровительственно:

–Дорогая, если возникнут какие-то сложности,– тут он как-то сразу замялся, засунул руки в карманы халата и опять стал нервно что-то искать в них, – то обращайтесь ко мне, проконсультирую. Вот Вам мой телефон,– он протянул визитку. – На всякий случай – добавил он, опустив глаза.

Сказал и также вдруг исчез, оставив после себя лишь дымок.

–Какие сложности, какой такой всякий случай? И почему «дорогая»? Он что, ко всем своим пациентам так обращается? Странно как-то.

Все это возникло быстрым потоком вопросов в голове Марины, но также быстро испарилось, потому что она вернулась в живой реальный мир.

На воле, на воздухе приятно пахло прелой листвой, дул легкий нежный ветерок, в общем, на улице стояла прекрасная солнечная тёплая осень. Листья шуршали под ногами и было дикое, первобытное желание закричать от радости свободы, от ощущения, что всё самое плохое уже позади. Что сама жива и, как ни банально звучит, жизнь всё-таки прекрасна. Эмоции переполняли её. Впереди, надеялась она, ждет самое распрекрасное и удивительное.

Задорные маленькие дети бегали по тротуарам, поднимая ногами ворохи опавших листьев. Прохожие казались доброжелательными, радостно улыбаясь осеннему солнцу. Тёплый воздух ласково обнимал и ненавязчиво предлагал свой парфюм – смесь запахов опавшей листвы, остатков травы на газонах и городской пыли. Как прекрасен этот миг, как хочется запомнить его душой. Хотя это не верно, душа запомнить не может. Она, вообще, нейтральна. Без возраста и предпочтений, расы и пола. Это уже человек одевает сверху на нее чувства.

Душа – это первопричина человеческой сущности. Душа через наши глаза видит мир, через ум – познает его. Душу увидеть невозможно. Но можно увидеть себя, как отражение накопленного в душе. Это как гардероб в комнате. Открой его: это блузка серая – печаль; это платье грязное- в стирку, смыть негатив; а вот яркая майка – ура, я нашла счастливый момент. Можешь вытащить из всех ящиков все вещи – гардероб все равно останется, как мебель. Он будет как факт. Так и душа. Она есть всегда. А чем ты её наполнишь – это твоё творчество или твоя рутинная работа. Сама выбирай. Душа то тоже твоя. А отдыхает ли она, есть ли у неё время сна? Наверно, да. Человек со спящей душой ни к чему не восприимчив. Он закрыт плотно и не отдает эмоционально ничего никому. Он холоден. У него нет переживаний, впечатлений. Осознанных. А впечатления без сознания пусты. Они не воспринимаются душой, она их только видит. А может ли человек жить без души? Нет, однозначно. Тело без души – труп.

Она прищурила глаза, глядя на яркое солнце. Ресницы разбили светило на маленькие пушистые лучи. Окружающий мир сразу преобразился и оделся в солнечную дымку. Очертания предметов расплылись и всё стало воздушно-мягким. Она замедлила шаг, чтобы насладиться этим моментом. Сейчас Марина чувствовала, будто какая-то энергия вместе с лучами солнца наполняет и расслабляет её. Тяжелые мысли и хмурое настроение, которыми наградила её больница, улетучились. Душа у Маринки пела, вернее сказать, была наполнена весёлой музыкой.

В голове сразу мелькнули планы проведения досуга, пока длится больничный лист. Надо будет сходить в какой-нибудь ресторанчик с детьми и обязательно в кино, ведь она давно там не была. Она так мало времени проводит с ними. А ведь как приятно, проводить выходные дни со своими родителями. Тогда в любую погоду день ощущается праздником.