– Бёрн, проснись! Ты что! Опять вчера напился? – Я тебя предупреждала не один раз. В моей квартире пить запрещено. Это было нашим условием при заселение.

Бёрн крепко спал улыбаясь во сне, волосы его были взъерошены, нога и рука свисала с дивана. По углам ползали тараканы. Куча немытой посуды, прокисшие щи, раскиданные бутылки по квартире.

– Кто здесь?

– Совсем дуреть, пропил свои мозги.

– Повторяю, кто здесь?

– Кто-кто, белочка. – Баб Клава, стукнула Бёрна в лоб.

– О баба Клава, узнал. Сорри, что не признал с первого раза. Что случилось? – потирая лоб, бормотал, ещё не проснувшийся Бёрн

– Соседи жалуются, опять дебош устроил?

– На что жалуются? Я просто праздновал, ну попел в караоке, и что?

– Сказали, что ты всю кровь им выпил своим караоке. Пишут на тебя всем подъездом заявление коменданту, на выселение. Даже не на тебя, а на меня.

– Ясно. Баб Клава, съеду я, съеду! Только не кричи пожалуйста. У меня реально голова болит. Лучше таблеточку аспирина достаньте, пожалуйста. – Бёрн поднялся с дивана, шатаясь во все стороны. – Баб Клавочка, родненькая, хорошая, добрая.

– Ты мне тут зубки не заговаривай. – Завязывая платок крепче, баб Клава продолжала ругаться, взяв веник в руки. – Эх, непутёвый ты. Совсем же погубишь себя. Одевайся, поедешь со мной на дачу. Дров наколешь. Морсик попьешь.

– О не, это не ко мне. – Бёрн словно протрезвел, сегодня он планировал начать жить с чистого листа. Убраться в доме, пригласить какую-нибудь девушку в гости. Какую он пока не знал, план был таков: купить цветы, сходить в парк, а там будет видно.

– Ты ещё спорить со мной собрался. Вставай. – Баб Клава замахнулась на Бёрна веником, а потом села рядом. – Так уж и быть, признаюсь, я уговорила соседей забрать заявление. Так что ты в долгу, собирайся отрабатывать.

– Баба Клава, дайте, я вас поцелую! А на дачу потом. Сегодня у меня реализация планов.

– Чего? – Баб Клава внимательно посмотрела на Бёрна, одевая очки, – Фу, перегарище.

– От вас папиросами, я же молчу.

– Вот и молчи дальше. – Баба Клава налила воды и принесла аспирин, при этом замахиваясь веником.

– Спасибо.

– Скажи, хоть какие песни пел, что им не понравились? На хорошего певца жаловаться не будут.

– Земля в иллюминаторе, мы Эхо – Анны Герман… Районы, кварталы – Звери. Киркорова… Мне российская современная попса не нравится.

– Ха, даже я их не слушаю. Спасибо господи, что не я твоя соседка.

– Баба Клава, вы ещё скажите, что слушаете Клаву Коку.

– А то. – Баба Клава достала телефон, показав список плеера. – Я вот что думаю… И кто это тебе такое имя дал? Бёрн. Деду не понравится, давай соврем, скажем, что ты Иван. Он у меня воевал, настоящий патриот своей родины, терпеть не может американцев.

– Слушайте, баб Клава. – Бёрн сел прямо, пригладил рукой взъерошенные волосы, и начел свой рассказ. – Меня так дед назвал. Он присутствовал на моём дне рождении.

Мама плакала, просила врачей, чтоб меня положили к её груди. А дед перехватил, сказал, «это мой Бёрн», потом он посмотрел поближе, я улыбался. Дед нахмурился, и сказал «весь в бабку, партизан», и отдал меня матери, «не умеете вы людей делать. Внук, должен быть похож на деда.» Потом он снял халат, и вышел с палаты, громко хлопнув дверью. И не брал меня на руки целый год.

– А дальше?

– А через год посмотрел на меня снова. Я изменился, и стал похожим на него. Не смеялся, с хмурым лицом, ободранными бровями. Дед сказал «вот, теперь вижу, это моё» забрал меня к себе и стал воспитывать по коммунистическим законам. Я засмеялся только в три года, когда дед упал с печки, и второй раз, когда дед промазал, забивая гвоздь.      Баба Клава слушала, потом пошла к холодильнику, достала Бёрну пива, а себе водки.

– Хорошо врёшь.

– Я не вру. – Бёрн закинул ногу на ногу.

