Промаявшись так месяца три, мать семейства ушла из авиации совсем. Ее взяли в Рижскую мореходку на кафедру иностранных языков лаборантом с правом преподавания и подмены штатных учителей при необходимости. А международные рейсы из рижского аэропорта открыли только через полтора года.
Высших мореходных училищ в стране было всего два, в Ленинграде и в Одессе, конкурс туда был неимоверным, поэтому основная масса желающих посмотреть иные города и страны мужчин стремилась овладеть нужной профессией в достаточно многочисленных средних мореходках. В рижской преподавание велось на русском языке и это никого не смущало: население республики приблизительно пополам делилось на латышей и русских с евреями, в столице превалировали русскоговорящие граждане. Русский язык был обязательным предметом в национальных школах, и курсанты-латыши учились мореходному делу по-русски, распределялись по всей стране и не жаловались. Курсанты с момента зачисления оказывались на полном довольствии, они ехали из разных областей и республик европейской части СССР, а распределение могло забросить выпускников на любой гражданский флот от Камчатки до Клайпеды.
В мореходке Неля подружилась с преподавателем английского Маргаритой Голод. Веселая пухленькая и дружелюбная брюнетка с модной стрижкой уцепилась за Нелю как за спасательный круг. Кроме подходящего возраста, Неля еще оказалась москвичкой, много читала, была политически подкована и являлась членом КПСС, что означало в эти годы высокую золотую пробу, ее знание английского вызывало уважение и легкую зависть коллег. Остальные трое преподавателей были гораздо старше, не слишком дружелюбные к Ритуле латыши, холодные и чопорные как английские лорды. А Ритка сыпала еврейскими анекдотами, могла заболтаться с курсантами, как со взрослыми людьми, никакого начальства не боялась, потому что ее папа был шишкой в горкоме партии. Кстати, благодаря ему она и попала на это не слишком хлебное, но теплое местечко. Рита знала всех лучших портных в городе, все комиссионки и все последние сплетни. Обожала посидеть в кафе с пирожным и сигареткой, кофе пила только со сливками, а ее излюбленные выражения «чем в таз, лучше в нас», «пока толстый сохнет, тонкий сдохнет», «чем будет болеть сердце, пусть лучше болит живот» стали семейными присказками и у Здановичей. Ритка, хохоча, рассказывала, что ее бабушка, старая еврейская матрона, чудом пережила голодомор и сетовала, что фамилию Голод они получили в качестве предсказания, но своевременно его не расшифровали. Зато готовила Эстер Соломоновна потрясающе, могла сварганить обед из топора и держала в голове тысячи рецептов. В сорок первом семья бежала от немцев в Среднюю Азию и вернулась после войны на пепелище. Пепелище было уютной четырехкомнатной квартирой в Старой Риге, подружки иногда заходили туда на чаек-кофеек и булочки с корицей. Бабуле на удивление понравилась новая подруга внучки, сдержанная блондинка с мужем красавцем-евреем. Она хотела такого же для своей Ритки. Через пару лет барышне нашли-таки подходящего стоматолога из Даугавпилса, а лет через двадцать тот стал водителем желтого такси в славном городе Нью-Йорке. Мечта бабушки стала явью.
Ритулин знакомый портной по блату сшил Виктору выходной костюм, а позднее ему заказали и новую тужурку. Темно-синие глухие с высокой стойкой кителя офицеры носили ежедневно, а в праздничные дни и по другим особенным поводам было положено надевать черную тужурку с белой рубашкой и черным галстуком. С тех пор наш красавчик брал вещевое довольствие тканью, надо сказать отменной, и раз в несколько лет шил себе форму у портных. Индпошив сидел идеально, выставляя спортивную фигуру обладателя в очень выгодном свете. Синие «кэжуал» кителя получал по разнарядке, как и все сослуживцы, а уж тужурки-то шил и белоснежные рубашки к ним подбирал специально. Такую роскошь редко кто себе позволял, у окружающих были другие приоритеты, кто-то копил на автомобиль, кто-то на золото-брильянты-шубы, хрусталь и ковры, кто-то просто пропивал. Говорят же «в каждом домушке свои погремушки», у Здановичей, например, были хорошие велосипеды и тужурки от портного. Они готовы были спустить деньги на авиабилеты, на незабываемый отпуск, на подарки родным, а потом пару месяцев отдавать долг более рачительным приятелям или «кассе взаимопомощи» (эта палочка-выручалочка спасала многих офицеров из трудных финансовых ситуаций). Неля тоже шила себе нарядную одежду в ателье, пусть даже обручальное кольцо они купили ей аж на «хрустальную» свадьбу, и в ушах красовались не изумруды, а недорогие стильные клипсы, но платья к праздникам заказывала у портних.
