Музыка стихла, словно кто-то выключил звук. В неестественной тишине ни единого шороха. Казалось, всем слышно, как гулко стучит мое сердце. Как корчится в ледяных клешнях страха испуганный ум. И весь этот ужас сверхъестественен уже сам по себе!

Я ощутил ледяное прикосновение к своей щеке. Налившиеся свинцом веки еле поднялись, чтобы увидеть глаза страшной девы – белые, как у призрака, совсем без зрачков. Они смотрели сквозь меня, видя что-то за гранью этого мира. Тихий, как шелест листьев, голос вынес вердикт:

«Той е и не е той. Сега в него няма верколак…»

После этих слов девушка отдернула руку, словно обожглась об меня. Я не знал языка, но смысл ясен: «Это он и не он. Оборотня в нем сейчас нет».

Площадь взорвалась шумом. Яростно жестикулируя, цыгане ругались с полицией, которая сдерживала их напор, оттесняя от нас. Чиновник тоже пытался их успокоить, закон всё же на моей стороне.

Вскоре в нас полетели камни и палки. Толик дал команду отступать и, не дожидаясь развязки, мы организованно вышли из боя. Я возвращался в барак в окружении каре из своих, но не был уверен, что всё обошлось. Суда Линча не будет, они не сдадут, но в покое нас уже не оставят. Зачем других подставлять? Но обратные билеты на всю группу, одному уехать домой мне нельзя.

Пока шли, в голове крутился вопрос: что значит – «сейчас нет»? Неоднозначный вышел вердикт. Выходит, верколак все-таки был? И вернется еще?

– Да, охренеть! – чертыхнулся Ванек, не найдя других слов. – И чо нам делать теперь?

– Нам? Ты-то при чем? – как можно спокойнее сказал я.

– Дык я же с тобой! – стукнул он кулаком в грудь.

– И ты? – посмотрел я на Лешку. Тот думал о чем-то и на время притих.

– А? Про что это вы? – он сделал вид, что не слышал.

– Да забей! – махнул я рукой. – Валить мне надо отсюда, а то и завтра придут.

– Не кипишуй, счас всё решим. К Толяну пойду! – бросил Лешка вскочив.

– Ну, давай… – проводил взглядом я.

Что тут можно решить? Убедить цыган, что кровосос-комсомолец для них безобиден? Или что виноват кто-то другой?

Ведьма однозначного ответа пока не дала, но кто знает, что будет ночью? Как себя поведу? Я л, точно лис, забравшийся в спящий курятник – всех всполошил. Вдруг укушу кого-то еще? Из своих, что тогда?

Неизвестно, способен ли верколак себя контролировать, но наблюдать за мной будут все. О работе можно даже не думать, завтра городок будет гудеть. Придут и линчуют, чтобы было спокойней. Опыт у них, видимо, есть. Поди, отлавливают таких пару в квартал, раз тему знают. Делов на полдня…

Интересно, как поступают с такими? Отдают на передержку в зоопарк или приют кровососов? Жгут, вешают, лечат в психушке, сажают на цепь?

Наблюдая настороженные лица соседей, я уже не был уверен, что не сдадут. Цыганка потрясла всех. Существо, что ходит по огню, аки земле, не от мира сего. Это явно не фокус, такой люди верят. По сути, она сверхъестественна, как сам верколак. Отчего же боятся только меня?

И ведь никого не убил. Один всего «кусь», безобидно и мило. Почему сразу монстр? Пусть даже так, зачем же травить, пугать, убивать? С каждым такое может случиться. Будто у меня выбор был.

Я вышел на свежий воздух, надеясь привести мысли в порядок. В голове хаос, гонявший по кругу те же вопросы: «Что происходит? Кто я теперь?».

Вернувшись в барак, я застыл на пороге: моих вещей нет. Их вынесли за дверь вместе с кроватью. Там склад инвентаря.

Сердце сжалось от горечи, но винить ребят я не мог. Им завтра работать, а рядом со мной никто не уснет. Всем будет спокойней, если буду спать под замком. Правда, от настоящего монстра карантин не спасет.

Я собирал вещи, когда меня позвали к Толяну. Разжился отдельными апартаментами, благо комсорг. Выглядели они, как все ленинские комнаты, но здесь время замерло и остановилось лет так десять назад. Плакаты с лозунгами свалены кучей в углу. Бронзовый бюст Ильича и панно двухголового Маркса и Энгельса давно не протирали от пыли. Возможно, здесь опасались неосторожным касанием вызвать мятежный их дух.