– Хм, ну ладно. Будь по твоему. Видимо правда, тяжелая у тебя была жизнь, значит крепкий. Это хорошо. – Баб Клава серьезно посмотрела на Бёрна, ещё раз замахнувшись веником, – ты зубы мне не заговаривай. Дрова наколешь, и картошку выпалишь, ещё придется крышу на стайке починить. А реализация твоя подождёт…

– Ну баба Клава, отпусти вольного человека. Я даже перед соседями извинюсь.

– Ох, сказочник. Вчера, ты не пел в караоке, я просто проверяла как ты умеешь врать… Ты пел позавчера, и соседям понравилось. – Клавдия села рядом с Бёрном, сделав важный, товарищеский вид. – У меня к тебе дело важное, – Прошептала баб Клава. – Мне врун нужен, хитрый, смекалистый… На разведку хочу тебя отправить.

– Это не ко мне. – Бёрн, подыгрывая баб Клаве, сел рядом, как заместитель министра сельского хозяйства. – Я вас внимательно слушаю.

– Надо у соседки Кирилловны рецепт соленья добыть. Меня та она знает, не даст. А ты ей поможешь с огородом, лопух вытащишь, – баб Клава разговаривала шепотом, словно их кто-то может услышать. – У неё самой силенок та не хватает, лопух крепкий. Она тебе скажет спасибо, угостит соленьями… вот тут та ты и расхвалишь её, Кирилловна на радостях и рецепт выложит. Как в басне Крылова «Ворона и лисица», – Баб Клава рассмеялась. – Вчера, ты соседку нашего участкового с подъезда за титьку схватил! Поэтому просят выселить.

– Баба Клава! Да это же не правда, честное слова. Она наврала. Там и титек та нет. То ли дело у вас.

Баба Клава схватила веник, и хорошенько прошлась по Бёрну. Тот выбежал на улицу в одних носках и шортах.

– Оденешься на даче. Там дедовской старой одежды много.

Бёрн, опустив голову, и послушно поплёлся за бабой Клавой.

Дед Арсений, муж баб Клавы, подметал место рядом с лавочкой, завидев Клавдию и Бёрна, настороженно остановился.

– Ты кого привела? В одних трусах? Что это за партизан?

– Угомонись, себя сначала вспомни! В 18 лет, залез ко мне в комнату с брагой, вообще без трусов. Я говорит, спрячусь на минуту и уйду. Одел моё платье и сидел молился, «девушка, родненькая, потерпи немного.» Я слово вымолвить не могла, не то что кричать на весь дом.

– Как интересно, баб Клава. – Бёрн внимательно слушал.

– Ты Клавдия наговариваешь, в каком это я платье сидел? Прекрасно помню тот день. Я залез к тебе в окно с букетом цветов, и полностью был одет.

– Ой, прости, запамятова.

– Хм, ты Клава, так больше не шути. Иль я чего – то не знаю? А? Иль может у тебя и вправду кто – то был?

– Вы ещё разведитесь. – Бёрн буркнул, теребя себя по плечам, на улице было прохладно, тучки сгустились, пошёл дождь.

– А вот парень то дельный, правильные вещи говорит. Узнаю, весь твой погреб выгребу. Иль вообще, обогреватель поставлю, чтоб все твои банки полопались.

– Ой, ба-а-а-тюшки. Напугал. Я твою коллекцию вина, заморского-приморского в миг охладю.

– Баб Клава, не «охладю», а заморожу.

– Не спорь со старшими.

– Баб Клава, я и не спорю, честно. Просто замерз под дождем.

Дед строго посмотрел на Бёрна.

– Как звать та?

– Иван. – пробормотал Бёрн.

– Не ври деду. Как звать?

– Бёрн. А как вы догадались, что я соврал?.

– Клавдия всех завёт Иванами. Ладно, приму, только вот домети, – передавая метлу, пробормотал дед. – Тут Клавдия семечки нащелкала. Вот сколько раз я говорил ей, щелкай в кулёчик, а она всё за своё… «я запамятовала», говорит.

Бёрн подмел за оградой, и вошёл в избу. Ни чего особенного, простая изба стариков. Старые кресла, потертая мебель, ещё с советского союза и звук потрескивания огня в печи. В доме было уютно и тепло. Пахло борщом и пирогами. Бёрну захотелось обнять баб Клаву и деда Арсения. Он был искренне рад, находясь у них в доме.

– Оденься. – дед принес тёплый старинный кафтан по колено, сшитый из мягкой мешковой матери. Бёрн одевался, и через несколько минут почувствовал себя полностью согретым и бодрым.

– Ну что ты, дед, дай парню что-нибудь поприличней. – Баб Клава поставила руки на бока. – Эх, достал столетний кафтан, ты на него ещё мой фартук кухонный одень… – Клавдия залилась смехом, – ой, дед, а ты оказывается у меня юморист!