Как-то в конце июня Виктора вызвал парторг и спросил успешно ли тот занимается парусным спортом. Вопрос показался странным, но оказалось, что в День Военно-Морского Флота намечается парусная регата, рижская база выставляет четыре команды, но рулевой одной из яхт травмирован и требуется квалифицированная замена. Виктора командируют в Либаву, а потом в Ригу для тренировок. Гонки назначены на последнее воскресенье июля. «Не посрами, – сказал парторг, – и это тебе зачтется при присвоении очередного звания». При чем тут звание? Виктор и так был просто на седьмом небе от радости, яхтсмен в душе, спортсмен по жизни, он бы и приплатил за участие, если это было бы нужно!
Неля с дочкой наблюдали за праздником и регатой с набережной Даугавы в Риге. Сначала был организован праздничный «заплыв»: под музыку Чайковского из «Лебединого озера», рвущуюся из репродукторов, мимо зрителей прошли катера, к бортам которых были прикреплены огромные плоские фигуры белых лебедей в коронах. Шесть лебедей-катеров прошли справа налево, затем развернулись плавно и прошли обратно. Дети были в восторге, зрители шумели и кричали ура. Потом объявили старт для яхт, они должны были уйти в трехчасовое плавание с разворотами, для чего в устье установили огромные оранжевые буи. А зрителей в это время развлекали морские десантники, несколько буксиров с флагами и огромными цветами и быстроходные катера. Не обходилось без мелких происшествий, но в целом праздник удался. Погода стояла прекрасная, играл духовой оркестр, торговали мороженым, газировкой, воздушными шарами и даже организовали летнее кафе на улице.
Команда Виктора, не без его умения управлять яхтой, заняла почетное третье место среди двенадцати экипажей, победителям присвоили спортивные разряды и вручили значки. Девочки сходили в кино и встретили ошеломленного и радостного главу семейства у автобусов, выделенных частью.
Это лето вообще было замечательным, к ним в гости, наконец, смогли приезжать близкие. Первым появился братец Левка, он отдыхал с друзьями на страшно модном среди москвичей курорте Булдури. Конечно, речь шла о съемном сарайчике, а не о гостинице или пансионате, но пляжи были общими, длинными, кофе и еда вкусными, молодежь танцевала рок и пила до полуночи, поздно вставала и перебиралась на пляж большими жизнерадостными компаниями. Лев приехал, а точнее пришел, не один, а с брюнеткой Тамарой практически без предупреждения, Неля рассердилась на его бесцеремонность, но потом простила шалопая. Паре обустроили место на полу, одолжив матрас у соседей. Тамара криво сложила губки и шептала Леве что-то обидное. А делать-то что? Комната одна, постелей лишних нет, а раскладушки надо было одолжить заранее. Маринке на следующий день поручили отвести парочку на ближний пляж на реке, что она с гордостью и выполнила. Золотой песок и кочки с осокой выглядели вполне симпатично, река, конечно, не море, зато вода теплая. Но опять случился казус: пока Лева любезничал с девушкой, Марина пошла купаться, чтобы продемонстрировать дяде, как она держится на воде. В это время сзади прошел военный катер, и волна от него захлестнула ребенка. Девочка захлебывалась, испугалась до ужаса и уже стала прощаться с жизнью, а Лев смеялся на берегу и тыкал в нее пальцем.
– Я тонула, Лева!
– Да брось ты, тут невозможно утонуть! – наверное, он был прав, но обида на дядьку долго не проходила.
Нахальная и слегка высокомерная парочка московских стиляг дождалась ужина и затем сбежала от хозяев на последнем автобусе. Потом приезжала Нелина младшая сестра с другом тоже по имени Лева, но уже, как потом узнали, преобразованного из деревенского Левонтия. «Хорошее имя, главное редкое»… Эти гости предупредили заранее, им добыли две раскладушки у Ларионовых, привыкших принимать гостей. Лева все время капризничал, ел пирожные с общей тарелки по кусочку от каждого и что-то недовольно нудел Инночке. Дня через три они тоже уехали. А в августе приехала баба Таня, прожила три недели, вкусно кормила брошенную стюардессой дочку, пела внучке арии из многочисленных опер, громко, но не очень музыкально, учила маршировать, дышать по-йоговски, затыкая поочередно ноздри. Она купила внучке на день рождения дорогую немецкую куклу в бальном бело-розовом тюлевом платье. Об этой неземной красавице мечтали все подружки во дворе и забегали в магазин полюбоваться издали, но никто из родителей так и не стал на нее тратиться. Имени ей подобрать не удалось, все дальнейшие годы ее так и звали «немецкая кукла», в отличие от родной и любимой Милки. В каждой ролевой игре на время имя все-таки присваивалось, но не прилипало, может быть потому, что лицо у куклы было равнодушное и по-немецки холодное.