На стене остался лишь вызывающе красный, как пионерский галстук, плакат: «Съветският Съюз е наш освободител, приятел и брат!». Звучит, как укор и язвительное напоминание о преданной дружбе. Но была ли она?

Застоявшийся воздух будто пропитан разочарованием и крахом надежд. Выцветшие шторы закрывали окно, скрывая атрибуты эпохи, которая ушла навсегда. Ей аборигены уже не гордились, стыдясь «братской помощи», что получили от нас. Мы ж во всем виноваты, кто ж еще…

Верный своим привычкам, Толик восседал за столом с полинявшей скатертью, стаканами и непременным графином. Они словно еще ждали от него резолюций, но «аплодисментов, переходящих в овации», здесь не услышат уже никогда. Тут же небольшая выставка с консервированной местной продукцией и старенький радиоприемник с вылезшей наружу проводкой. У окна две сдвинутые друг к другу кровати. Про роман с медсестрой уже знали все.

Сейчас наш комсорг деловито копошился в своем рюкзаке. Рядом, с обычной для себя хитрой улыбкой, щурился Лешка. Видимо, выкружил что-то, раз доволен собой.

– Кароч… – начал он. – Командир поручает особую миссию. Гордись, старший сержант! Справиться с ней можешь лишь ты.

– Надеюсь, не думаете, что этот, как его… – наморщил я лоб, от волнения забыв нужное слово.

– Да, забей! – махнул Лешка рукой. – У нас-то духовные скрепы, а танцы на углях – фокус и происки НАТО. Идеологическая диверсия! Правда, Толян?

– Да с ума просто все здесь посходили! – кивнул ему тот. – Расслабились, понимаешь, тут с «перестройкой». Поэтому, – Толик взглядом показал на рюкзак. – отвечаешь за него головой! Отчитаешься, как всё продашь.

Я согласно кивнул, хотя связь не увидел. НАТО вряд ли озабочено содержимым его рюкзака. А вот для комсорга он важен. Видимо, просит сбыть контрабандный товар. Как выяснилось, с реализацией возникли проблемы. Хороший повод избавиться от источника смуты. Русские своих не сдают.

– Кто меня встретит? Везти-то куда? – спросил я, уверенный, что всё на мази, есть договоренность, меня кто-то ждет.

– Не знаю, – пожал Толик плечами. – Езжай куда хочешь. У них специальные дни для таких вот базаров. Там и продашь.

– Шутите, что ль? – оторопел я. Сам, что ли, всё? Не знаю же здесь ни черта!

– Слушай, ты парень спортивный, у тебя хрен отнимут, – покровительственно хлопнул Лешка меня по плечу. – Езжай к морю, разберешься на месте. С руками оторвут, где нас нет.

– А как же работа?

– Забей! Наряд твой закроем! – пообещал Толик. – Здесь тебе оставаться нельзя.

– Один? В чужой стране? Без языка? – растерялся я.

Это ж какая ответственность! А если вдруг украдут или кинут? Полиция, мафия, те же цыгане? Да и наших бандитов наверняка там полно.

Я вот прямо представил, как с рюкзаками схожу с поезда на глазах у алчущих сокровищ «братушек». Как радостно встретят меня! Наслышался уже подобных историй. Да и видел немало, а выживали не все. У нас на Казанском рожи такие, что обрезаться можно. Больно смотреть, и ладно бы деньги свои…

– Не ссы, с Ванькой поедешь. Вдвоем отобьетесь, – попытался Лешка успокоить меня.

– Он поедет? – засомневался я, вспомнив тот утренний взгляд.

– А то. Уж лучше, чем томаты таскать. Повезло же тебе! У меня лютая зависть, но уйти не могу. Типа актив. А у тебя месяц халявы! Мы в Русе будем вас ждать. Надеюсь, не подведешь, – сказал он с острой, как бритва, улыбкой.

Я растерянно кивнул. Тоже надеюсь, иначе… Об этом сейчас лучше не думать. Ванька парень надежный, хоть не прямо вот умный. А другой на авантюру бы не решился. Как раз то, что нужно. Отправиться в непростое приключение с монстром? А давай!

В любом случае доверить товар – большой риск. Лешка – молоток, но как Толик купился? Жадность взыграла. Хотя, скорей, страх. Ну а что ему делать? Здесь уйдет за копейки, профком провал не простит. Не только ж его вложены деньги. Да и Лешкина доля там наверняка тоже есть.